Она кивает, затем обнимает меня, утыкаясь лицом мне в грудь.

— Мне нравится, когда ты дома.

— И мне нравится быть дома. — Я целую ее в макушку, и мы все еще сидим на диване, обнявшись.

Думаю, ей понадобится время, чтобы перестать так рьяно защищать Гаррета, точно так же, как мне потребуется время, чтобы привыкнуть к отсутствию в офисе. Но, по крайней мере, это начало.

— Пойдем посидим снаружи? — спрашиваю я.

Она отстраняется, игриво улыбаясь.

— Или мы можем заняться кое-чем поинтереснее, Гаррет обычно спит около полчаса.

Я быстро проверяю часы.

— Времени еще предостаточно, марш наверх.

Рэйчел вскакивает и мчится по лестнице. Я догоняю ее в спальне, и занимаюсь любовью со своей женой уже во второй раз за сегодня. Первый был утром, сразу после пробуждения. Мы наверстываем потерянное, все те месяцы, когда мы должны были быть вместе, но не были. Я злюсь на себя, что теряю это драгоценное время, как с Рэйчел, так и с Гарретом. Они моя семья, моя жизнь, и я не могу позволить работе снова встать между нами.

На следующий день я приезжаю в офис, готовясь к тому, что мой отец будет орать на меня за то, что вчера я ушел раньше. Идя по коридору, слышу, как он кричит:

— Пирс! В мой кабинет! Сейчас же!

Я удрученно вздыхаю, разворачиваюсь и делаю, как он велит.

— Где, черт возьми, ты был вчера? — спрашивает отец, садясь за стол.

Я закрываю дверь и остаюсь стоять.

— Взял выходной. Я предупредил твою секретаршу, что меня не будет.

— Что же такого важного случилось, что ты ушел?

— Моя семья, — честно отвечаю, даже не задумываясь, чтобы солгать.  Я мог бы, но зачем? Мне нужен был выходной, чтобы побыть со своей семьей. — Я хотел провести время с Рэйчел и Гарретом.

— Для этого есть уик-энды.

— И я всегда здесь по субботам и воскресеньям. Я здесь все семь дней в неделю.

— Это называется работать, если ты вдруг не в курсе.

— Я работаю на износ, но еще у меня есть семья. В прошлом году я посвятил все свое время этой работе и совершенно их забросил.

— Сколько, черт подери, тебе нужно времени, чтобы потратить его на них?

— Больше, чем у меня сейчас есть. И, начиная с сегодняшнего дня, я сокращаю свои рабочие часы. Рэйчел до сих пор воспитывала нашего сына в одиночку, и пришло время мне ей помочь.

— Найми няню, как все.

— Мы не хотим, чтобы наш сын воспитывался кем-то другим.

— Он еще слишком мал, и не понимает, дома ты или нет.

— Он прекрасно все понимает, и ему нужен его отец.

Он стучит ручкой по столу и гневно смотрит на меня.

— Я не позволю тебе сократить свои часы. Я твой босс, и этого не допущу.

— Ты мой отец, а мальчик, о котором мы говорим, твой внук. Ты должен быть не против, чтобы я проводил с ним время.

— Он чертов ребенок, и никогда не вспомнит, был ли рядом его отец. Меня никогда не было рядом, пока ты был ребенком, и представляешь, ты же не умер.

Отец меня не понимает, и даже не знаю, почему решил, что он поймет. Он никогда не был мне настоящим отцом, он просто не умеет им быть. Повзрослев, он стал диктатором, свихнувшимся на дисциплине, но никак не любящим отцом.

— Мы, очевидно, не сходимся во мнениях, — признаю я, — но, несмотря на твои возражения, я сокращу свои часы и больше не буду работать по выходным, если в этом не будет крайней необходимости.

Он собирается что–то сказать, но передумывает.

— Ты не можешь меня уволить, отец, организация запрещает. Они ожидают, что когда-нибудь я стану генеральным директором.

— Я прекрасно об этом осведомлен. — Он хмурится, продолжая постукивать ручкой по столу.

— Я должен идти, у меня назначена встреча. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но слышу его голос.

— Это все она, не так ли?

Я оглядываюсь через плечо, слегка нахмурившись.

— Если ты имеешь в виду Рэйчел, то нет. Это было не ее решение, а мое.

— Ты врешь, Пирс. Я наблюдал за тобой последние несколько месяцев, и тебе действительно понравилось работать. Ты видел результаты своих усилий, понимал, как все эти часы работы окупались. Но затем она приказала тебе сидеть дома, чтобы ты мог менять подгузники, пока она отдыхает и смотрит телевизор.

— Все не так, и ты это знаешь. Рэйчел не сидит без дела, просто смотря телевизор. Она воспитывает нашего сына и заботится о нашем доме. Она работает каждый день.

— Тогда зачем ей все это? Пусть занимается своими делами, а ты – своими.

— Я не собираюсь ничего обсуждать, отец. Я сокращаю свои часы, нравится тебе это или нет.

— Эта женщина – твоя погибель, Пирс. Ты просто слишком слеп, чтобы увидеть, как она тебя уничтожит. Я выхожу из его кабинета, не сказав больше ни слова. Останься я там, наша ссора переросла бы в рукопашную. Он не понимает меня, и никогда не поддержит. Для отца не ведома важность семьи. Я надеялся, что, едва не умерев от рака, он поймет, как важна в жизни семья, но он этого не осознал. Вернулся к своему старому «я» и никогда не изменится. 

Прошлой ночью я проснулась, задумавшись о том, что Пирс сказал о моей реакции на падение Гаррета. Моя мама реагировала так же, когда в детстве падала я. Она подхватывала меня, едва не умирая от страха из-за чего-то такого простого, как синяк или царапина. Я не могу так вести себя с Гарретом. Я обещала себе, что не буду, но это именно то, что я делаю. И тот факт, что Пирс узнал об этом, проведя всего один день со мной и Гарретом, доказывает, насколько ненормально я вчера отреагировала.

Я уверена, что продолжу и дальше быть гиперопекающей, поэтому мне нужен Пирс. Он остановит меня, если я пересеку черту с Гарретом, потому что сейчас я даже не понимаю, когда это делаю. А еще я действительно надеюсь, что Пирс перестанет так много работать, как обещал. Я хочу ему поверить, но смогу только тогда, когда увижу его за обеденным столом каждый вечер и он будет дома по выходным.

— Мама. — Гаррет дергает своими маленькими ножками, разбрызгивая повсюду воду.

Я взяла его сегодня в бассейн, расположенный в спортивном зале, в соседнем городе. У нас семейное членство, но Пирс был здесь только один раз. Он предпочитает тренироваться в спортзале у своего офиса.

Мы с Гарретом приезжаем сюда почти каждый день с конца сентября, когда погода стала слишком прохладной, чтобы пользоваться открытым бассейном у нас дома.

— Хорошая работа, умничка, — хвалю его я, держа в воде. Мои руки обвивают его животик, так что руки и ноги Гаррета свободны двигаться вперед и назад, как я его учила.

Отпускаю его на секунду, испытывая потрясение, что он может остаться на плаву сам по себе. Я борюсь с желанием схватить его, сжимая руки в кулаки.

— Гаррет, ты плаваешь! — Я не могу в это поверить. Он на самом деле плавает? Интересно, давно ли он сам может держаться на воде? Даже не знаю, потому что раньше не позволяла ему попробовать, слишком боялась, что он утонет, хотя я всегда рядом с ним. Но сегодня, отпустив его, я увидела, как Гаррет самостоятельно держал голову над водой.

Я поднимаю его и крепко обнимаю.

— Дорогой мой, ты сам плавал! — чмокаю его влажную щеку, а он пинает ножкой, ударяя меня в живот. — Хочешь попробовать еще раз?

Понятное дело, что хочет. Гаррет пытается оттолкнуться от меня и не может отвести глаз от воды. Я опускаю его обратно в бассейн, убираю руки, и он плывет рядом со мной.

— Как вы его этому научили? — услышав голос рядом с собой, я подняла Гаррета, прежде чем глянуть на женщину, стоящую рядом с бассейном. Она держит за руку маленькую девочку, той на вид около двух лет.

— Я просто приучала его к воде с тех самых пор, как ему исполнилось всего несколько месяцев, — говорю я, пытаясь удержать сына, выкручивающегося из моих рук, и желающего, видимо, вернуться в бассейн. — Но сегодня впервые, когда он плавал сам.