...И когда я наклонился над фараоном, он уже перестал быть живым богом Кемет и начал свой путь в страну Запада, к полям Налу. Сердце его остановилось, и взгляд его устремился в сторону Аменти. И я отправил в Ахетатон гонца с тайным посланием к жрецу Мернепта, а спустя несколько часов — второго, который вёз послание, начинающееся так, как оно должно было начаться: «Твоё величество, властитель добрый, образ Ра, государь, живущий правдою, владыка Обеих Земель Тутанхатон, да пребудешь ты жив, цел и здоров...»

Книга вторая. Зенит

В тот день, когда прибыл гонец из Опета с известием о восхождении в свой горизонт его величества Анх-хепрура Хефернефру-атона и весь Ахетатон содрогнулся, устрашившись столь явного проявления гнева богов, его высочество царевич Тутанхатон был особенно удачлив на охоте, его добычей стал роскошный леопард, воистину рождённый для гибели от царской руки. На рассвете этого дня сон мой был прерван прибытием тайного гонца от Эйе, сообщившего мне первому страшную весть и повелевшего совершить обряд бракосочетания царевича с третьей дочерью великого Эхнатона без полагающихся церемоний, быстро и тайно. Я понял, чего хочет от меня отец бога, я понял, что с охоты вернётся уже не его высочество, а его величество Тутанхатон, повелитель страны Кемет, владыка Обеих Земель... Сердце моё рвалось первым приветствовать его как фараона, но, подчинив свой порыв разуму и осторожности, полагаясь на мудрость многоопытного Эйе, я встретил царевича как обычно и сказал ему, что, согласно воле его величества, обряд бракосочетания будет свершён сегодня же без торжественных церемоний, ибо его величество, вероятно, желает дать своему племяннику какое-нибудь важное поручение, для которого необходимо облачиться в наряд молодого мужчины. Глаза Тутанхатона вспыхнули изумлением и радостью, и он поспешил в святилище, даже не переодевшись после охоты, не сняв своего лёгкого позолоченного панциря. И царевна Анхесенпаатон была изумлена и обрадована, и я убедил её не тратить времени на облачение в роскошный свадебный наряд. Так и стояли они перед жертвенником Атона во Дворе Солнечного Камня, где в присутствии немногих избранных жрецов состоялся обряд бракосочетания, причина поспешности которого была известна только мне да ещё, быть может, верховному жрецу Дома Солнца Туту, который всегда всё знал. И когда обряд был завершён и царевна Анхесенпаатон была названа женой царевича Тутанхатона, я простёрся ниц перед моим воспитанником и произнёс, смиряя стук бешено и радостно бьющегося сердца:

— Приветствую тебя, твоё величество, владыка Обеих Земель, возлюбленный Ра, фараон Тутанхатон!

Эйе воистину был мудр, ибо женитьба царевича на третьей дочери фараона Эхнатона делала неоспоримым его право на престол великой Кемет, ибо двойная принадлежность к царской семье делала его единственным законным наследником трона великих фараонов. Никогда не помышлявший о троне мальчик, юный супруг дочери Эхнатона, в лучшем случае предназначенный для того, чтобы принять титул царского сына Куша[105], стал владыкой огромной страны, едва облачившись в наряд молодого мужчины. Внезапная кончина его величества фараона Анх-хепрура Хефер-нефру-атона потрясла Кемет едва ли не больше, чем смерть сына царственного Солнца. Кроткий и болезненный, мечтательный юноша Хефер-нефру-атон стал жертвой гибельного потока, захватившего его и сдавившего в своих жестоких объятиях, и после его смерти Кемет понеслась бы без руля и паруса, если бы не мудрость старого Эйе, хитрого Эйе, опасного Эйе... Предвидел ли он смерть молодого фараона или так хорошо умел действовать по обстоятельствам, но в тот же самый день, когда он отправил гонца в Ахетатон, другой гонец помчался к северо-восточным границам Кемет, где находился со своими войсками Хоремхеб. Эти два могущественных человека стали опорой трона юного фараона. Тутанхатона, это они сделали так, что верховный жрец Дома Солнца Туту, к речам которого склонял слух даже великий Эхнатон и в руках которого была власть, превышающая представление о ней, был вынужден покинуть столицу и удалиться в свои поместья в низовьях Хапи, это они, Эйе и Хоремхеб, окружили имя Тутанхатона величественным сиянием. Это они, Эйе и Хоремхеб, наследовали возвеличенному ими фараону...

В скалах близ Ахетатона, среди гробниц и заупокойных храмов, вновь звучали скорбные песнопения и совершались погребальные обряды над телом усопшего владыки, несчастного Анх-хепрура Хефер-нефру-атона. Царица Меритатон оплакивала своего супруга в Северном дворце, куда удалилась вместе со своей матерью, великой царицей Нефр-эт. Анхесенпаатон, потрясённая нежданным новым горем и внезапно обрушившимся на неё счастьем, тщетно пыталась утешить сестру. Тутанхатон, коронация которого должна была совершиться сразу по истечении дней великой скорби, казался глубоко удручённым, погруженным в свои думы. Он стал взрослым за эти несколько недель, так тяжелы были испытания, выпавшие на его долю. Диадема с золотым царским уреем[106], которую он носил теперь, казалось, была слишком тяжёлой, угнетала его. И всё же я видел в нём внутреннюю силу, разгоравшуюся постепенно, видел крепость его Ба, видел твёрдость совсем ещё мальчишеской руки, сжимающей царский жезл, и сердце моё ликовало, ибо я ждал возвращения моего бога, ибо знал, что этот мальчик вернёт мне его... В эти недели, оставшиеся до коронации, будущий владыка Кемет пожелал углубить свои знания в аккадском, арамейском и вавилонском языках, познакомиться с языком Митанни и Хатти. Это было желание, достойное фараона, но всё же я спросил его, отчего он не желает положиться на опытность царских писцов и переводчиков. И он ответил мне, улыбаясь:

— Мой достойный наставник Мернепта, разве я мог поручить кому-нибудь переписывать текст поучения Птахотепа, который ты приказывал принести тебе на следующее утро? А обязанности фараона более важны, чем обязанности царевича-ученика...

Склонившись над клинописными табличками, разбирали мы мудрёные письмена хатти. Когда-то — и не так уж далеки были те времена — царство Хатти искало дружбы с Кемет, присыпало богатые дары и царских дочерей в женский дом фараонов. При вступлении на престол Эхнатона хатти были ещё достаточно смирны, но к концу его правления, как выражался Хоремхеб, «стали наступать на пятки» жителям дальних степатов страны Кемет. Могущественное это царство простёрло свои границы вплоть до устья Иордана, подчинило себе сильные государства Арцава и Киццувадна. Мир или война с ним были важнее для Кемет, чем все ханаанские дела и дела страны Куш. И то, что юный фараон понимал это, казалось залогом спасения Кемет.