Улисс Скажи, Улисс, о чём поют сирены? Чем песня их пьянящая манит, Когда штормит, и струи белой пены Секут волну, как кварц сечёт гранит? Когда над мачтой, наклонённой низко, Несётся тучи сумеречный дым И снова Понт становится Эвксинский И негостеприимным, и седым? В чём этих песен тягостная мука? Когда гремит норд-ост, начав с низов, Я слышу их неодолимый зов, Подобный колебаньям инфразвука. Не потому ль мы покидаем быт свой, В желаниях и чувствах не вольны, И гонит нас слепое любопытство Навстречу пенью утренней волны? Не потому ли, озарив окрестность, В неведомую веру обратив, Морочит душу этот неизвестный, В тысячелетья канувший мотив? Так, изогнувшись хищно и горбато, Фарфор атоллов, акварель лагун Крушит волна, рождённая когда-то На противоположном берегу. Глухая ночь. Предельный угол крена. Куда плывём погоде вопреки? Скажи, Улисс, о чём поют сирены? Хотя бы смысл, хотя бы часть строки! 1984 «Причин потусторонних не ищите…» Причин потусторонних не ищите. Уже Сальери держит яд в горсти. И если Рим нуждается в защите Гусей, – его, как видно, не спасти. Всё наперёд записано в анналы, И лунный диск уменьшился на треть. Но Моцарт жив, и отступают галлы, И не сегодня Риму умереть. Любой полёт – лишь элемент паденья. Когда кругом обложит вас беда, Не стоит покоряться Провиденью. Исчезнет всё, но вот вопрос – когда? Не надо рвать в отчаянье одежду – Искусство в том, чтоб не терять лица. Благословим случайность и надежду И будем защищаться до конца! 1984 Эгейское море (песня) Остров Хиос, остров Самос, остров Родос, – Я немало поскитался по волнам. Отчего же я испытываю робость, Прикасаясь к вашим древним именам? Возвращая позабывшиеся годы, От Невы моей за тридевять земель Нас качают ваши ласковые воды – Человечества цветная колыбель. Пусть на суше, где призывно пахнут травы, Ждут опасности по десять раз на дню, – Чёрный парус, что означить должен траур, Белым парусом на мачте заменю. Трудно веровать в единственного бога: Прогневится и тебя прогонит прочь, На Олимпе же богов бессмертных много, Кто-нибудь да согласится нам помочь. Что нам Азия, что тесная Европа – Мало проку в коммунальных теремах. Успокоится с другими Пенелопа, Позабудет про папашу Телемах. И плывём мы, беззаботны как герои, Не жалеющие в жизни ничего, Мимо Сциллы и Харибды, мимо Трои, – Мимо детства моего и твоего. 1984, научно-исследовательское судно «Витязь» Индийский океан
(песня) Тучи светлый листок у луны на мерцающем диске. Вдоль по лунной дорожке неспешно кораблик плывёт. Мы плывём на восток голубым океаном Индийским Вдоль тропических бархатных благословенных широт. Пусть, напомнив про дом, догоняют меня телеграммы, Пусть за дальним столом обо мне вспоминают друзья, – Если в доме моём разыграется новая драма, В этой драме, наверно, не буду участвовать я. Луч локатора сонный кружится на тёмном экране. От тебя в стороне и от собственной жизни вдали Я плыву, невесомый, в Индийском ночном океане, Навсегда оторвавшись от скованной стужей земли. Завтра в сумраке алом поднимется солнце на осте, До тебя донося обо мне запоздалую весть. Здесь жемчужин – навалом, как в песне Индийского гостя, И алмазов в пещерах – конечно же, тоже не счесть. Пусть в последний мой час не гремит надо мной канонада, Пусть потом новосёлы моё обживают жильё, Я живу только раз – мне бессмертия даром не надо, Потому что бессмертие – то же, что небытие. Жаль, подруга моя, что тебе я не сделался близким. Слёз напрасно не трать, – позабудешь меня без труда. Ты представь, будто я голубым океаном Индийским Уплываю опять в никуда, в никуда, в никуда. 1984, научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев», Индийский океан Комарово Время, на час возврати меня в молодость снова, После вернёшь мою душу на круги свои! Дачная местность, бетонный перрон, Комарово, – Низкое солнце и запах нагретой хвои. Снова сосна неподвижна над рыжею горкой, Снова с залива, как в юности, дуют ветра. Память, как зрение, делается дальнозоркой, – Помню войну – и не помню, что было вчера. Пахнет трава земляникой и детством дошкольным: Бодрые марши, предчувствие близких утрат, Дядька в будёновке и полушубке нагольном, В тридцать девятом заехавший к нам в Ленинград. Он подарил мне, из сумки коричневой вынув, Банку трески и пахучего мыла кусок. Всё же неплохо, что мы отобрали у финнов Озеро это и этот прозрачный лесок. Дачная местность, курортный район Ленинграда. Тени скользят по песчаному чистому дну. Кто теперь вспомнит за дымом войны и блокады Эту неравную и небольшую войну? Горн пионерский сигналит у бывшей границы. Вянут венки на надгробиях поздних могил. Что теперь делать тому, кто успел здесь родиться, Кто стариков своих в этой земле схоронил? 1985 |
