И было жаль их, ни в чём не виноватых, жаль царственных детей, подобных птицам, свившим гнездо под грозящей обрушиться скалой. Торжественна и нарядна, как гирлянда цветов, была процессия, направлявшаяся к Дому Солнца в центре Ахетатона. В окружении блестящей свиты царедворцев и военачальников их величества Нефр-хепрура Уэн-Ра Эхнатон и Анх-хепрура Хефер-нефру-атон на своих золотых колесницах приближались к храму Атона, и солнечные лучи устилали им дорогу. Великое множество цветов гибло под колёсами золотых колесниц, украшая своим гибнущим великолепием великолепие царского триумфа. Разбивались о непроницаемое молчание стражников и телохранителей приветственные крики толпы, словно не могли долететь до фараонов поверх их голов, звучали торжественно и грозно гимны, которые пели новые служители Атона, пары благовонных курений поднимались к небесам и, казалось, утопали в облаках, сами становились облаками, готовы были пролиться на землю тяжёлыми душистыми водами небесного Хапи. Люди падали ниц в горячую сухую пыль, заметив приближение золотых колесниц, боялись встретиться глазами с их величествами, если бы их нескромный взгляд мог пробиться случайно сквозь кольцо стражей. Люди славословили величие царственного Солнца и его сына, глотали пыль, кашляли, тёрли себе глаза, проливали слёзы восторга, передавали из уст в уста: «Их величества милостивы... Их величества будут награждать верных слуг... Их величества изливают милость свою на головы бесчисленных сирот...» Его величество Эхнатон был бледен, губы сжаты, упрямые, суровые глаза напряжённо всматривались вдаль, его величество Хефер-нефру-атон улыбался одними уголками губ, словно боялся собственной улыбки, похожий на нарядную статую Золотого Хора. Царица Нефр-эт и молодая царица Меритатон следовали за их величествами, а за ними — другие члены царской семьи, блиставшие в меру способности своей блистать в присутствии такого грозного светила, как его величество Эхнатон. Знатнейшие люди Кемет, плоть от плоти божественных, древняя благородная кровь, знавшая владычество Осириса и Сетха, чистая кровь солнца, благороднейшие мужчины и женщины, рождённые повелевать, привыкшие повелевать даже на смертном ложе, несли они в своих сердцах древний завет власти, древний запрет быть похожими на простых смертных, древнее веление богов быть подобными им в милосердии и справедливости, в гневе и ярости, в способности дарить жизнь и отнимать её! Благородные лица, сухая тонкость черт, гордость губ и глаз, величественность осанки, скупость и изысканность жестов — сам вид этих людей говорил об их божественном происхождении, о первоначальном благословении, разливающемся подобно великому Хапи по руслам многих поколений. И рядом — новая знать, кровь тех, кому в древние времена не дозволялось даже лицезреть торжественные выходы владык Кемет, тех, кто в иные времена не поднялся бы выше носителя опахала по левую руку правителя самого захудалого степата. Вот они здесь — бронзовотелые и широкоплечие, мускулистые, как камнесечцы, идущие широким шагом, как ливийские наёмники, на которых и драгоценнейшие ожерелья выглядят как гирлянды цветов на шее рабочего быка. Вот они здесь, многочисленные сироты, которых фараон возвеличил и позволил им вкушать хлеб и вино со своего стола. Вот они здесь, позор Кемет, глядящие снисходительно и с презрением на знатных, но бедных по сравнению с ними. Вот они здесь, постоянно награждаемые фараоном и глядящие ему в рот, как собаки. И виной тому его величество Нефр-хепрура Уэн-Ра Эхнатон — величие и сила, мощь и гнев, проклятие сосланных в каменоломни Хенну, благословение избранных. Так он велик, как велик мир, как велика тайна небесных светил, как велика тайна мирового порядка, сменяющего день ночью, разлив — засухой, велик, как солнце, покрывающее бронзовым загаром лица избранных и сжигающее своей яростью неосторожных, пренебрёгших его силой. Таков фараон Нефр-хепрура Уэн-Ра Эхнатон, грозное настоящее Кемет, её неведомое будущее. Если не остановит его рука тайного убийцы, вдохновлённая местью изгнанных богов, никто уже не будет называться Аменемхетом или Сети[83], никто не почтит щедрыми жертвами самую священную из гробниц Осириса[84], никто не склонится в почтительном поклоне перед человеком в белой льняной одежде. Если только не остановить его, Кемет перестанет быть могущественнейшей державой, Кемет станет данницей ливийцев и хатти, знатные люди станут рабами царей Вавилона и Джахи, царевны станут наложницами мелких ханаанских правителей, царевичи — наёмниками в войсках хабиру. Если не остановить его, гнев многотерпеливой Кемет может выйти из берегов и затопить роскошные дворцы Ахетатона, и река гнева обернётся рекой крови царственных детей, чьи головы увенчаны золотыми диадемами. Если не остановить его...
Но вот и Дом Солнца, вот их величества сходят с колесниц, вот уже выстроились в ряд телохранители, невозмутимые, как каменные статуи. Кто из них прячет на груди нож, освящённый в храме Пта? Не тот ли могучий кушит со шрамом через всё лицо, с белками огромных глаз, сверкающих даже днём, военная добыча удачливого в боях военачальника Маи? Нет, взгляд его спокоен, чист. А вот другой, бледный и напряжённый фенеху, глядящий вниз, себе под ноги. А может быть, вон тот который стоит с краю и не смотрит ни на кого, даже на их величеств? Вот она — рука богов, вот она скрыта в невидимой руке, вот она, готовая остановить дикого зверя, сорвавшегося со своей цепи. Вот сейчас их величества пойдут к жертвеннику во Дворе Солнечного Камня, где встретит их верховный жрец Дома Солнца Туту, и телохранители двинутся вслед за ними, чтобы отстать мгновенно, по знаку одного из жрецов. Мне надлежит проводить их лишь до третьего зала, дальше они пойдут одни. Вот приблизились царедворцы с великолепными дарами, приготовились возложить к алтарю царственного Солнца алебастровые сосуды с вином и драгоценным маслом, цветы, разноцветные фрукты. Как много цветов, и как много среди них пурпурных! Но и белые, голубые и розовые цветы тоже могут стать пурпурными, если на них брызнет кровь фараона. А ведь если не пощадят его, не пощадят и юношу Хефер-нефру-атона, и ещё больше станет пурпурных цветов, когда хрупкий юноша обагрит их своей кровью, более знатной и чистой, чем у его брата. И драгоценные дары, которые несут царедворцы к престолу царственного Солнца, могут стать погребальными дарами его сыновей. Остановись, твоё величество Нефр-хепрура Уэн-Ра Эхнатон! Остановись и спроси своё сердце, готово ли оно пасть на весы Осириса, в которого ты не веришь или в которого веришь слишком сильно, ибо объят страхом перед ним. Смерть, как чёрная змея, дразнит своим ядовитым жалом, она так близко, что ощущается уже запах тления, ужасный, сладковатый запах. Неужели ты не чувствуешь его, добрый властитель Кемет, государь, живущий правдою, единственный для Солнца? Если не остановить тебя, сколько ещё неисчислимых бедствий принесёшь ты вскормившей тебя Черной Земле? Если не остановить тебя, не придётся ли тебе угасающим взглядом увидеть твоих детей, распростёртых в луже крови? Если не остановить тебя, не придётся ли многоопытному Эйе обвинять себя в гибели Кемет?
Совсем близко от их величеств стоят царицы, мать и дочь, стоит царевич Тутанхатон, девятилетний мальчик, красота которого, уже влечёт к себе взоры, царственный мальчик с глазами Хора-ребёнка, добрыми и умными глазами царицы Тэйе. Вот стоит царевич Джхутимес, влюблённый в свирепого Хоремхеба, видящий в нём единственный залог существования Кемет. Вот стоят маленькие царевны Анхесенпаатон, Нефр-эт младшая и Нефр-нефрура, вот и самая младшая Сетепенра, вот стоит жрец Мернепта, вот моя жена Тэйе, вот царедворцы Маху и Нахт-Атон, вот хранитель сокровищницы Сута, вот кормилица царевича Тутанхатона Меритра, вот ещё и ещё люди, и нет среди них никого, кто разделит со мной груз моего смятения. Если не остановить его, не предам ли я губительному огню своё тело и мумии моих предков? Если не остановить его, не проклянут ли потомки имя Эйе?
