«До встречи, брат. Ее не долго ждать…» До встречи, брат. Ее не долго ждать, Когда стихи уже легли на шею. Встряхни рюкзак, заправь за ухо прядь. Я бы отпел, но ты и сам умеешь. Вот твой вокзал. Он слово, он перо В заплечной схеме звездного покрова. И поезд ждет. Смотри, как он багров От человечьей, смертной нашей крови. Ты обернись, мы жили прямо здесь, В любую хмарь орали под гитару. И было строк – вовек не перечесть. И был нам срок – до крайнего удара. До встречи, брат. Замолви пару слов И за меня. Скажи, что пел, как слышал. Что не ходил поверх чужих голов, Был рад всему. Ел хлеб, растил сынишку. Что целовался жадно, сгоряча, Ценил друзей, любил свою девчонку, А под конец зачем-то одичал И вместо славы выбрал отчужденность. До встречи, брат. До новых мостовых. До скорых вех, до будущих бессилий. Но ты спроси там у своих святых, Спроси у них за что тебя убили. «Поэзия – это лестница…» Поэзия – это лестница К познанию мира нового. Смотри: жизнь скулит и крестится, Смотри: смерть склоняет голову Над чьим-то прожитым временем, Над чьим-то лицом измученным. В поэзии все – от севера, В поэзии все – озвучено: Расстрел на задворках памяти, Боль загнанная, височная, Любовь в восковом орнаменте, И даже твое одиночество. А дальше – лишь глубже, в пропасти. Себя – наизнанку, в окрики, До скрипа оси и совести, До новых страниц риторики. Но так – чтобы видеть пальцами И слышать осипшим голосом, Чтоб с душ отбивались панцири, И души росли до космоса. Чтоб стать в истерии песенной Анафеме вдруг анафорой. Болит? И уже не весело? Но мы же с тобой – соавторы. Устанешь – пустой, покинутый, Раздай свои дни – всем поровну, И как между нами принято — Выстрели себе в голову. «Мне кажется, Вы станете старухой…» Мне кажется, Вы станете старухой И будете вязать для неба свитер, И часто спать, и мерить взглядом сухо Свой город из артрита и гранита. Мне кажется, Вы станете циничней И выключите врущий телевизор, А на балконе разобьете птичник, Как средство от тоски и ревматизма. Мне кажется, Вы будете петь внукам, Качая в люльке веру в продолженье, И шить для них красивых ярких кукол, Но как бы в долг, слегка, из одолженья. Мне кажется, Вы спрячетесь за книги, Чтобы молчать о времени ворчливо, И в трении финансов и религий Смотреть назад, где все до боли живо. И вспоминать себя – смешной девчонкой, Родителей, друзей уже ушедших, Дни боли, застелившие мир черным, Дни счастья – почему их было меньше? Мне кажется, Вы станете музеем Огромной жизни, взвешенной часами. Но все же… Это, видимо, важнее: Мне кажется, что я останусь с Вами. «Мир становится черным, мир оболган – и черт с ним…» Мир становится черным, мир оболган – и черт с ним, Мир… Да что там, он старше всех нас. Скоро будет зима, скоро свет станет черствым, Скоро даже погода предаст. Не болей, не белей от опавшего снега, И считая минуты до ста, От ночлега и неги беги до ковчега, Ставь сугробие вместо креста. Ну а если прижмет – выплюнь горечь в бумагу, Вплачь в нее и погибших ребят, И прозрачность вранья, и удушливость тягот, Пусть слова поболят за тебя. Лишь сама не ослепни, от рая икая, Даже рай в этом мире чреват: Спекуляция сказкой про счастье без края Превращается в плюшевый ад. Скоро будет зима, скоро вьюга залечит Эти крылья на рваных плечах. Мир становится вечным, мир смеркается в вечер. Вот и все. Мне пора. Не скучай. «Вот так и останусь – по белому…» Вот так и останусь – по белому Печатным, безличным почерком. Я, кажется, что-то делаю, Да только все мимо. Отче мой, Седая химера словесности Склонила до срока к праздному, К пустому, досуже-местному Стишку за промокшей пазухой. И все, что потом запомнится — Не песня, а в горле влага. Свободней остаться в бездомности И жизнь собирать на бумагу. Мудрее расшить тем бисером Совсем облинявшие стены. Светлее допеть до истины И молча покинуть сцену. И в путь. До ума, до бледности, Да поступью прямо к осыпи, До светлого праздника бедности, В кружении новой осени. В конце ты поймешь по крестикам, На сотню, смотри, гектаров: Когда умирают ровесники — Наверное, это старость. «Пой, милый, пой. С тобою Бог…» Пой, милый, пой. С тобою Бог. Беги босым по нотным струпьям, И не жалей ни слов, ни ног, Ни свою душу прописную. Я сам по ним ходил не раз И счастлив был дышать на строки. Да разбазарил все за час, Сгорел дотла, сгорел до срока. Теперь я тих. Теперь со мной Все бесы. Я им брат по крови. Стихи разбавлены водой Пустопорожних послесловий. И пустота во всех руках, Снимающих с меня рубашку, И ночь, как выстрел, коротка, И, как плита могилы, тяжка. Теряюсь в липкой жиже глаз, Таких спокойных, равнодушных. Здесь каждый – купит и продаст. На завтрак – чай. Поэт – на ужин. И Бог не сильно бережет, И время безразлично душит. Здесь так темно, здесь так черно И я здесь никому не нужен. |
