Мы раздеваем друг друга, пока целуемся, а потом он игриво спрашивает:

— Так на чем мы остановимся? — наклоняет голову, лаская губами мое плечо. — Кровать? — Я закрываю глаза, ощущая своим ухом его теплое дыхание. — Душ? — Обжигающий поцелуй в шею. — Стена?

Я так возбуждена, что даже не могу вспомнить варианты.

— Они все звучат хорошо, — еле слышно шепчу я. — Просто выбери хоть что-нибудь.

Пирс поднимает меня и кладет на кровать. Обычно он ласкал меня, дразнил, но сейчас не до этого. Прошло слишком много времени, и мы оба отчаянно нуждаемся друг в друге.

Он толкается внутрь меня, протяжно выдыхая, и наслаждаясь моими тихими стонами. Двигается медленно, беспокоясь, что может причинить мне боль. Это мило, и я люблю его за заботу, но он не причинит мне вреда. Я в порядке. Приподнимаю бедра вверх, молчаливо умоляя взять меня быстрее и глубже. И когда он так и делает, я чувствую, что внутри меня глубоко закручивается спиралью напряжение. Становится мощнее и ярче на пороге высвобождения. Пирс двигается все сильнее, быстрее, а потом ослепительная вспышка и распадаюсь на части в его объятьях, снова и снова. Практически сразу за мной следует и он, и тело моего ужа дрожит от оргазма.

Мы просто лежим, переводя дыхание.

— Слишком давно мы это не делали, — шепчу я, тяжело дыша.

— Поверь мне, — отвечает он, нависая надо мной. — Я считал дни с тех пор, как мы могли бы снова заняться любовью.

— Правда, считал? — Я недоверчиво улыбаюсь.

— Ты же знаешь, что да. — Пирс целует меня в губы. — Вечером мы все повторим.

— Я не могу. Доктор разрешил только раз в неделю в течение следующего месяца. — Я стараюсь быть серьезной и не рассмеяться.

— В самом деле? — чувствую, как он горестно вздыхает. — Если бы я знал это раньше, то так не торопился бы.

Я больше не могу сдержаться от смеха.

— Я пошутила! Никаких ограничений.

— Это не смешно, Рэйчел. — Он целует мою шею, щекоча меня и заставляя смеяться еще больше.

Включается радионяня. Пирс вздыхает и скатывается на кровать.

— Думаю, на данный момент мы закончили.

Я вскакиваю, хватая халат.

— Пойду, заберу Гаррета. — Я направляюсь к двери.

Когда уже выхожу, то слышу, как Пирс ворчит мне в след:

— Передай моему сыну, что ему нужно больше спать.

В воскресенье вечером, по пути к дому родителей Пирса, я спрашиваю у него:

— Мне нужно знать что-нибудь важное, прежде чем мы туда доберемся? Какие правила я должна соблюдать?

Я шучу, но он отвечает вполне серьезно.

— Убедись, что на твоей обуви нет грязи, которая могла бы остаться на белой плитке. Никогда сама ничего не делай, вели прислуге. Не ищи сама ванную или любую другую комнату, и всегда спрашивай, прежде чем даже встать. Не прикасайся к произведениям искусства, скульптурам или стеклянным столам. Не…

— Пирс, я же пошутила. Ты хочешь сказать, что у них действительно так много правил?

— Это я только начал. — Он сворачивает на улицу, оканчивающуюся большими железными воротами и высокими зелеными кустами.

— Тебе приходилось в детстве следовать всем этим правилам?

— Конечно. Их было так много, родители даже написали список, чтобы я хорошенько запомнил. Однажды отец даже заставил меня их ему пересказать.

— Никто не должен следовать таким правилам, особенно дети, которые естественно тянутся к вещам. Когда Гаррет станет старше, он уж точно не станет, когда будет приезжать в дом своих бабушки и дедушки.

— Тогда он, вероятно, там не появится. Им придется приходить к нам, если они захотят его видеть. — Пирс подъезжает к высоким кованым воротам. — А вот и особняк.

Он опускает стекло в машине, и из динамика рядом с воротами раздается голос.

— Добрый вечер, мистер Кенсингтон.

— Добрый вечер.

Ворота медленно открываются, и мы проезжаем по длинной подъездной дорожке к дому. И он огромен.

— Ты, когда жил здесь, не терялся в нем? — Я спрашиваю, пораженная размерами особняка.

Пирс кивает.

— Да, несколько раз, когда был маленьким. На самом деле за это уволили двух моих нянь. Они должны были следить за мной, а в итоге потеряли меня в доме. Оба раза меня нашла мать.

У Пирса было совсем другое детство, не такое, как у меня или у кого-то еще. Удивительно, что он оказался нормальным человеком.

— Пусть он откроет дверь, — предупреждает мой муж, когда мужчина в черном костюме подходит к машине. Я терпеливо жду, пока он ее откроет.

— Добро пожаловать, — говорит он, беря меня за руку. Это действительно необходимо? Элеоноре и Холтону действительно нужны помощники, чтобы выбраться из машины?

Еще один находится на стороне водителя, придерживая дверь машины, пока Пирс вытаскивает Гаррета с заднего сиденья. Он встречает меня, и мы вместе идем к двери, когда один из мужчин отгоняет нашу машину к задней части дома.

Пирс звонит в дверь, открывает женщина в униформе горничной.

— Здравствуйте, сэр. — Она слегка кланяется ему. — Мадам, — поклон мне.

Девушка показывает нам гостиную, и когда мы туда проходим, я вдруг вспоминаю, что забыла проверить чиста ли моя обувь. Украдкой гляжу на белые плитки позади себя. Они чистые и блестящие. Выдохнув, поднимаю взгляд и почти сразу же натыкаюсь на статую. Обычный мраморный прямоугольник, но он, вероятно, стоит целое состояние. Повсюду расположено еще больше статуй, а на стенах висят картины.

— Пирс, Рэйчел. — К нам подходит Элеонора. — Рада, что вы смогли прийти.

— Спасибо за приглашение, — говорит Пирс, аккуратно приобнимая ее за плечи. Элеонора не обнимается так, как я. Только плечи и всегда быстро. Получив от нее порцию так называемых объятий, я вижу, как к ней сзади подходит Холтон.

— Пирс, — высокомерно обращается он к своему сыну, протягивая руку.

— Отец. — Пирс едва ее пожимает.

Я не понимаю их странных отношений. Они ведут себя так, будто виделись на прошлой неделе, хотя на самом деле не разговаривали больше года.

— Привет, Холтон, —  здороваюсь я, поскольку он сделал вид, что меня не заметил.

Он просто кивает. У него тот же хмурый взгляд, что и в прошлый раз, когда мы встречались. Думаю, это навсегда.

— Холтон, познакомься со своим внуком, — просит Элеонора, подталкивая мужа к детской переноске, которую держит Пирс.

Тот подходит, смотрит на ребенка, потом отступает обратно к своей жене. Что это было? Впервые, когда он видит своего внука, и просто бросает на него беглый взгляд? Меня это бесит.

Я беру Гаррета и прижимаю к груди. Теперь жалею, что мы сюда пришли. Я думала, ужин будет новым началом, и надеялась, что Холтон примет меня, когда у нас с Пирсом появился ребенок, но он такой же холодный и бездушный, как и всегда. И в этом доме жутко неуютно. Я просто хочу уйти.

Гаррет, кажется, со мной абсолютно согласен. Он начинает извиваться, а потом срывается на плач. Холтон глядит на него так, будто дети в его присутствии не имеют права плакать. И это злит меня еще сильнее.

— Все в порядке, — шепчу я Гаррету, слегка его покачивая.

— Давай отнесем его наверх, — предлагает Элеонора, чувствуя, что Холтон закипает с каждой минутой плача Гаррета все больше и больше.

— А что там наверху? — спрашиваю я.

Она улыбается и ведет меня к лестнице.

— Я обустроила ему детскую.

Детскую? Здесь? Не думаю, что мне это нравится. Гаррет не останется здесь настолько, чтобы нуждаться в детской.

Я нервно оглядываюсь на Пирса, и он кивает мне, чтобы я согласилась. Делать нечего, я поднимаюсь по длинной винтовой лестнице на верхний этаж. Он огромный, на нем, должно быть, не меньше десяти комнат. Элеонора показывает мне на ту, что на полпути вниз по коридору. В комнате кремовые стены, кроватка из темного дерева и пеленальный столик в тон. В углу стоит светло-голубое мягкое кресло-качалка.

— Ты можешь переделать тут все, что захочешь, — говорит она. — Я просто купила мебель. Мы не пользовались этой комнатой, и я переделала ее в детскую, чтобы Гаррету было где переночевать, вдруг вы с Пирсом останетесь здесь или захотите побыть наедине.