Голодай «Поболтать и выпить не с кем», А сознаться в этом больно. За Ростральные колонны Прогуляюсь я туда, Где за кладбищем Смоленским Зеленеет остров Вольный, И становится солёной Несъедобная вода. На границу топкой суши Прихожу опять сюда я, Где гниёт пустая пристань Возле серых валунов, Где витают чьи-то души Над песками Голодая, И могилу декабристов Отыскал поэт Чернов. Царство сырости и стужи, Чёрно-белые эстампы. В берег бьёт неутомимо Грязноватая волна. Над Маркизовою лужей Проступает контур дамбы, Нас отрезавшей от мира, Как Берлинская стена. Ничего не бережём мы Из того, что есть на свете. Не далось нам счастье в руки, Откровенно говоря. Нас покинувшие жёны, Нас покинувшие дети, Нас покинувшие внуки Улетели за моря. Только ты живёшь бездарно В неуюте тёмных комнат, На Васильевском унылом, Озираясь, словно тать. Из потомков благодарных Кто тебя сумеет вспомнить? Кто потом твою могилу Захотел бы отыскать? Что ж в места приходишь эти, Убежав от срочных дел ты, Где за каменною грудой, Не застынув в холода, Уподобясь дымной Лете, Две протоки Невской дельты Вытекают ниоткуда И впадают в никуда? 1990 Спарта Время шлемов золочёных, Что оставило для нас ты? В Спарте не было учёных, – Лишь солдаты и гимнасты. Не поведают секретов Полустёршиеся плиты. В Спарте не было поэтов, – Были воины-гоплиты. У Афин все ныли раны, – Спарта ширилась и крепла. От Афин остались храмы, А от Спарты – кучка пепла. Где Пилаты и Оресты, Эврипиды и Солоны? От Афин остались фрески, А от Спарты – пук соломы. От Афин остался Фидий, Разойдясь в десятках копий, А от Спарты только фига, – Наконечники для копий. Наступает век суровый, Солнце в понт ныряет рыбой, И умы морочит снова Невесёлый этот выбор. 1990 «Когда я в разлуке про Питер родной вспоминаю…» Когда я в разлуке про Питер родной вспоминаю, Взирая на облик его многочисленных карт, Всё время мне кажется область его островная Похожей на сердце, которое гложет инфаркт. Ещё под крестом александровым благословенным, Как швы, острова ненадёжные держат мосты, Ещё помогают проток истлевающим венам Гранитных каналов пульсирующие шунты. Но сквозь оболочку как будто живущего тела Уже проступает его неживое нутро. Исходит на нет кровеносная эта система, Изъедено сердце стальными червями метро. Живущие ныне – лимитчики и полукровки, – От них этот город уходит теперь навсегда, – Он с теми, кто канул в бездонные рвы Пискарёвки, Кто возле Песочной лежит без креста и следа. Взгляни на него, ностальгией последнею позван, На серое взморье в балтийской закатной крови, И сам убедишься, что реанимировать поздно, Как Санкт-Петербургом вдогонку его ни зови. 1991 Петербург
Провода, что на серое небо накинуты сетью, Провисают под бременем туч, постепенно старея. Город тонет в болотах не год и не два, а столетье, – Человек утонул бы, конечно, гораздо быстрее. У Кронштадтского створа, грозя наводненьем жестоким, Воду вспять повернули балтийские хмурые ветры. Погружается город в бездонные финские топи Неизменно и медленно – за год на полсантиметра. Вдоль решёток узорных спешите, проворные гиды, – Гложет дерево свай ледяная болотная влага. Вместо плена позорного выбрал он честную гибель, Не желая спускать с голубым перекрестием флага. Современники наши увидят конец его вряд ли, Но потомкам когда-нибудь станет от этого жутко: На волне закачается адмиралтейский кораблик, Петропавловский ангел крылом заполощет, как утка. Позабудут с веками, смешав отдалённые даты, О дворцах и каналах, о славе и подвигах ратных. От орды сберёжет его, так же, как Китеж когда-то, Праотец его крёстный, высокого рая привратник. Он уходит в пучину без залпов прощальных и стонов, Чуть заметно кренясь у Подъяческих средних и малых, Где землёй захлебнулись, распахнутые как кингстоны, Потаённые окна сырых петербургских подвалов. 1991 Терпандр (песня) Зевс-громовержец, людей покарай недостойных, Век свой проведших в покорном и рабском молчанье! На площадях, перекрёстках и даже в застольях Все друг на друга кидаются нынче с мечами. Полные прежде, театры пусты и бассейны. Нету спасенья от мести враждующих партий. Град покидая, бегут со стенаньями семьи, – Все разбегутся, и кто же останется в Спарте? Зевс-громовержец, людей покарай недостойных, Путь позабывших в твои белоснежные храмы! Всюду проклятия, крики и хриплые стоны, Снадобий скоро не хватит, чтоб вылечить раны. Жадно Афины следят за кровавою дракой, – Не избежать поражения нам и полона… Что же нам делать? Ответствуй, дельфийский оракул! – Надо Терпандра позвать и почтить Аполлона. Четверострунную лиру сменив семиструнной, Чуткими пальцами тронет он струны тугие. Песня начнётся – окончатся споры и ругань. Братья вчера – мы сегодня друг другу враги ли? Кончим раздоры, воспомним о собственном доме, Брань заглушат музыкальной гармонии звуки. Бросим мечи, от железа очистим ладони, Для хоровода сплетём дружелюбные руки! Кубки наполните пеннокипящею влагой, Мрачные речи заменим напевом весёлым. Пусть состязаются силой своей и отвагой Лучники, копьеметатели и дискоболы. Предотвращая разящие грозно удары, Не иссякает мелодия струн этих тонких. Слава Терпандру, певцу Аполлонова дара! Жаль его песен – о них позабудут потомки. 1991 |
