«Я пришел погреться – не открыли двери…» Я пришел погреться – не открыли двери, Развернулся, плюнул в разноцветный вереск, И пошел по миру, по рукам, по жизни, Чтобы петь до крика, чтобы спать с чужими. Шил чехол для крыльев из больничной грусти, Чтобы разум – ясен, чтобы в сердце – пусто, Чтобы тюрьмы, войны – проросли сквозь плечи, Чтобы видеть брата в каждом первом встречном. Спал в траве, измятой отсыревшим небом, Растирался солнцем, укрывался снегом. Разузнал, что горечь в человечьих лицах Собиралась долго, по скупым крупицам. А на рынке боли – распродажа слова, На поэтах – ценник, покупай любого. Быть дешевле в моде, завтра будут скидки На горящий разум и любви попытки. Я ходил по нотам, я ходил по мукам, Нацарапал опыт на ладони смуглой. Расшептал в березу свои сны и тайны, Посадил на поле – там прошли трамваи. Целовал всех щедро, но остался нищим, И не сыт ни хлебом, ни духовной пищей. Так ходил, что звезды под ногой хрустели, Так устал, что песни полились из тела. Растрепался ветром на земных дорогах, То смотрел в иконы, то бежал от Бога. Жизнь, конечно, счастье, но замерзло сердце. Может, кто откроет? Я пришел погреться… «Бывает так, что сквозь слова…» Бывает так, что сквозь слова В страницах прорастают перья. Это сквозящая душа Опять стучится в чьи-то двери. Я слышу, слышу этот стук В распятии височной вены, Как исповедь и как недуг, Как тишину, как перемены. Мне не уснуть. А мир – ладонь, Гуляй, гуляй, пока не спится, Пока не вырвет осень зонт, И не покроют тебя листья. Хожу по дну, хожу по дням, Минуты колят под ногами, Все так же весел и упрям, Все так же слаб и не угадан. И где-то ты. Во мне, во мне! Неявной болью проступаешь В такой прекрасной наготе Под рясой всех моих монашеств. Ты, ты ложишься на смычок, Когда другие звуки немы, И красной горечью течешь Сквозь белоснежные поэмы. А я все прячусь за стихи, За воротник скупого мая, И музы письменный бронхит В разрывы сердца выливаю. Хожу, хожу по деревням, Сыт одиночеством монизма, Лишь те, кто полюбил меня, Простят мне эту псевдонимность. «Рассыпался в руках копейками…» Рассыпался в руках копейками, В тех обескровленных, холодных, Что ищут счастье под скамейками И раздевают по погоде. К утру перебинтован нервами, В ночи переодетый в мрамор, Я превратился в звон серебряный, Но не исчез, ты слышишь, мама? Осталась боль еще на донышке, Зерно для черных птиц в карманах, И утлое мое суденышко Без парусов, без капитана. Осталось что-то от поэзии И от меня осталось что-то На самом деле бесполезное, На самом деле на излете. И убивающая ласково Любовь с безжалостным оскалом, Прибитая к стене булавками, И с жадным ртом закатно-алым. Осталось что-то. Ведь осталось же? Не весь еще на смерть разменян, На откровения бумажные, На бесконечность повторений. Слова мои, все дни упрямые, И сердце, и неровный почерк Запеленаю в телеграмму я И отошлю тебе по почте. «До свидания, ночь. Ты к утру уже так постарела…»
До свидания, ночь. Ты к утру уже так постарела, Ты покрылась морщинами первых забот и зевак. Умираешь? Но это не смерть, а свобода от тела. Ты актриса, ты гибнешь картинно и веришь в аншлаг. До свидания, жизнь, до свидания в новых ладонях Бесконечных дорог, уходящих стрелой в небеса. Будь покорной, прошу, хоть сегодня останься покорной, Без привычных тебе мелодрам, отгремевших вчера. Я хотел бы стать чистым холстом до начала творенья, Где ни Бога, ни черта, где нет ни тебя, ни меня. Но во мне слишком много осталось от ночи, от тени, Из меня уже вырвался мир на нетвердых костях. Я хотел бы сойти в никуда, между смыслов и станций, Я хотел бы остаться словами на остром пере. Мое сердце стучит в чьих-то тонких безжалостных пальцах, Только кажется мне почему-то, что пальцы – не те. «А кто еще увидит за меня…» А кто еще увидит за меня Как кони бьют копытами по небу, Когда звенит из окон болтовня, Когда собаки рыскают по следу? Кто спрячет ближе к телу, под пальто, Голодных птиц, что склевывают звезды, И поцелует каждое крыло, Собою разрезающее воздух? Кто будет слушать эту тишину, Шуршащую молчаньем в телефоне, И в летнюю шагая желтизну, Дарить цветы в смешном полупоклоне? Кто этих вечных нищих воспоет? Кто город свой увидит как тревогу, От Лондона до Питерских болот, Стираясь от бессонниц понемногу? Кто будет раздеваться сквозь слова, В пролет души бросая пищу сердца, Пока не разобьется голова От близости такого вот соседства? Чья жизнь еще износится до дыр, И осенью заплачет на аллеях? Кто будет этот смертный зрелый мир Любить, как только я любить умею? |
