Иван Пущин и Матвей Муравьёв (песня) За окнами темно, Закрыты ставни на ночь. Ущербная луна Струит холодный свет. Раскупорим вино, Мой друг Иван Иваныч, Воспомним имена Иных, которых нет. Сырые рудники Хребты нам не согнули. И барабанный бой Над нашею судьбой. Острогам вопреки, Штрафной чеченской пуле, Мы выжили с тобой, Мы выжили с тобой. Кругом колючий снег, Пустыня без предела. За праздничным столом Остались мы вдвоём. Идёт на убыль век, И никому нет дела, Что мы ещё живём, Что мы ещё живём, Свечей ложится медь На белые затылки. Страшней стальных цепей Забвения печать. Лишь прятать нам под клеть С записками бутылки Да грамоте детей Сибирских обучать. Не ставит ни во что Нас грозное начальство, Уверено вполне, Что завтра мы умрём. Так выпьем же за то, Чтоб календарь кончался Четырнадцатым не – забвенным декабрём! 1983 Девятнадцатый век Век девятнадцатый притягивает нас – Сегодняшнего давнее начало! Его огонь далёкий не погас, Мелодия его не отзвучала. Забытый век, где синий воздух чист, Где стук копыт и дребезжанье дрожек, И кружится неторопливый лист Над гравием ухоженных дорожек! А между тем, то был жестокий век Кровавых войн и сумрачных метелей. Мы вряд ли бы вернуться захотели К лучине и скрипению телег. Минувшее. Не так ли древний грек, О прошлом сожалея бесполезно, Бранил с тоскою бронзовый свой век, Ещё не помышляя о железном. 1982 Иосиф Флавий В бесславье или славе Среди чужих людей Живёт Иосиф Флавий, Пленённый иудей? Глаза его печальны, И волосы – как медь. Он был военачальник, Но медлил умереть. Рать воинов суровых Ушла навеки в ночь, Всесильный Иегова Не в силах ей помочь. Ему лишь для мученья Недоставало сил, – Ценою отреченья Он жизнь свою купил. Живёт Иосиф в Риме, И римлянам претит, Что ласковей, чем с ними, Беседует с ним Тит. Не знает Цезарь тучный, За ум его ценя, Что ввёз он в Рим могучий Троянского коня. Твердят про иудея, Что «Флавий» наречён, Что он пером владеет Искусней, чем мечом. Невольник этот дерзкий Латынь уже постиг Сильней, чем иудейский Свой варварский язык. У римского причала Ступив на жёсткий склон, Диаспоре начало Положит первым он. Прилипчив по натуре, Приникнет он, изгой, К чужой литературе, К истории чужой. Живёт он не затем ли, Чтоб, уцелев в бою, Врасти в чужую землю Надёжней, чем в свою? 1983 Дух времени
Кто за грядущее в ответе, Монгол, усатый ли грузин? Дух времени не есть ли ветер, Как утверждает Карамзин? Орошено какою тучей, Из чьих краёв принесено, Взошло на почве нашей тучной Холопства горькое зерно? Страшнее нет господней кары, Не отмолить её в ночах, Опричнина или татары В нас воспитали этот страх? Стране, где рабство выше нормы Укоренилось за года, Вредны внезапные реформы, Как голодающим еда. Земля в вечернем освещенье, И понимается не вдруг, Что не способно просвещенье Сей тяжкий вылечить недуг. Откуда брать исток надежде, Где корень нынешних потерь? Как мы вперёд смотрели прежде, Так смотрим в прошлое теперь! 1983 Мифы Древней Греции Я перечитываю Куна Весенней школьною порой. Мне так понятен этот юный Неунывающий герой, За миловидной Андромахой Плывущий к дальним берегам – Легко судьбу свою без страха Вручить всеведущим богам! Я перечитываю Куна. Июль безоблачный высок, И ветер, взбадривая шхуны, Листает воду и песок. Сбежим вослед за Одиссеем От неурядиц и семьи! В далёких странствиях рассеем Земные горести свои! Я перечитываю Куна. В квартире пусто и темно. Фонарный свет струится скудно Через закрытое окно. Ужасна смерть царя Эдипа, Язона горестен финал. Как этот мир устроен дико! Как век наш суетен и мал! Когда листва плывёт по рекам, У осени на рубеже, Читайте мифы древних греков. – Там всё написано уже. Судьба души твоей и тела – Лишь повторённое кино, Лишь вариация на тему, Уже известную давно. 1983 |
