— Он сам отдал его нам, — подумав, сказал Иуда.

Братья удивлённо посмотрели на него.

— Но зачем?

— Если б я мог объяснить поступки этого странного человека, то давно бы объяснил, но я сам не понимаю. Ведаю лишь, что он очень хочет, чтобы мы вернулись и привезли с собой Дебору. Может быть, тогда он и назначит всем нам наказание, — жуя горячую лепёшку и запивая её водой, побледнев, вымолвил Иуда.

— Но почему?! — в голос воскликнули братья.

— Если б знать, если б знать, — нахмурившись, вздохнул Иуда, теребя курчавую бороду.

Перед отъездом ему приснилось, что он превратился в рыбу и сразу же попал в сети. Он уже услышал потрескиванье костра, шипение масла на большой сковороде. Он забился изо всех сил, понимая, что через мгновение будет зажарен и съеден, но чьи-то крепкие пальцы впились в его жабры и не выпускали. Пахнуло горьким дымком, рот опалила горячая пелена воздуха, идущая от костра, пальцы разжались, он полетел, предчувствуя скорый конец, и проснулся. Прошла неделя, но страшный сон не отпускал. Вот и сейчас он нечаянно вспомнился, и сердце тревожно сжалось: Иуда знал, что возвращаться всё равно придётся.

Прошло ещё пять лет, прежде чем Аменхетеп решился объявить своим подданным имя одного главного бога — Атона. Почти столько же времени потребовалось на то, чтобы Шуад написал наконец «Книгу истин Атона», а верные слуги фараона нашли удобное место для возведения нового центра всей державы и начали потихоньку его строительство. Властитель пожелал, чтобы новый город располагался обязательно на Ниле и где-то посредине между старой столицей, Мемфисом, и Фивами. И такой береговой изгиб, удобный для строительства города, был найден в трёхсот километрах от Фив. Властитель сам съездил на местах будущей стройки, прошёлся вдоль воды. Нил делал поворот, образуя большую бухту с несколькими островами рядом с берегом. Начиналось утро. Голубые краски небесного океана медленно перетекали в зелёные и опаловые тона, а огромный красный диск солнца, напоминавший чем-то праздничный выезд бога Атона на огненной колеснице, поднимался на небосклоне. Зрелище настолько захватило самодержца, что несколько мгновений он стоял не шелохнувшись.

— Да! — опомнившись, восхищённо сказал он. — Здесь! Город должен быть возведён здесь! И назовём мы его Ахет-Атон — горизонт Атона!

Через две недели сотни рабов и ремесленников на судах и лодках устремились на новое место, и сразу же вдоль берега Нила началось возведение царского дворца, одна длина которого насчитывала почти полторы тысячи шагов. Предполагалось также устройство висячих садов, большого парка с тенистыми миртовыми рощами и цветниками, бассейнов, открытых и крытых галерей с колоннами, стелами, закрытых дворов и двориков с фонтанами, беседками, летних кабинетов, больших и малых залов с росписями и статуями. Этот дворец соединялся подвесным крытым мостом с другим дворцом, жилым, где находились спальни, туалеты, столовые, кабинеты и залы для приёмов. В центре моста было предусмотрено «окно явлений», где правитель мог бы показываться народу в торжественные и праздничные дни. Свой дворец в Фивах Аменхетеп Третий строил из сырого кирпича, свою крепость в Ахет-Атоне юный властитель приказал возвести из природного камня — мрамора, туфа и гранита, — который надлежало потом опытным мастерам огранить и отполировать.

За пять лет правитель возмужал, вытянулся, превратившись из худенького паренька в крепкого юношу с шелестящими ресницами и тёмно-зелёным бархатным взором. Казалось, его лицо ещё больше удлинилось, широкие губы стали изящнее и строже. Когда они вдвоём с царицей появлялись на званом обеде или всеобщем празднике, то гости и горожане не сводили с них восхищенных глаз, радуясь красоте фараона и его супруги.

Фараон также пожелал, чтобы везде, где надлежало стоять его скульптурам, с ним соседствовал бы лик Летящей Красоты — Нефертити. До этого никто статуи своих жён в храмах и на площадях не выставлял. У Шу ад а от всех нововведений фараона перехватывало дыхание и замирало сердце. Ещё при Аменхетепе Третьем жреца за такое вольнодумство могли выслать из столицы, прознай об этом Неферт и пожалуйся правителю.

— Ты чем-то недоволен, Шуад? — заметив его кислую гримасу, однажды спросил фараон.

— Знаю одно: Верховный жрец сойдёт с ума от всего, что вы задумали, ваше величество, а меня всегда будет мучить совесть, ибо даже своему заклятому врагу я бы не пожелал такого конца; и мне почему-то жалко нашего старейшину. Время его давно закончилось, а он этого не понимает.

— У тебя слишком чувствительное сердце, Шуад, — усмехнулся самодержец.

Неферт и сам чувствовал: что-то готовится. Шуад, уходя из дома, прятал «Книгу истин» в тайник, ибо наушники Верховного жреца рыскали повсюду, как шакалы, прошаривали его комнаты, пытаясь через него узнать, что задумал властитель. Хаарит с Суллой пророчили великие перемены. Неужели фараон польстился на речи этого толстого мыслителя-недоумка и задумал единобожие? Старейшина жрецов не верил, что самодержец отважится на столь дерзкий шаг. Не выдержав, он напросился даже на приём к царице, пытаясь осторожно проведать, почему строится царский дворец на берегу Нила рядом с Гермонтисом, городком чуть выше по течению. Его наушники съездили и туда, а приехав, выпучив глаза, взахлёб рассказывали не только о дворце, но о новых храмах, особняках, вырастающих в целые городские кварталы. Жреца также интересовало и то, почему властитель не призывает его к себе каждую неделю на обед, как это делал Аменхетеп Третий? Суть не в обедах, но старейшина жрецов обязан встречаться с правителем. Вопросов у него накопилось немало, а Нефертити, как рассказывали многие, имела большое влияние на мужа. Однако откровенной беседы и с ней не получилось.

— Я только что родила принцессу Меритатон, и все заботы сейчас о нашей малышке, — прервав жреца, с грустной улыбкой ответила она. — Я супруга почти не вижу и не знаю его планов! А новый дворец на Ниле мой супруг, быть может, строит для отдыха. Фивы стали слишком тесны. Но я обязательно попрошу его, чтоб он принял вас и поговорил с вами.

Царица лукавила. Она знала обо всём, что происходит, и даже принимала участие в планировке нового дворца и самого города. Она оказалась неплохой рисовальщицей, набросав тонкой кисточкой из волокон пальмового дерева несколько изящных акварелей будущего сада в Ахет-Атоне: лёгкие беседки в виде цветков лотоса и круглые залы с колоннами, из которых можно было спускаться прямо в бассейн. Эти красочные рисунки так восхитили фараона, что он приказал строителям воспроизвести их в точности. Нефертити первой прочитала «Книгу истин Атона», которую составлял Шуад, и внесла много исправлений, согласившись с мужем в главном, что она должна быть проста и понятна всем без исключения.

— Проста, но не примитивна, — добавила она, разговаривая со жрецом. — Необходимо, чтобы люди, читая эти истории, получали бы и добрый совет, и утешение, и умный разговор, и разгадку многих тайн. Вот вы пишете: «Видели ли вы, как страдает ласточка, найдя своё гнездо разорённым? Её горе в диком крике, в неистовом полёте, она страдает движениями, но они так красивы, что мы восторгаемся ими, не понимая, что заключено в них. Мы восторгаемся тем, как страдает эта маленькая птичка. Значит, и в горе может быть своя красота. Научиться этому нельзя. Изящество и красота заключены в нашей душе. Пытайтесь распознать её в себе, заботьтесь о ней, как садовник ухаживает за молодым деревцом в своём саду, и ваши труды будут вознаграждены». Начало и середина, Шуад, очень хорошие: и красота может выражать горе. Такие простые примеры и нужны, а вот концовка не совсем ловкая. Надо подумать, как иначе разгадать этот пример. И хорошо, что вы пошли по пути сочинения таких небольших притч. Но не все они равноценны. Не все...