И следом ещё одно:

«Еду следом. Я иногда в зоне, могу писать. Ты будешь в сети быстрее, чем я и точно прочитаешь. Езжай прямо домой, к себе, как и собиралась. Жди меня. Ни с кем не говори, никому не открывай. Они все знают. И не только дед. С ним мы всё решили. С остальными… не знаю. Решим!»

Чтобы не скрипеть и не стучать зубами, раздражая слишком нервную попутчицу, я зажимаю себе нижнюю челюсть, вцепившись в неё пальцами, и какое-то время сижу, молча глядя впереди себя. Я не знаю, от осознания чего у меня потрясение больше. То ли от того, что только что мы с Артуром, как сопливые романтики открыто признались друг другу не в чём-то там, а в любви, пусть и в переписке. Вот уж, как говорится, никогда не говори «никогда», жизнь все вывернет наизнанку. Я всегда смеялась над этими сопливыми нежностями, а сейчас держусь за них как за последний крючок, чтобы не соскользнуть в панику и истерические вопли.

Никишины знают обо мне и Артуре! Но… как?

Артур меня любит и открыто об этом говорит.

Тамара Гордеевна сама, собственной персоной приехала на хутор вечером — а кто ее знает, может, приди автобус утром или днём, она была бы и раньше. Но для чего? Проклясть меня и повыдергивать патлы? Так это можно сделать и на расстоянии. Хотя патлы — нет, не выйдет, только проклясть, а ей, наверное, этого мало.

Артур меня любит. Он так и сказал. И я тоже. Мы оба знали о чувствах друг друга, но произнесение этого вслух — что-то особенное, почти сакральное.

Что же со мной творится такое? И не только со мной. Как давно Никишины знают, от кого? Все ли из них, или только мать Артура? А Наташка? Теперь вряд ли получится испариться из ее жизни неожиданно и без последствий. И какими они могут быть, эти последствия?

Артур меня любит. А, значит, я спокойно перенесу все, что Наташка скажет мне в лицо, если мы увидимся. Приму и не буду спорить, что я обманула ее доверие, ее дружбу, втерлась в семью, пользовалась теплом и любовью, которую они так искренне мне дарили — и в ответ за все хорошее подложила свинью. И что она знать меня не знает, что я ей больше не подруга и никогда ей не стану, она ни за что меня не простит, а я — стерва неблагодарная. Может, даже попробует повыдергивать мне патлы вместо матери— потерплю и все молча перенесу, без оправданий. Потому что оправдывается тот, кто виноват. А я, хоть убей, не чувствую себя виноватой.

Артур меня любит. И это главное.

Надо что-то отправить ему, написать, что я услышала и все поняла, а он может не волноваться. Со мной точно ничего не случится, а вот он пусть не спешит и спокойно приезжает ко мне домой, где я буду его ждать.

В квартиру к себе или к родителям, я так понимаю, он больше не собирается.

«Только тот, кого мы любим, имеет над нами наибольшую власть. Глупо не понимать этого, а еще глупее — выступать против, мешать и сопротивляться. Тогда сгоряча таких дров можно наломать — мало никому не покажется» — повторяю про себя слова, сказанные на свой манер Гордеем Архиповичем, и только сейчас понимаю, что он имел виду и чего опасался.

«Я все получила, прочитала и буду ждать тебя дома. Я почти подъезжаю, все в порядке. Не волнуйся. Не спеши. Все хорошо. Главное, мы нашлись» — и, прибавляя кучу смайлов, отправляю смс.

Это правда. Так хорошо, что мы снова на связи и договорились, что делать — это уже огромный плюс. Больше всего на меня давило именно то, что мы с Артуром оказались разорваны, неожиданно рассоединены, и это… как будто ослабляло каждого из нас. Какое-то глупое, по-детски наивное убеждение, почему-то прочно засевшее в моей голове.

А теперь все нормально. Теперь я могу попробовать разобраться и в остальных делах. По мере приближения к городу сеть возникает все чаще — и телефон продолжает вибрировать и дзинькать, на что нервная попутчица снова оборачивается ко мне:

— Девушка, вы не могли бы потише!

Черт, и это еще я сижу на боковом сидении позади неё — а если бы сидела напротив, как группка девчонок, тоже увлечённо копающихся в мобильниках… Или рядом — она бы мне все мозги съела. А, может, это мое первое «извините» дало ей зелёный свет на вечные придирки?

— Извините еще раз…

Дама, повернувшаяся ко мне, недовольно пожимает губы, одаривая красноречивым взглядом — ну ок, сделаю что-то более серьёзное, чтобы она имела все причины злиться.

— А дышать я вам не мешаю? Вы такая хрупкая, такая нежная, вас же может что угодно ранить. Этот ветер, эти шторы, эта дорожная пыль… — встаю и специально открываю форточку пошире, чтобы поток воздуха, ворвавшись в салон, хлестнул по лицу меня и мою слишком уязвимую соседку.

Ух, как здорово. На зубах и вправду скрипят мелкие крупинки пыли, воздух обдаёт неожиданной прохладой — солнце клонится к земле, успев остыть после жаркого, полного потрясений дня. Вот только моя попутчица совсем не рада такой инициативе и ругается на чем свет стоит:

— Хулиганка! Бессовестная! Высадить бы тебя! Специально издеваешься и порядок нарушаешь!

— А это еще вопрос, кого из нас высадить надо, — наклоняясь к ней, в эти слова я вкладываю весь злой драйв, весь адреналин, накопившийся за день и бурлящий в крови — и как итог, она отшатывается от меня, глядя, как на маньячку. — Это не я тут ору на весь автобус. Это вы как раз нарушаете. Так что на вашем месте я приумолкла бы. И не дергалась больше.

Очень жаль, что дама действительно замолчала. Я бы с удовольствием к ней еще позадиралась — всё, лишь бы не лезть в ту мешанину уведомлений и смс, которые мне предстоит разобрать до прибытия в город. Параллельно слышу, как девчонки на сидении напротив продолжают шептаться, и мне снова кажется, что я что-то путаю, обманываюсь.

— Не обращайте внимания, — негромко, говорит та, которая сидит посредине. — Вы еще не знаете, кто это такая. Лучше ее не трогать, — и на этом месте я перехватываю ее осторожный взгляд, брошенный в мою сторону — и девочка тут же отводит глаза, будто не желает вступать со мной в контакт даже визуально.

Сев обратно на сиденье я вопросительно смотрю на неё, чтобы узнать, кто же я, по её мнению, такая и откуда она меня знает. Но она снова упорно прячет глаза и таинственно шепчется с подружками.

Да неужели обо мне? Что еще за чертовщина? Что она может говорить остальным девчонкам, сдавленно хихикающим, но тут же испуганно умолкающим, как только я делаю движение навстречу, еле удерживаясь от того, чтобы прямо не спросить: «Вам есть что сказать, девочки? Так скажите сейчас».

Боюсь, что такой вопрос вызовет в них только желание спрятаться в свои скорлупки и наблюдать за мной, испуганно переговариваясь, как будто я на самом деле какое-то чудище лесное. Поэтому, громко скрипнув зубами назло попутчице, возвращаюсь к своему мобильному.

Мы продолжаем стремительно приближаться к городу — и решив не обращать внимания ни на кого (в конце концов, эти школьницы вполне могли быть на нашем мероприятии с Вэлом, кого-то из них я, наверное, фотографировала) — я продолжаю открывать уведомления других адресатов, сразу не узнавая, кто это.

Второй абонент в списке звонил мне тоже раз двадцать пять — отлично, вот так всегда. Стоит уехать на пару суток, и тебе все обрывают линию. Пробравшись сквозь уведомления о пропущенных вызовах, я нахожу текстовое сообщение: «Полинка, перезвони!»

Прекрасно. Это мог быть кто угодно. Начинаю читать дальше, чтобы понять больше.

«Блин, Артуро с тобой? Он вне зоны, его все ищут!»

Дэн? Денис, что ли?

Дальнейшие сообщения подтверждают мою догадку:

«Полинка, когда появишься, позвони сразу! И Артуро скажи, чтоб набрал! Я ему штук двадцать смс отправил. Но он не отвечает, как и ты»

«Ребя, вы там вместе, я надеюсь? Как приедете, сразу позвоните! Сразу, понятно?!»

«Приходила Наталь Борисовна, злая, пипец. НАБЕРИ МЕНЯ!! ИЛИ АРТУРО СКАЖИ, ЧТОБ НАБРАЛ!»

О, и здесь капс. Ну не может же у них так подгореть только от того, что Никишины узнали обо мне с Артуром. Это, в конец концов, сугубо семейное дело. К чему такие массовые истерики?