— Хочу… — жалобно соглашается он. — Только не бросай меня больше одного…

И тут мне на самом деле становится очень стыдно.

— Иди без меня, — как бы мне не хотелось говорить это Артуру, но приходится. — Видишь, ему реально плохо. Я посижу с ним. А ты иди и… возвращайся, потом побудешь возле Вэла, пока я пойду наверх.

Как мы будем спать сегодня вдвоём в одной кровати удручающие платоническим образом, я не представляю. Но эти мысли тут же выветриваются из головы под влиянием запаха валерьянки — включив свет в кухонной секции, я капаю в стакан пятнадцать капель и добавляю корвалол, разводя его в воде. После чего подхожу и сажусь на диван к Валеньке.

— Вот, — говорю, — держи. И… прости, что бросила тебя. У меня совсем голова отказала. Извини, Вэл. Мне правда очень неудобно.

Он ничего не отвечает, только нервно стучит зубами о стеклянный краешек стакана и часто дышит.

— Ты бы никогда так не сделал, правда? Потому что ты хороший друг. Ты приехал ко мне, когда я тебя позвала. И я очень ценю это, Вэл. И люблю тебя. Сколько мы с тобой вместе пудов соли съели, да? И ещё съедим. Только не сердись на меня. Да, я не идеальная, но очень волнуюсь о тебе. На самом деле волнуюсь.

Он снова натужно сопит, но, допивая, отдаёт мне стакан и больше не куксится.

— Давай я тебя покачаю, хочешь? — совсем как ребёнку говорю ему, укрывая одеялом и стараясь подоткнуть края, чтобы он не раскрылся и чувствовал себя уютно, как в коконе. Я знаю, он любит вот так кутаться и кукожиться. Как-то Вэл проходил практики перерождения, и улетел в медитативном трансе в эмбриональные воспоминания. После он рассказывал мне, что чувствовал себя просто офигенно в тесном спальном мешке, имитирующем матку. И осознал, что всю жизнь к ней стремится, назад, в мирное замкнутое пространство, где до рождения он плавал безмятежной рыбкой, а потом потерял свой рай.

— Все, все, засыпай. Закрывай глаза, дыши ровно и спи, — тихо говорю я ему, легко покачивая его за плечи.

— Совсем… оборзели… — обиженно шепчет Вэл, и по голосу я слышу, как он погружается в сон. — Ходите тут… своим счастьем в лицо тычете… Фу, такими быть!

— Мы не будем тыкать, Вэл. Извини, я не подумала. Ты, наверное, тоже скучаешь по своей женщине? Вы же с ней подписали контракт на ограниченное партнёрство? Я помню, ты рассказывал. Что она твоя единственная домина. А ты у неё, да?

— Я не могу ее ограничивать! — пренебрежительно фыркает Вэл. — Это не ваша цивильная ваниль! Но… но она сказала мне, что я у неё один такой, ей меня доминировать нравится больше всех. Видишь, сама меня выбрала!

— Ну, как же тебя не выбрать, ты же такой классный. Такой ранимый, необычный. Талантливый, — слышу, как его сопение становится умиротворённым и дизайнер довольно причмокивает губами. — А как ее зовут? Твою домину? Фотки ты мне показывал, она шикарная. А имя я не запомнила, как всегда.

— Кларисса, — по голосу слышу, что Вэл совсем плывёт и сон окончательно забирает его сознание. — А вообще она Ира. Ирочка… Я скоро вернусь к ней.

Я не буду вспоминать ему это признание, сказанное полусознательно. Оно не предназначалось для моих ушей, и я это прекрасно знаю. Главное, пусть Вэл спит. Пусть отдыхает. А завтра теннис и йога сделают своё дело, окончательно оздоровят его и вернут к жизни.

Остаётся только надеяться, что из-за пережитого стресса он не будет ходить ночью. Ночь нам и так предстоит не из легких.

Артур спускается вниз, переодевшись в чистую одежду — понимаю, что он старается не травмировать Вэла полуголым видом и не дразнить меня лишний раз.

— Побудь здесь, я быстро… — говорю ему, убегая в душ, и краем глаза замечаю, как закинув руки за голову, он стягивает с себя футболку со спины, перед тем, как лечь в постель. Не надо, не надо останавливаться, смотреть, цеплять его, не надо… И понимаю, что поздно. Поднимая голову, он встречается со мной взглядом и смотрит в ответ так же пристально, пока я не могу даже пошевелиться. Неужели это он смущался и отводил глаза в день нашего знакомства? А теперь энергия, исходящая от него, такая плотная, притягивающая к себе, что против воли заставляет делать шаг по ступенькам вниз — один, другой. Это как магнит, как гипноз, он натурально тащит меня к себе какой-то бешеной гравитацией.

Мы меняемся слишком быстро — и он, и я. Не знаю, здорово это или опасно. А может, и то, и другое одновременно?

Встряхиваю головой, отгоняя наваждение, и отворачиваюсь. Теперь я прячусь от него, понимая, что в наших играх в гляделки он взял реванш, а я… Я безнадёжно продула.

Окей, мы справимся. Мы обязательно справимся — и с сиюминутными трудностями, и вообще… Как там говорят — фортуна любит дерзких. Или идиотов. А мы являемся и тем, и другим— скрывшись за раздвижной дверью кабинки и подставляя лицо под прохладный душ, думаю я. Вода сбегая вниз, как будто вибрирует на моем теле, так оно напряжено. Я могу, конечно, сделать так, чтобы меня отпустило хоть немного — но… не хочу. Хочу, чтобы Артур видел и понимал, что я чувствую, пусть его так же бешено жжёт.

Это начинает напоминать мне какую-то невероятно острую, болезненно-сладкую игру, которая держит на пределе и захватывает до головокружения. Я продержусь. У меня получится. Я почти спокойна — с этими мыслями опрокидываю на себя ведро холодной воды и брызгаю ледяными каплями в лицо. Только вот легче совсем не становится.

Спускаюсь вниз в темноте — Артур выключил свет, и только фонари из окон освещают ступеньки из душевой. Подхожу к кровати — на неё тоже падает мягкий маслянистый свет, и вижу, что он лежит на своей половине, с краю. Чтобы попасть на своё негласное место, мне надо перебраться через него.

— Подвинься, — говорю шепотом, понимая, что это будет очень сложно, лучше не рисковать и не прикасаться к нему. — Я лягу на краю.

Он послушно отодвигается к окну, но как только я, стараясь быть очень осторожной, укладываюсь на освободившуюся часть кровати, вдруг перекатывается ко мне, прижимает к себе и перекидывает через бок, на мое привычное место. Это все происходит быстро, почти молниеносно — как в борьбе, когда противника в секунду перебрасывают через голову. Но эти пару секунд, целое мгновение, пока мы соприкасаемся телами, наша мимолётная близость чуть не взрывает меня изнутри.

— Не надо. Не делай так больше, — снова шепчу я, заставляя себя отвернуться от него, ложась лицом к окну.

— Тебе больно? — осторожно спрашивает он. — Я не хотел.

— Нет, не больно. Просто… Слишком близко.

Вот что по-настоящему больно.

— Не надо спать с краю. Ты можешь упасть, — тоже снизив голос до полушепота, настаивает Артур, и я чувствую его дыхание у себя на шее, от чего мелкие волоски на теле встают дыбом, а кожа под ними начинает покалывать.

— Хорошо. Как скажешь, — я соглашаюсь, лишь бы он замолчал. Когда он говорит так, как сейчас — приглушённо, низко, это срывает мне последние замки здравого смысла. — Надо спать.

— Надо… — несмотря на мои попытки отстраниться, Артур прижимается ко мне сзади, уткнувшись головой в затылок, и я слышу его тяжелое дыхание, слышу, как в его груди грохочет сердце — оно бьется мне прямо в спину, будто пульсирующий кулак. Его близость теперь не просто щекочет нервы, а стекает по коже раскалённой лавой, перед глазами начинают плясать разноцветные круги — несмотря на то, что они крепко зажмурены.

Вот как, оказывается сходят с ума? А это не так уж и плохо. Да ладно, чего уж там — на самом деле это прекрасно.

— Тихо, тихо. Расслабься. Просто расслабься, Полина, тс-с… — от его голоса шее становится горячо. Кажется, Артур дует на неё, вжимая меня в матрац не только обеими руками, но и всем телом.

Да он что, издевается? Ну какое после этого можно быть тихо? Какое расслабься?

Только после моих слов: «Пусти, дай я вдохну», он отстраняется, и я понимаю, в чем дело, почему он так близко и крепко меня держит.

Оказывается, меня колотит так, что руки и ноги самопроизвольно дёргаются и я чуть не подпрыгиваю на кровати. Ох, мамочки, это что такое, а вдруг это какой-то приступ?