— Джхутимес, ты доволен мною?
Мы в близком родстве с ним, ведь я — сводный брат его матери, красавицы Нефернаи, и сводный брат царствующего фараона, но, занимая почётную должность наставника юного царевича в военных упражнениях, я невольно чувствую себя подчинённым. Происходи всё при моём отце и его деде, великом Аменхотепе III, я был бы уже командующим корпуса Ра[73]. На моём теле шрамы от ран, полученных во время похода в страну Куш, и Тутанхатон смотрит на них с восхищением.
— Как это было, Джхутимес? Расскажи!
Моя мать была митаннийской царевной, одной из младших жён моего отца, и совсем не была красива. Её отец, царь Душратта, прислал её ко двору фараона с униженными уверениями, что царевна, хоть и не блещет красотой, всё же хорошо сложена и знает толк в танцах, которые так любит его величество. Его величество оказался неожиданно благосклонным к митаннийской царевне и с удовольствием ввёл её в свой женский дом. Даже царица Тэйе, как говорят, вполне оценила привлекательность младшей жены в том, что касалось сложения и танцев, и на свет появился я, Джхутимес, получивший имя могущественного предка моего отца[74]. Я не так красив, как Нефр-нефру-атон, тем более мне не сравниться с царственным мальчиком Тутанхатоном, но разве Хоремхеб блещет красотой? Разве и фараон блещет красотой? Из всех детей Аменхотепа III он самый некрасивый, самый болезненный, самый малорослый. Но в хилом теле заключено могучее Ба! Может, потому и могучее, что ему дана столь хрупкая оболочка? Но разве Кийа любит его Ба? Разве с ним она проводит ночи? Божественная Кийа, ослепительная Кийа! Когда я увидел её, сердце моё стало сердцем бога Геба, тянущимся к сердцу Нут. Но где найдётся тот бог Шу, который разомкнёт объятия Кийи и фараона? Никто не замечает в глазах её грусти, а они полны ею, как тихая заводь цветущими лотосами. Кийа, моя Кийа! Вознесённая на непостижимые высоты, разделившая ложе и трон с его величеством, Кийа наипрекраснейшая, ставшая матерью его ребёнка, — неужели она потеряна для меня навсегда? Неужели никогда её сладостное дыхание северного ветра не коснётся моих губ?..
Теперь наша лодка рассекает гладь величественного царского пруда, глубокого и чистого, у берегов которого белые, розовые и голубые лотосы шепчутся о ночных увеселениях на воде. Тутанхатон ждёт дня, когда я передам ему в руки весло. Кого он мне напоминает, особенно вот так, в профиль? Конечно же, царицу-мать Тэйе, великую жену его величества Аменхотепа. Она стара и всё чаще болеет, всё реже уезжает в свой дворец в Опете, и глаза жреца Мернепта, воспитателя Тутанхатона, полны тревогой за неё. Говорят, что Мернепта до сих пор влюблён в царицу Тэйе. Неужели и мне уготована такая судьба — любить мою госпожу до старости, ни разу не разделив с ней ложе? Царица Тэйе, вершительница судеб, любимая жена моего отца, она сделала мне много добра. Но она не любит мою Кийю, она втайне желает её гибели, и это отвращает от неё моё сердце. О Кийа, моя божественная Кийа, ради тебя я готов на всё, лишь бы ты потребовала от меня этой жертвы. Склони ко мне твой слух, произнеси одно лишь слово своими сладчайшими устами, и царевич Джхутимес превратится в огненного льва или послушного тебе охотничьего пса, потребуй только — и он пожертвует загробным блаженством. Но это может случиться, если Эхнатон узнает о моей любви. Он безумен, он ослеплён своим Атоном, он предаёт огню тела своих врагов — такого в стране Кемет ещё не бывало. Сожжение тела — может ли быть что-либо страшнее этого? Не потому ли так многочисленны стали стаи птиц мент и так тоскливы их крики, что Ка слишком многих врагов его величества так и не могут найти своей земной оболочки?
— Прыгай в воду, мальчик, прыгай в воду!
Сильными, уверенными взмахами маленьких рук он рассекает водную гладь, ноги его словно превратились в хвост упругой, способной бороться с бурным течением рыбы. Я отталкиваю его веслом от лодки, он искусно сопротивляется, уходя под воду в тот миг, когда весло готово обрушиться на его голову. Родившись таким хрупким и слабым, он укрепляет своё здоровье ежедневно, заставляя меня думать о том, что и за этим хрупким обликом, должно быть, скрывается могучее Ба. Любимец всей семьи, всех придворных, этот мальчик поистине одарён всеми дарами семи Хатхор. Счастливый мальчик, ибо он никогда не узнает, что такое заботы трона. Возможно, так и проживёт он весь предназначенный ему срок, и вряд ли он будет опасен и извилист, как путь змеи Мехен[75]. Бывают люди, чей путь боги устилают цветами от самого рождения до смерти. Царевич Тутанхатон — из таких...
— Теперь бросай браслет, Джхутимес!
Я снимаю с руки браслет, украшенный ониксом и лазуритом, и бросаю его в воду, чтобы Тутанхатон нырнул за ним. Как проворная светлая рыбка, он исчезает в зеленоватой глубине. Кийа, моя Кийа, если бы ты приказала, я нырнул бы для тебя на самое дно Тростникового моря... О моя Кийа, всякий раз, когда я остаюсь наедине с собой, образ твой возникает передо мной, мерцающий и непостижимый, как явление богини в сумраке храма. Кийа, о Кийа, если бы фараон не был фараоном...
— Вот!
Тяжело дыша, мальчик появляется на поверхности воды, но сил, чтобы перебраться в лодку, у него уже не хватает. Протягивая ему руку, я чувствую хрупкость его руки, совсем детской. На отдых ему дано совсем немного времени — только чтобы досчитать до ста.
— Теперь плыви к берегу, Тутанхатон!
Кийа, моя Кийа, если бы знала ты, как умеет любить царевич Джхутимес, как сильны и нежны его руки, как щедры его дары, как верно его сердце! Кто из женщин сравнится с тобой, Кийа? Назови Джхутимеса своим братом, возлюбленным своим, напои его вином из своих ладоней, сплети ему венок любви — и ты можешь убить его, когда захочешь, ты можешь отослать его далеко-далеко, в самое сердце Ливийской пустыни и приказать ему вырастить для тебя там чудесный цветок, и он будет поливать его своими слезами, даже если после ты бросишь в пыль его дар. Вереницу сменяющихся дней и ночей буду любить я тебя, Кийа, Кийа божественная. Кийа более прекрасная, чем Хатхор и Нут, Кийа, разделившая ложе и трон с моим братом... Сердце моё принадлежит тебе, Кийа, тело моё стало бы твоим, если бы ты захотела. Если бы ты захотела. Вавилонский царь Бурна-Буриаш послал в жёны Эхнатону свою дочь, судя по изображениям, она прекрасна (красота её, конечно, не затмит твоей, Кийа), и фараон не отказался от щедрого дара, быть может, любовь его к своей младшей жене угасает? Если это так, ты узнаешь, Кийа, что значит верное сердце Джхутимеса, ты узнаешь, как крепки его объятия. Ведь он не покинет тебя, Кийа, ведь он не отвернётся от тебя!
Лодка ткнулась носом в прибрежный песок, лодка нарушила задумчивость лотосов, образ возлюбленной потерялся в жгучих солнечных лучах, Хатхор уступила место Сохмет. Тутанхатон совсем бледен от усталости, но ничто на свете не заставит его разомкнуть губы и осквернить их просьбой об отдыхе. И в его руке вновь боевая палка с тупым наконечником, которой он не всегда удачно, но всегда уверенно отражает мои удары. Теперь нет времени помечтать о Кийе, теперь рука моя должна быть рукой воина, теперь всё тело моё должно стать зорким, как третье око Ра[76]. Ибо нельзя быть слабым тому, кто учит другого быть сильным. Ибо нельзя, чтобы мальчик победил мужчину, мышцы которого ослаблены мечтами о возлюбленной. Ибо звезда Сопдет восходила надо мной уже двадцать пять раз, и нельзя, чтобы воин был побеждён мальчиком. И Тутанхатон получает почётную рану от удара по левому плечу.
— Теперь на колесницу, мальчик!
Кнут в его руке щадит коней, но их бег и без того достаточно резв. Вот мелькнуло в воздухе тёмно-коричневое оперение птицы, и я подаю мальчику его лук.
— Обвяжи вожжи вокруг пояса и стреляй!
Выстрел не совсем удачен, стрела не поразила птицу, а лишь задела её. В глазах Тутанхатона растерянность и стыд, и моё лицо сурово, ибо это первый его промах за сегодняшний день.
