Я понимала, о чем говорит профессор, и головой-то была с ним совершенно согласна. Все, что он сказал, было разумно и правильно. И всяко поважнее моих мелочных обид. Но все равно было как-то по-детски обидно, что шалость не удалась. Я бы полюбовалась их лицами, если бы соревнование и правда отменили, финансирование бы урезали, в газетах их имена полоскали бы с тем же насмешливым высокомерием, с которым они разговаривали с нами, а ко всему их бы еще ждали кадровые перестановки! И все это после визита бедной девочки, которая уже могла бы второго нянчить…

— Все-таки я не очень добрый человек, — я сощурилась от мигнувшего мне в глаза через окно солнечного луча и улыбнулась, пригубив чай.

Профессор на это весело блеснул глазами из-под линз очков, у которых одна дужка погнулась и из-за этого они сидели на носу не ровно, а чуть-чуть по диагонали, добавляя мужчине чуть несерьезный вид.

— Ничего-ничего, голубушка, — профессор растянул тонкие, морщинистые губы в ответной улыбке, — Иногда от недобрых, но спокойных людей пользы обществу больше, чем от самых горящих добром идеалистов.

Я согласно кивнула, а сама задумалась. Польза обществу? Да чхать я хотела на общество. Еще мне проблем общества не хватало! Но с другой стороны, если приносить ему какую-то пользу, это же тоже может обернуться какими-то выгодами? Это стоило обдумать. А пока я просто призадумалась, прикидывая, есть ли польза обществу от того, что я сейчас делаю.

По всему выходило, что да — и еще какая! Если протоптать дорожку для использования интеллектуального и магического потенциала женщин — это же хорошо скажется на развитии культуры? Если верить опыту Северного Содружества — то да. То есть недобрая я, вроде как, делает благое дело.

Потенциал же от налаживания через нас культурных связей Востока и Севера вообще огромен! На первых порах придется потратиться, конечно, но выхлоп в экономическом и политическом плане должен быть такой, что обществу бы впору памятник мне поставить.

Я усмехнулась. Я даже сама сделаю набросок для этого памятника! Но сначала придется прыгнуть выше головы, потому что пока моя голова не справляется настолько, что о ежемесячном отчете в конце следующей недели я даже думать боялась. Придется ночами сидеть и делать из бумаг шедевр аналитического искусства, а то еще отберут проект и отдадут кому поспособней.

Но вообще, почему бы не сделать целью жизни работать так, чтобы моим именем при жизни улицы называли? Чтоб и обществу польза, и мне почет.

— Как думаете, если мне сделают памятник, я на нем буду изображена обнаженной?

Итоги моих размышлений, пожалуй, пока не были преисполнены желанием нести добро и пользу обществу.

— При жизни может и поостерегутся, — профессор бесполезно пытался поправить очки, чтобы они сидели хоть чуть ровнее, — А как умрешь, точно разденут! Уж больно хорошенькая. Еще крылья сзади прицепят и будут рассказывать о чистоте твоей души, тела и помыслов… Ну это если власть не сменят, а так — может и просто разденут.

— Ну, тоже неплохо… И все-таки, — вздохнула я, — Хоть финансирование-то урежем?

— Урежем! — радостно улыбнулся профессор. 

Следующим пунктом сегодняшних дел было общение с княжной. Фельетоны я ей решила носить в учебниках по истории и культуре Западного Королевства, которые собираюсь как-нибудь аккуратненько посоветовать ей тоже полистать на досуге. Учебники это были не те, по которым учат обычно в школах и академиях или на дому, а скорее труды людей, разбирающихся в вопросе.

Например «О дипломатии» барона Ленри, бывшего личного помощника и в какой-то мере наставника герцога Фламмена, нынешнего министра иностранных дел. Был издан довольно небольшим тиражом на деньги самого герцога, и когда я — скорее из желания обратить на себя внимание — спросила у него, что бы он посоветовал почитать по истории наших отношений с Восточным Княжеством, он указал мне именно на эту книгу.

Откопать ее было непросто, но с чистой душой могла сказать — оно того стоило! Барон Ленри без всякой претензии и пафоса, но очень простым и живым языком рассказывал о формировании внешнеполитической повестки во времена его работы в министерстве, постоянно отвлекаясь на довольно обширные исторические отступления. И вот эти отступления давали фору всем учебникам по истории, которые я когда-либо читала. Упор в них был не на даты и имена, а на причинно-следственные связи. События прошлого описывались с точки зрения того, как они влияют на настоящее, а описание настоящего не обходилось без предположений о том, как оно может повлиять на будущее.

В общем, я в итоге перечитала все, что когда-либо выходило из-под его пера и могла с чистой совестью отсоветовать кому угодно! Княжне, которая когда-нибудь должна была стать королевой, это точно лишним не будет.

Пригласила она меня еще вчера, как и в прошлый раз, в оранжерею. Насколько я знала она ее вообще оккупировала и проводила там чуть ли не большую часть своего времени, потеснив любившего когда-то там поработать наследника.

Когда я зашла, там уже была королева.

Что меня всегда поражало в этой женщине, так это то, что ее почитали красивейшей женщиной едва ли не всего континента при том, что ее сложно было бы назвать даже хорошенькой даже, полагаю, в лучшие ее годы. Это была совершенно обыкновенная, ничуть не миловидная женщина среднего возраста, со слишком крупным носом, длинным тонким ртом и небольшими глазами, но в ней было столько стати, что не восхищаться ей просто физически не получалось.

На ней когда-то мечтал жениться Восточный Князь, отец нашей княжны, но она согласилась принять его предложение лишь с условием, что он распустит свой гарем. В этой истории было несколько забавных моментов: во-первых, за такую дерзость от нее чуть не отказались собственные родители; а во-вторых, князь-таки согласился с ее условием. Но тут уже подсуетился наш король.

Одна радость, князь успел согласиться, но не успел распустить! Это, конечно, в свое время добавило напряженности в и без того непростые отношения с восточной страной.

Сейчас же Ее Величество со своей невесткой сидели в угрюмом молчании, явно не совсем понимая, как друг с другом обращаться. Было между ними с самого начала некоторое напряжение из-за склочного характера княжны и теперь, когда княжна Ярилая подуспокоилась, они явно пытались изобразить что-то, отдаленно напоминающее потепление в отношениях.

Получалось пока натянуто. Я глубоко поклонилась, приветствуя. Княжна выразительно дернула бровями, кажется, пытаясь что-то мне намекнуть. А Ее Величество посмотрела на меня так, как смотрят на говорящую мебель. Или на слуг.

— Ты что-то хотела? — нахмурилась она, — Кажется, ты зачастила сюда. Насколько я помню, дел у тебя достаточно.

Я сглотнула и прикусила изнутри щеку.

Мне же просто показалось? Она не намекала, что я не справляюсь с работой? Потому что если она решит, что я не справляюсь, то что ей будет стоит забрать мои проекты и отдать их кому понадежней? Она уже через пять минут даже не вспомнит, что я вообще ими когда-нибудь занималась!

Резко накатила тревога. Вот сейчас она решит, что я развлекаюсь чаепитиями вместо работы, а может еще разозлиться, что встречаюсь с княжной за ее спиной, я впаду в немилость, у меня заберут работу, а может и место в министерстве… Прощай памятник, прощай особняк, прощай графский титул! Но, кроме шуток, каждый раз, когда накатывало осознание того, насколько пока шатко мое положение, насколько мелки — достижения, становилось плохо почти физически.

То, чем я сейчас занимаюсь — это шанс. Шанс сделать себе репутацию кого-то большего, чем просто исполнительного секретаря герцога Сильбербоа. И если я сейчас его лишусь, то черти знают когда представится следующий…

— Я подобрала Ее Высочеству книги, о которых она просила, — пролепетала в итоге я, кое-как успокаивая нервно колотящую в виски кровь, — По истории и культуре нашей страны…

Ее Величество одобрительно посмотрела на невестку.