«А знаешь… К черту эту боль…» А знаешь… К черту эту боль, Тоску, печаль и листопады, Скулеж ленивых недовольств, Здесь павших столько – негде падать. А ты пока что жив, растрепан, Бинтуешь слов своих разрез. Давай по миру автостопом? Давай смотреть в глаза небес? Ты пахнешь страстью и обидой, Ты новый мир, ты ранний джаз. Сотри огонь с лица. Ты видишь? За нами солнце. Солнце в нас. Вставай. Иди. Пинай инертность, Дыши, пока хватает сил. Еще люби. Люби бессмертно, Люби, как раньше не любил. Ну сколько там – пешком до рая? Верст пять по чахлому вранью. Давай под музыку, по краю, Давай станцуем на краю. Душа – единственный твой пропуск Из мира взяток и простуд. Шагай, шагай в любую пропасть. А крылья… Крылья отрастут. Не веришь мне – спроси у Бога, Взломай вселенскую консоль. Возьми гитару и в дорогу. И знаешь, к черту эту боль. «Мой мальчик, ты живой, скажи мне…» Мой мальчик, ты живой, скажи мне? Ты дышишь. Ты еще кровишь Всей юностью на теле жизни. В тебе еще ни дна, ни ниш. Стоишь. В своем сумбурном веке, Но все быстрее, все жадней В тебя уже впадают реки Всех человеческих страстей. Не умоляй, не жди, не требуй, Мой мальчик, ты пока что жив. Ты расплескался вплоть до неба, Ты половодье, ты прилив. В тебе все судьбы, все начала, В тебя впадает рай и ад, Все радости и все печали, И ты уже восходишь над. Над миром плач. Над спящим миром Слова, слова. Над миром взгляд Сквозь города. Строкой, пунктиром. Над древним миром новых дат. Над миром смех. Он пахнет вишней. Над миром рушатся мосты. Над миром песня. Слышишь? Слышишь? Над опустевшим миром – ты. Мы здесь останемся чужими, И мы срастемся до души. Мой мальчик, ты живой, скажи мне? Пока что жив. Пока что жив… «Ты прячешь в плед растрепанное пение…» Ты прячешь в плед растрепанное пение, Ты греешь плечи, ты боишься зим. Ты мне читаешь Блока и Есенина, А я глотаю горький теплый дым. Я слушаю твой голос неразборчивый И город, распростертый за окном, И шорох крыльев заспанного творчества, И жизнь соседей в мареве дневном, Осенних птиц, стихающих, смолкающих, Свист ветра, гул далеких поездов, Вокзалы, вздохи вечных провожающих, И крики ребятни из детсадов. Весь мир шумит. Я замираю, слушаю. Он говорит. Он столько говорит… Он переполнен, пересыщен душами, Он переводит чувства на санскрит. И в мире ты. Во всем огромном космосе Есть только ты. И только у меня. Я ведь узнал, узнал тебя по росписи Холодного прозрачного дождя, По книгам этим, в доме твоем спрятанным, По точкам дней, взаимно болевым, По следу, по наитию, по памяти, По голосу, скользящему в мой дым. Ты сядешь рядом. Жизнь в одно касание. Ты улыбнешься. Смерть в единый взмах. И наше время сложится в молчание, В котором больше смысла, чем в словах. «К тебе придет твой лучший день…»
К тебе придет твой лучший день, Простой, большой, удобный, сытый. Сотрет со лба озноб, мигрень, Подарит жизнь. Взаймы. Со скидкой. Уладит быт. Уложит спать. Залижет боль. Заложит меру. Придет твой день. Примерно в пять Он постучится в твои двери. Ты спросишь: кто? Он скажет: я. Не верь, я – здесь. Я жив, я взвешен: Сто грамм тоски, хорей и ямб, Одна любовь, одна усмешка. И скорость – сотни стертых шин В секунду? Миг? И вой набата. И беспрерывный бег души, И возвращение обратно. И слово. Как же без него, Когда вся кожа в буквах дрожи, Когда я чувствую родство С травой, С тобой… Да с каждым, Боже. Когда висит в душе петля, И рот от горя перекошен. Но кто-то любит и меня, Как любят стариков и кошек. «Я тот, кто не здесь. Я из тех, кто проходит мимо…» Я тот, кто не здесь. Я из тех, кто проходит мимо. Едва задевая крылом паутину дней. Я тот, кто остался вовне, между сном и миром, Я до или после, но вечно – среди людей. Ругалась любовь, чертыхалась и крыла матом, Кривила помаду, текла черной тушью в грудь, И сердце сводила мне так, что выл каждый атом, Потом остывала, спекаясь в тоску и нудь. И Бог собирал с нас долги до рубля торгашно, И ангелы-скупщики сыто смотрели вниз, И старость скреблась. Боль в предплечье, усталость, кашель. А может быть, это не старость, а только жизнь. И злой фанатизм под вуалью икон нательных, И зев пустоты под оберткой прекрасных слов И кто-то еще из имен, что меня хотели, Из рук этих жадных, из этих пустых голов. Да много их было, желающих выпить дочиста, Пожрать, подстрелить, взять себе, уложить в траву, Но я все равно остаюсь человеком творчества, Оно не отдаст, не отдаст меня никому. |
