— Так я ведь не знаю.

— Ну так узнай! Тебя же буддисты лысые тренировали в монашеских этих… в Японии там. Короче, Хиро… раз опоздал, то, будь добр, сделай так, чтобы всего этого не было. У меня и так полно работы. Нужно ещё заплатить мастерам, которые заменят ворота на стадионе. Кстати, я уже узнал, что это работа того самого Щелкунчика. И ты мне об этом вчера не…

— Знаю, Владимир Владимирович. Простите, что перебил. Я реально забыл про второе. Волновался за машину…

— Ну это ты правильно делал. Волноваться сто́ит.

— Так я, видите, так волновался, что всю ночь не мог уснуть. Только под утро уснул, из-за чего проспал.

— Как вы меня достали, лоботрясы. То ты говорил, что что-то ночью делал. То теперь говоришь, что волновался за мою машину. Ладно, всё. Иди, Хиро!.. Иди… и-и… решай проблемы. Сделай так, чтобы ко мне никто не приходил и не портил мне настроение.

— Хорошо, — поклонился я.

Про себя подумал, что на этот раз снова выкрутился, и что директор — это не такой уж опасный тип, если слушаться его. То есть он похож на некоего чиновника с «ментовскими» корнями. Если с ним хорошо, то и он — хорошо. Кроме того, у него нет особо желания что-то менять. Ему хочется покоя. Хочется, чтобы деньги текли рекой и никто его не трогал. И если я буду решать эти проблемы на своём уровне, то всё будет гладко.

Конечно, решать проблемы я не буду. То есть я буду лишь создавать видимость решения вопросов, пока меня не выпустят за пределы Петровки. А потом отыщу машину времени и свалю из этого мира.

Другой вопрос: что мне сказать родителям Щелкунчика?

Тут можно было подумать, но времени совсем не оставалось. К тому же план действий приходил во время разговора с теми, кто в этом плане участвовал в качестве цели, жертвы, помощника… в общем, на разговор и был расчёт, когда я зашёл в класс к спиногрызам.

Одиннадцать ублюдков и два незнакомых мне взрослых человека — мужчина и женщина — смотрели на меня. По всей видимости, это были родители Чайковского.

— Здравствуйте, Хиро Мацумото, — поклонилась женщина. — Меня зовут Александра Андреевна. А это мой муж — Илья Петрович.

По имени мужика я сразу понял, что это точно отец Щелкунчика.

— Я знаю, кто Вы, — обратился я непосредственно к женщине.

— Тётя Саша, он умеет читать мысли, — снова влез Гоголян.

Мальчишка, судя по обращению, был предостаточно знако́м с родителями Щелкунчика. Возможно, Гоголян был их соседом. А может, ещё кем-то.

Но сейчас меня интересовал больше Пушкин, который с радостью поддержал своего дружка:

— Да-да, наш учитель умеет читать… мысли. Но это всё, что он умеет делать. То есть даже просто читать ему даётся с трудом, так как он не знает, что бакенбарды…

— Пушкин, я думаю, что тебе лучше помолчать, если не хочешь отправиться за Чайковским.

— Что, простите?! — покраснела дамочка. Женщина сразу поняла, что я замешан в исчезновении её сына.

И хоть я не был в этом замешан, мне всё равно нужно было что-то придумать, чтобы родители Щелкунчика поверили моей новой речи, которую я придумывал на ходу… То бишь они поверили, что я причастен к похищению.

Таким образом я убил сразу двух зайцев: заставил родителей Чайковского бояться и ненавидеть меня, но верить мне; снова показал спиногрызам, что любая оплошность может очень дорого обойтись им. А если добавить сплетни, то уверен, что Гоголян уже успел за это утро поделиться со своей братвой о том, что́ произошло этой ночью.

Конечно, детишки не из робкого десятка. Но и я не из таких. Так что здесь победит тот, кто дольше сопротивляется.

— Я говорю, что Ваш сын исчез, — объяснил я мамаше Щелкунчика. — Вчера он перегрыз футбольные ворота. Если точнее, то это две штанги. А сегодня он исчез. Вчера он перегрыз дерево и повалил его на машину директора княжеской школы магии. А сегодня он исчез. Вчера он пришёл домой, лёг спать. А сегодня…

— Довольно! — крикнула женщина. — Хватит меня запугивать! Где мой сын?!

— Вы думаете, что я какой-то тиран, Александра Андреевна. Но это совсем не так. Вам кажется, что я похитил Вашего сына. И что я плохой человек. Но это тоже не так. Вы видите лишь то, что хотите видеть. Но какова правда?

— Где?! Мой?! Сын?!

— Сашенька, успокойся, — погладил муж свою жену по спинке. Он посмотрел на меня и тоже с криком, но не таким стрёмным, спросил: — Так где же наш сын, Хиро Мацумото?! Отвечайте! Или я буду вынужден…

— Не нужно повышать на меня голос! — повысил и я голос. Это смотрелось двояко, но уже как было. — Проявите уважение к учителю Вашего сына, — уже спокойно добавил я. — Пётр Ильич попросил меня решить его проблему на благо всего класса. И я помог ему с этим. То есть я пытаюсь помочь. Но не уверен, что у меня получится. Потому что кое-кто вечно пытается заткнуть мне рот. Завязывает руки. Сковывает движения. А я, между прочим, такой же человек, как и все вы. Но я добрый. А добрый человек всегда помогает другому доброму человеку. Иногда и злому. Но именно в эту ночь я помог Вашему сыну, Александра Андреевна. И Вашему, Илья Петрович.

— Что Вы с ним сделали?! — расплакалась мама Щелкунчика.

— Могу лишь сказать, что он исчез. Где именно Пётр Ильич сейчас — этого не могу раскрыть. Но с ним всё хорошо. Он сам попросил избавить его от зубных проблем.

— Зубных проблем?

— Да, Александра Андреевна. От зубных, — подтвердил я, а сам посмотрел на Пушкина. — Кое-кто из моих учеников не рад, что его и стул, и парту, и даже предметы личного пользования грызёт Ваш сын. Я помогаю и тому ученику, и Вашему сыну, чтобы в дальнейшем один не грыз, а другой не страдал. Но самое печальное, что тот ученик не ценит это. Он даже не хочет это замечать. Он пытается напакостить, чтобы я страдал. — Увидев, что Пушкин покраснел и опустил голову, я дожал: — А ведь я хочу помогать детям, чтобы они обрели счастье. И мне обидно видеть, когда меня пытаются сделать врагом. Смешивают меня с дерьмом, извиняюсь за выражение. Ещё Вы на меня орёте, потому что Ваш сын пропал. Дети меня подставляют, потому что не верят, что им достался невероятно хороший учитель и друг. Они этого не ценят.

Родители Чайковского молчали. Они находились в таком состоянии, когда и вину́ чувствовали, и не могли полностью согласиться с моими словами, ведь их сына не было рядом. Возможно, если бы пропал Гоголян, а они были бы здесь, то с радостью поддержали бы меня. А так — имеем то, что имеем.

И что мне́ делать?

Как быть, если я подписался на хрен знает что?

Всё просто.

Делаем то, что умеем лучше всего — врём дальше, разыгрывая очередной спектакль. А сами молимся, чтобы удача снова была на нашей стороне. Ведь я не меньше родителей Чайковского хочу, чтобы сам Щелкунчик нашёлся.

— Как бы вам не хотелось найти своего сына, — обратился я к родителям Щелкунчика, — вы его не найдёте. Однако если вы отправитесь домой и продолжите жить так, будто ваш сын в школе, то уверяю, что уже к вечеру Пётр Ильич придёт домой голодный, но счастливый.

— Вы его ещё и голодом морите?! — снова заплакала мамаша Чайковского.

— Да не берите близко к сердцу, Александра Андреевна. Лучше возьмите за руку своего мужа и отправляйтесь домой. Я обещаю, что Ваш сын изменится. Уверен, дома он тоже жуёт мебель.

— Откуда Вы знаете? — встрял Илья Петрович.

— Мысли умею читать. А ещё Пушкин и Гоголь Вам об этом сказали. Или Вы уже забыли, что малыши ябедничали про моё умение читать мысли?

Мужчину мои слова оскорбили. Однако Илья Петрович не стал ничего высказывать. Он просто взял свою жену за руку… Они оба развернулись и ушли.

— Ну так что, будете и дальше воевать?.. или начнём нормальную жизнь? — поинтересовался я у хоббитов.

Дети молчали. По глазам было видно, что они не знают, как поступить. Но сила коллектива говорила, что сдаваться нельзя. Нужно мне отомстить. Однако если бы они хотели реально меня грохнуть, то Пушкин уже давно достал бы револьвер и закончил бы этот кошмар. Так что здесь не всё ясно.