— Раздельные номера, — заявляю твердо, но таким тихим голоском, что мои слова кажутся жалкой просьбой, а не четким заявлением о границах.

Сжимает руль грубыми пальцами и снова пронзает взглядом.

— Зачем? Это смешно, Оксана. Ты моя жена, ты должна жить со мной на одной территории, где бы мы ни появились. Что за цирк, лялька?

— Необходимость в этом браке отпала, нам нужно развестись, — твердо напоминаю ему о том, что он и так знает. Брак был фиктивным. — Мы не смогли спрятаться от Бакаева, смена фамилии не помогла, переезд в другой город не помог. У нас не получилось спрятаться. Ничего не помогло, теперь он заберет Лизу… — снова скатываюсь к истерике, всхлипнув и зажав рот рукой.

— Он отец, он имеет право на девочку, — кивает Гена, — но и ты имеешь. Попробуем судиться. Но шансов мало, Оксан, сразу скажу. Он влиятельный человек, со связями, с огромным состоянием. Уважаемый. Валька не могла выбрать худшего варианта. Почему не подобрала семью попроще? Ах да! — добавляет со злостью. — Хотела побольше денег срубить за то, чтобы ты свою яйцеклетку отдала и своего ребенка выдала за ребенка жены Бакаева! Он попросил, а она и рада стараться, пошла против закона за большие бабки. А потом еще потребовала у меня денег, когда ты Лизу выкрала, чтобы все оформить документально, будто девочка умерла. Зараза рыжая!

— Тетя Валя помогла нам, спасла маму, и благодаря ей у меня теперь есть Лиза, — выговариваю тихо, вспоминая события минувших дней. Да, я украла Лизу, не смогла смотреть на нее, такую маленькую, хрупкую, лежащую в инкубаторе. Девочек было две, родителям хватило бы и одной, чтобы стать счастливыми. Долгожданное чудо, ребенок после стольких лет мучений.

А я… я не смогла отдать им двоих детей, никудышная из меня получилась суррогатная мать. Но это же моя девочка, моя плоть и кровь, я бы умерла, если бы пришлось отдать ее. Отдать их двоих. А так я разделила свою боль напополам. И если бы не этот чертов лагерь…

— Оксана, ты знала, на что шла. Мы бы смогли собрать деньги, выкрутились бы как-то, продали бы квартиру. Ее все равно пришлось в итоге продать, чтобы заплатить Вальке! — продолжает злиться Гена. Мы так давно не обсуждали ту историю, что сейчас словно плотину прорвало. — Все эти годы столько денег ушло на восстановление вашего здоровья! Ты после рождения детей еле оклемалась. Сиделки, няньки, лекарства…

Он как будто обвиняет, но никогда не был меркантильным, я знаю, что он не считает копейки, а просто злится на обстоятельства. Он, как и я, сетует на то, что в наших реалиях простых людей каждая услуга, каждая купленная вещь ударяла по карману. Но мы продлевали жизнь маме, мы справлялись как могли… Нельзя сказать, что все было впустую.

Сейчас я понимаю, какой счастливой была. Моя девочка, мне так ее не хватает. Снова достаю из сумки розовую заколку для волос и щелкаю ею, щелкаю, беспрестанно щелкаю, пытаясь успокоиться.

— У тети Вали будут проблемы, да? — задаю вопрос, который приходит на ум. Теперь Бакаев знает, что вторая девочка не умерла. Он бы знал об этом с самого начала, если бы явился на роды, если бы присутствовал в больнице, но они с женой игнорировали меня всю беременность, отделываясь передачей информации через тетю Валю. Я не задавалась вопросом, почему это так. Только потом, когда пошла на форум суррогатных матерей, поняла, что обычно все происходит совсем иначе.

— Конечно будут! Привлекут к ответственности. Подделка документов — это тебе не хухры-мухры! И поделом ей! А то построила себе дачу на югах и дом за границей купила и сдает его. Денег куры не клюют. Разводит богатеньких клиентов, обдирает их как липку, пользуется чужим горем…

Он еще долго поносит сестру громким басом, посылает на нее все кары небесные, но я не слушаю, полностью уйдя в свои тяжелые мысли. Я всё это слышала не раз и не два. Гена не скажет ничего нового.

Мне нужно морально подготовиться к встрече с Бакаевым, продумать все с холодной головой.

***

Перестаю бороться с ветряными мельницами и позволяю зарегистрировать нас с Геной в одном номере. Шумная многолюдная Москва ошеломляет. Здесь так просто затеряться. Может, мы зря уехали? Спрятались бы и тут, чужие имена бы нас прикрыли. Хотя какая теперь разница…

Едва принимаю душ и привожу себя в порядок, как в номер входит Гена. Он оделся в строгие черные брюки, надел белую рубашку и синий свитер, побрился, от него разит сильным, едким запахом одеколона, от которого мне становится дурно.

Я стою и растерянно смотрю на свою одежду, разбросанную комками на кровати.

— Ты еще не готова? Тогда я поеду один. Смеркается, будет неприлично приехать в чужой дом после девяти вечера.

— Нет, я поеду! — срываюсь с места и хватаю первые попавшиеся джинсы, всовываю в них ноги и сверху надеваю серую толстовку с ярким розовым принтом. С рисунком из пайеток, которые так любила перебирать моя Лиза. Плевать, что Гена пялится на меня в одном белье, не до сантиментов. Поворачиваюсь к нему и замечаю голодный взгляд. Пугающий, пробирающий до мурашек.

— Выходим, — командует он, и я спешу за ним.

В машине весь воздух напитан звенящим напряжением, мы оба очень волнуемся, Гена крепко сжимает руль, я комкаю в руках заколку.

— Перестань! — требует Гена, этот звук вывел его из себя. — Ты выпила успокоительное? — спрашивает требовательно.

Мотаю головой, потому что забыла. Идиотка. Меня колотит, давлюсь рыданиями…

— Дура, — Гена психует и останавливает машину, разрешает мне выйти наружу, немного отдышаться, а потом заставляет принять несколько белых таблеток.

Когда мы подъезжаем к особняку Бакаева, на землю уже ложится ночь. Как мы ни старались приехать пораньше, чертовы пробки не дали этого сделать. В воздухе уже царит прохлада, поют ночные птицы, ветер шевелит листву деревьев, окружающих величественное светлое здание. Где-то там моя девочка… За этим высоким кованым забором. Как в тюрьме.

Вглядываюсь в окна, ища силуэт Лизы, а Гена в переговорное устройство на воротах сообщает о цели визита. Ворота медленно открываются, и мы въезжаем на машине на территорию владений Бакаева.

Приходится проехать еще несколько минут и пройти по мощеной дорожке, прежде чем мы оказываемся у крыльца. Там нас встречает охрана — двое высоких серьезных мужчин в черных костюмах.

— Господин Бакаев ждет в кабинете, — объявляет один, — а вы стойте здесь.

Твердым жестом руки останавливает Гену, его не пускают вместе со мной, значит, в логово зверя я отправлюсь в одиночестве.

Сглатываю и, бросив жалкий взгляд на растерянного отчима, следую по анфиладе коридоров за охранником. Огромный дом поражает свой роскошью, помпезностью, подавляет, заставляет чувствовать себя ничтожной и незначительной.

Здесь запросто можно заблудиться, я словно в замке старинном оказалась. Высокие потолки, толстые мягкие ковры, статуи, картины… Но это все проходит мимо моего внимания, не трогает ничего внутри, лишь дает понимание о богатстве Бакаева, о его финансовых возможностях, которые пугают.

Двери его кабинета огромные, вычурные, будто мы сейчас ступим в тронный зал. Но нет, это кабинет-библиотека, в который я вхожу, затаив дыхание. Возле массивного стола из красного дерева стоит человек в черном костюме.

Арслан Бакаев уже ждет меня, оценивающе осматривая с ног до головы.

— Здравствуй, Оксана, — говорит медленно, растягивает слова. — Не понимаю, зачем ты пришла.

И я немею.

Сцепив трясущиеся руки в замок, мнусь возле двери, захлопнувшейся позади меня с оглушительным треском, и рассматриваю хозяина дома.

Высокий, внушительный, надменный и мрачный. Упакованный в черный деловой костюм с иголочки. Белая рубашка контрастирует со смуглой кожей. На благородное лицо тенью ложится щетина, красивые губы недовольно стиснуты, черные волосы аккуратно уложены, волосок к волоску.

И весь он такой — идеальный, мужественный. И холодный, словно камень. Пронзительный взгляд примораживает меня к месту.