– Жаклин! – воскликнул Солинский, сияя от радости. – Входите, входите, юная леди. Как продвигается работа над вашей диссертацией? Вам удалось найти новый коллапсный субзвездный объект?

В ответ на нежелание русских называть эти объекты миниатюрными черными дырами, Жаклин мысленно ухмыльнулась. К сожалению, американцы и британцы, первыми озаботившиеся популяризацией идеи черных дыр, не знали, что в русском языке эта фраза имеет коннотации, к которым не принято прибегать в приличной компании.

– Я использовала все средства на своем счете, и компьютер больше не хочет иметь со мной дело, – ответила она. – Мне казалось, что оставшегося времени хватит, как минимум, еще на месяц работы, но ретроактивные корректировки обнулили весь запас.

Профессор отвел глаза. Он опасался чего-то подобного. Бюджет, предоставленный советской Академией Наук, был невелик, но, что еще хуже, исчислялся в рублях. После того, как в Монголии снова стала обостряться пограничная война между русскими и китайцами, советский рубль начал стремительно дешеветь на международных валютных рынках. Он был рад, что на него работает Жаклин, поскольку она досталась Солинскому бесплатно. Ей, как одной из немногих счастливчиков, удостоенных полной аспирантской стипендии ЕКА, все расходы компенсировало само агентство. Приехав в Америку для работы в международном космическом институте, Солинский уже отчаялся найти аспиранта, который бы пришелся ему по карману, так что Жаклин стала для него своеобразной улыбкой фортуны. Она была умна (да еще и хороша собой).

– Что ж, ладно, – со вздохом согласился он. – Я переведу часть средств со своего основного счета. Но мои финансы тоже пострадают от валютных корректировок. Боюсь, что посетить конференции в Вероне мне этим летом уже не удастся. – Он повернулся к терминалу на рабочем столе и обменялся короткой серией реплик с программой финансового учета.

Спустя минуту он снова повернулся к ней со словами: «Теперь компьютер не откажет вам в диалоге. Но будьте благоразумны в своих запросах, потому что запасы рублей на исходе».

– Благодарю, профессор Солинский, – сказала в ответ Жаклин. – Но для завершения диссертации мне все еще нужно проделать немало работы. Пока что мне не удалось отыскать в данных новых периодических сигналов. К тому же записи с аппарата становятся хуже. Амплитуда шума растет, и довольно приличную порцию данных мне приходится просто выкидывать. Сам шум, однако же, представляет некоторый интерес. Я просмотрела кое-какие из старых записей и обнаружила, что он не только растет по амплитуде – его пик, судя по всему, смещается во времени по отношению к солнечным радиосигналам.

– Да, та самая «гребенка», как вы ее называете, – произнес профессор. – Она не исчезает, а только становится хуже? Что ж, от такого древнего аппарата много ждать не стоит.

– Но смещение во времени явно указывает на то, что гребенку вызывает не Солнце, – возразила Жаклин. – Думаю, нам стоит изучить ее получше.

– Я могу придумать целую массу механизмов, которые бы объясняли такой шум неполадками электроники на самом зонде, – с улыбкой ответил он. – Мы хотим, чтобы вы довели свою диссертацию до конца, не истратив чересчур много моих драгоценных рублей, так что нам, я считаю, следует сосредоточиться на анализе той части радиоданных, которую не затронул шум.

– Но ведь мне не потребуется много времени, чтобы снова просмотреть исходные данные при помощи компьютера и получить неплохую оценку дрейфа, –возразила она. – Затем, вспомнив о покалывании в правой руке, она неожиданно уверилась кое в чем еще, пусть даже в связи между положением ее тела в пасаденской кровати и неодушевленным зондом, курсирующим в космосе на расстоянии двухсот астрономических единиц, не было никакой логики. Но многие из научных идей изначально являлись своим авторам во сне. Возможно, ее подсознание и правда пыталось ей что-то сказать.

– Я почти уверена, что гребенку принимает только один из четырех проводников антенны, – с жаром заявила она. – Если бы мне удалось договориться с инженерами, чтобы они перенастроили режим сбора данных на раздельное считывание сигналов с каждой из антенн…

– Нет! – прогремел голос Солинского. – Сеть дальней космической связи берет немалые деньги даже за то, чтобы направить свои антенны на конкретный зонд и собрать с него часовой набор заранее подготовленных данных. Вы представляете, во сколько обойдется передача команды самому зонду?

Жаклин начала было говорить, но Солинский прервал ее на полуслове и, отбросив свежеобретенный образ «американского профессора», вернулся к авторитарным манерам старой русской школы. – Нет! Нет! Нет! – прокричал он, разворачиваясь к ней спиной и включая свою консоль. – До свидания, мадемуазель Карно.

Она попыталась возразить, но затем поняла, что разговор окончен. Внутри она так и кипела от негодования, но в итоге решила просто уйти и выместить свою досаду на компьютере. По крайней мере, он пополнил расчетный счет Жаклин до того, как поставил крест на ее предложении. Тихонько закрыв за собой дверь, она спустилась по лестнице в консольный зал.

– Интересно, сколько же на самом деле будет стоить обновление команды? – подумала она, направляясь вниз по ступенькам. – Надо будет зайти в Лабораторию реактивного движения, поговорить с инженерами сети дальней космической связи и выяснить, действительно ли это настолько дорогое удовольствие, как он думает.

Теперь, когда на ее счете появились деньги, и компьютер снова был рад ее визиту, Жаклин ввела в систему данные, которые старательно извлекала весь вчерашний вечер. Затем она провела анализ собранной информации. Максимумы на кривой спектральной плотности по-прежнему образовывали четыре семейства. Четыре нижних пика представляли собой фундаментальные орбитальные частоты четырех черных дыр, в то время как более высокие гармоники указывали на небольшую вытянутость их орбит. Общий вид кривой не менялся уже несколько десятилетий. Несмотря на то, что движение происходило внутри Солнца, где плотность вещества в сотни и тысячи раз превосходила плотность воды, с точки зрения самих ультраплотных черных дыр они двигались почти что в космическом вакууме.

Она внимательно просмотрела интервалы между четырьмя нижними всплесками, но так и не смогла обнаружить там признаков нового пика. Она повторила свой поиск при помощи компьютера, который выдал три кандидата с отклонением в две сигмы, однако Жаклин они показались не более, чем шумом, и быстрая проверка со случайно выбранной половиной исходного набора данных подтвердила ее правоту. Здесь ее работа была окончена, поскольку следующая выгрузка данных ожидалась только через неделю. Но раз уж она все равно оказалась за компьютером, – решила Жаклин, – стоит еще раз попробовать разобраться в проблеме шума.

Первым делом она написала программу, которая извлекала из данных зашумленные фрагменты, находила максимальную амплитуду гребенки (объяснить это компьютеру оказалось довольно сложно), а затем строила график зависимости фазы максимума от положения Солнца. В процессе работы Жаклин выяснила, что за последние несколько лет спутник стал вращаться чуть быстрее, каким-то образом увеличив свой момент импульса за счет солнечного ветра и светового давления.

Дальнейшее изучение дрейфа фазы в сочетании с кое-какими расчетами ориентации космического аппарата по отношению к Солнцу показали, что пик гребенки оставался постоянным относительно далеких звезд.

– Значит, чем бы ни был источник шума, он точно находится за пределами Солнечной системы! – воскликнула Жаклин.

Она вдруг поняла, что никогда не задавалась вопросом, как именно выглядит эта самая «гребенка». В распечатке воссозданного аналогового сигнала, принятого космическим кораблем, гребенка напоминала случайный шум в виде «усиков». Очистив экран, она вывела на него результаты последней выгрузки данных. Перед ней изобразился знакомый изгиб кривой, снятой с низкочастотной радиоантенны. Она остановила процесс, как только дошла до максимальной интенсивности гребенки. В этом интервале ее интенсивность была настолько высока, что зачастую приводила к насыщению экрана.