Он отшатывается и мямлит:

— Ты о чем?

— Ты знал, что в лагере будет сестра Лизы, — с горьким удовлетворением доношу до него свою догадку. — Возможно, ты предполагал, что Бакаев заберет мою дочь, и в этом ты не ошибся. Но не учел, что я буду бороться всеми способами. Думал, уеду домой поджав хвост и буду в твоем полном распоряжении? Признайся, Гена, она мешала тебе, моя Лиза, — голос твердый, хоть и дрожит, в горле плотный ком, который не могу сглотнуть.

Да, я не любила Гену как мужчину, но я привыкла к нему, к его заботе и грубоватому мужицкому характеру и простоватому юмору с обилием морских терминов. Он рассказывал интересные истории о дальних странах и своей работе и привозил заграничные подарки.

Мне искренне жаль, что в наши отношения вмешались его чувства, я бы отдала многое, чтобы он был просто моим отцом. Настоящим. О лучшем я и не мечтала. Смаргиваю слезы и тихо говорю:

— Ген, давай не будем устраивать сцен из уважения к тем долгим годам, что мы провели вместе.

— Лялечка, да как же так… — только и бормочет он, но я решительно покидаю перинатальный центр, не оглядываясь назад. Злым движением смахиваю слезы и выхожу на улицу, где плотный знойный воздух мгновенно обволакивает тело и лицо. Сильный контраст между температурами в помещении и снаружи заставляет меня пошатнуться, кружится голова.

— Кажется, предварительно нам нужно заехать в больницу, ты бледная, краше в гроб кладут, — обвиняет Бакаев, оказавшийся рядом и поймавший мое слабое тело в свои руки. Это объятие со спины, как и обычно, лишает меня равновесия. В прямом и переносном смысле.

Но не поэтому я дергаюсь и отталкиваю от себя Бакаева. Просто хочу поторопить его и избежать разговора с мужем, который выбегает из здания следом.

— Поедем, пожалуйста, — прошу у Бакаева, непроизвольно хватая его за руку. Он смотрит на мои пальцы, стиснувшие его ладонь, и кивает.

— Мой человек отвезет тебя в больницу, пройди обследование и жди меня. Я останусь, мне нужно дождаться адвоката.

После этих слов он усаживает меня на заднее сиденье роскошного автомобиля, припаркованного прямо у входа в центр. Причем это единственный автомобиль в таком роде. Все другие, как положено, занимают места на парковке. Бакаев же не преминул и здесь продемонстрировать свою исключительность. Странно, что в здание не вкатился на машине.

Черные тонированные стекла и глухие двери прячут меня от Гены и Бакаева. Мужчины стоят лицом к лицу и что-то обсуждают. Но меня мало волнуют их разговоры. Прикрыв глаза, я ликую от маленькой победы.

Скоро я увижу свою малышку.

— Что ж, Оксана, пора нам обсудить всё по-человечески. Пересаживайся на переднее сиденье.

Время до новой встречи с Бакаевым пролетело стремительно. И вот я снова имею сомнительное удовольствие лицезреть эту каменную статую. Он вообще умеет улыбаться? Такой грозный и непоколебимый. Неужели он и с дочерями такой?

— Мне и здесь хорошо, — всем видом показываю, что прекрасно себя чувствую на заднем сиденье, похлопываю по короткому подолу платья. Я тут окопалась, даже капельку вздремнула, утомленная осмотром у врача и процедурами.

И «по-человечески»— это как?

Тяжелый усталый вздох сопровождает слова Бакаева, который стоит возле распахнутой двери автомобиля и ждет, что я послушаюсь и выйду.

— У нас нет времени на твое упрямство и препирательства. Будет удобнее разговаривать, если ты сядешь на пассажирское сиденье.

— Ты хочешь сесть за руль? — удивленно смотрю на него, не понимая тяги к вождению после такой страшной аварии. — Ведь у тебя же есть водитель. В прошлый раз ты нас чуть не угробил.

— Оксана… — глухой требовательный голос посылает по моему телу изморозь мурашек. Чувствую, что просто тяну время и испытываю его терпение. Это не в моих интересах, проще подчиниться и сделать так, как он хочет…

— Что сказал врач? — интересуется он, как только автомобиль вливается в поток машин, следующих по шоссе. — Он не настаивал на госпитализации?

— Спасибо, что волнуешься, — намеренно искажаю смысл его слов и приторно улыбаюсь. Конечно же, Бакаев не обо мне заботится, просто он такой человек, которому необходимо всегда держать руку на пульсе.

— Окса-а-на… — растягивает он мое имя, и мне неожиданно, так несвоевременно видится в его голосе чувственный подтекст. Украдкой поглядываю на его четкий профиль и руки, лежащие на руле. На его запястье крупные дорогие часы, длинные пальцы сжимают черную кожу обшивки руля. Уверенно и властно. Сглатываю и отвожу взгляд, вспоминая, как эти руки стискивали мою шею. Свожу бедра вместе и закусываю губу. Мое тело странно и неправильно реагирует на присутствие этого мужчины… Нельзя…

— Врач прописал постельный режим, сказал не нервничать и при необходимости пить успокоительное, — неохотно рассказываю о визите в дорогую клинику, куда меня отвез молчаливый водитель Бакаева. Я тоже не особенно хотела разговаривать, но невольно заинтересовалась: он специально таких выбирает— себе под стать?

Бакаев молча кивает, принимая мой отчет, и озвучивает следующий вопрос, лежащий на повестке дня:

— Я не понял, что у вас за отношения с мужем?

Мне неприятно говорить о Гене, это слишком личное, но раз он спросил, то вряд ли это праздный интерес.

— Что конкретно ты хочешь знать? И зачем?

— Хочу понимать, будет ли между нами третье лицо, которое станет вмешиваться и притязать на детей, влиять на твои решения.

Киваю, соглашаясь. Вопрос действительно резонный.

— Наш брак фиктивный, Гена очень долгое время жил с моей мамой гражданским браком, потом дал мне свою фамилию.

Замолкнув, сцепляю пальцы в замок, теребя тонкую ткань подола. Скоро в нем дыру протру.

— Судя по всему, не совсем фиктивный, — явно хочет уличить меня в обмане, не верит, скашивая в мою сторону взгляд и кривя губы в насмешке.

А есть ли смысл переубеждать? Его не касается мое семейное положение.

— Ты спросил, будет ли он вмешиваться. Отвечаю: нет.

— Странные у вас отношения. И семейка вся как на подбор, — кривится с неприязненным выражением лица.

— На свою посмотри, — огрызаюсь в ответ. — Так запросто навешиваешь ярлыки, не разобравшись!

Господи, почему мы постоянно ругаемся? Ведь нам нужно как-то договариваться, находить правильные пути, а мне— в первую очередь мне— быть хитрее и уступать, иначе, того и гляди, Бакаев остановит машину и выбросит меня на обочину. С него станется.

— Из-звини… — спотыкаясь на слове, делаю над собой усилие к примирению, чем вызываю удивленный взгляд.

— За что ты конкретно извиняешься?

Вот же гад.

Втягиваю носом воздух и… сбиваюсь с мысли. Густой мужской аромат с древесными нотками обволакивает меня, специфически действует на все рецепторы, заставляя напрячься и прийти в полную боевую готовность. Я на взводе, встревожена, натянута как струна и испытываю тысячу контрастных желаний.

Открываю окно, чтобы впустить в машину свежий воздух. Вдыхаю и выдыхаю жадно, надеясь избавиться от удушающего влияния на меня Арслана Бакаева. Всего лишь несколько минут разговора— а я уже на пределе. Что же будет дальше? Немного прихожу в себя и продолжаю разговор.

— Ты имеешь право на вопросы, — иду навстречу, давая ему карт-бланш, которым он беззастенчиво пользуется.

— Хорошо. Ты собираешься подать на развод? Я могу помочь с оформлением документов и предоставить адвоката.

— Сейчас не до этого. Другие вопросы первостепенны.

— Вересов даст тебе развод?

— Не думаю, что будет препятствовать. Почему так важен мой статус? — напрягаюсь из-за настойчивости своего оппонента. Мне приходит на ум предположение, и я по глупости, не подумав, незамедлительно его озвучиваю: — Ты хочешь на мне жениться? У вас же принято многоженство?!

О боже мой, неужели я права?!

Хочется прикусить язык! Но уже поздно. Слово — не воробей. Что я только что ляпнула? Буквально себя предложила! И кем? Второй женой! Я же не могу так низко себя ценить… Или могу? Немыслимый раньше факт вдруг кажется манной небесной. Как причудливы порой выверты судьбы…