— У нас будет общая комната? — спрашиваю не подумав. У меня вечно язык-помело, постоянно это мне жизнь портит. Бакаев стреляет в мою сторону мрачным взглядом исподлобья, заставляя еще больше жалеть о ляпнутом невзначай вопросе. Но я не терплю молчания, я не умею ждать, не люблю затянутых пауз! А Бакаев — он такой неторопливый, молчаливый. С ним трудно, все время клещами слова вытягиваешь. Ведь вроде в машине разговорились — чего опять захлопнулся и как неживой себя ведет?

— Послушай, Оксана, — начинает угрожающим тоном, — давай ты просто умоешься с дороги и вопросы задашь потом?

— Когда «потом»? — спрашиваю упрямо, совсем не боясь дразнить зверя. Пусть даже укусит, лишь бы реагировал.

В это время мы доходим до двери в комнату, и в узком коридоре остается совсем мало пространства между нами. Такие тесные помещения словно призваны создавать у людей ощущение невольной близости. Или же смущения.

В зависимости от того, с кем ты находишься рядом. Мерный свет небольшой лампы ложится причудливыми тенями на лицо Бакаева и оставляет моему взору лишь его губы. Такие упрямо сжатые, твердые, но по-мужски красивые. Не понимаю, почему я на них пялюсь, это явно виноват светильник, мне вовсе не хочется выдавать свое прицельное внимание, поэтому я начинаю бегать взглядом по вычурным темным обоям и топтаться на месте в ожидании, когда Арслан откроет дверь. Ну, открывай же скорее.

— Я еще думаю, где тебя поселить, — признается он, поворачивая голову в сторону одной двери, потом — другой. У меня замирает сердце, когда я понимаю, что это не просто выбор между гостевой комнатой и его личной спальней. Конечно, он спит там со своей женой и мне будет крайне неприятно ощущать дух ее присутствия, но я твердо заявляю, подходя вплотную к будущему мужу:

— Мама и папа должны спать в одной комнате, в одной постели.

От собственной смелости меня трясет, рука, которую я кладу на грудь Бакаеву, дрожит. Он хватает мои холодные пальцы, заставив вздрогнуть, притискивает меня к стене, запускает пятерню в волосы сзади, на моем затылке, и запрокидывает мою голову. Боже, от ощущения его близости меня всю колотит! Я вытягиваюсь струной и встаю на цыпочки. Страшно… И волнительно так, что я обвожу языком губы, сглатываю. Он сжимает мои пальцы, его руки горячие, я чувствую мозоли, его тяжелое дыхание меня ошеломляет, как и его слова:

— Готова на все ради того, чтобы быть рядом с детьми? Даже спать с тем, кто тебе противен?

С чего он взял, что мне противен? Встряхиваю головой, но его цепкая хватка не ослабевает.

— Ты поставил условие — я согласилась! — говорю резко, дыхание спирает.

— Ты все не так по… — начинает он и осекается, потому что рядом покашливает тетка-мегера. Смотрит на нас убийственно-злым взглядом, выплевывая слова на непонятном языке.

Бакаев отталкивает меня от себя, рычит на тетку:

— Говори по-русски при нашей гостье.

Вздрогнув, смотрю на будущую родственницу, подмечая, что она переоделась в черное траурное одеяние. Вряд ли кто-то умер за время, что мы находимся в доме, а значит, она таким образом выражает свое ко мне отношение. Что ж, так тому и быть. Награждаю насупленную ворону взглядом и спрашиваю у Арслана елейным голоском:

— Покажи мне нашу спальню, дорогой.

Он хватает меня за локоть и подталкивает в сторону двери, которую я открываю резким движением, поджидая, что он войдет следом, но вижу перед собой только закрывшуюся с громким хлопком дверь.

Прекрасно! Решил предоставить меня самой себе. Но что мне делать? Во что переодеться? На моих коленях остались следы от соприкосновения с полом, такие перекрестные рубчики. Руки чуть вспотели, волосы растрепались, вид у меня несвежий и помятый. Ну ладно, уверена, что Бакаев решит вопросы моего гардероба. Интересно, мне тоже нужно будет облачиться в закрытое строгое платье и платок? Тетка Бакаева, очевидно, приняла меня за путану. В таких коротких платьях только такие и ходят. Уверена, именно так она и думает.

Плевать.

Спальня и ванная ввергают меня в очередной приступ восторга от созерцания стилистических решений дизайнера. Роскошная обстановка, сплошь золото и мрамор. Но меня больше волнует, есть ли горячая вода и во что я оденусь после душа.

Под теплыми расслабляющими струями воды я отключаюсь от реальности. Вода упруго массирует тело, снимает напряжение, наполняет энергией. Выбравшись из-под душа, встаю перед зеркалом в половину роста и с любопытством открываю шкафчики. Крайне неприятно пользоваться вещами жены Бакаева. Прямо оторопь берет, когда осознаю, что вытираюсь ее полотенцем, беру ее фен, но я фантазирую, что нахожусь в отеле. Это временные неудобства. Роскошная атмосфера помогает поверить в реальность моей фантазии. Вытерев тело и высушив волосы, набрасываю на себя чужой ярко-рубиновый приталенный халат, утопая в нем, но не могу физически заставить себя одеться в свою старую одежду.

Выхожу в спальню, находя взглядом на кровати под балдахином сложенные вещи. Краска стыда бросается в лицо. Знакомый комплект белья, спортивный костюм, носки, мягкие тапочки. Узнаю свои вещи и медленно выпускаю из легких воздух. По крайней мере, не нужно представлять, что Бакаев подбирал мне в магазине нижнее белье.

Сконфуженно стягиваю с себя чужой халат, чувствуя себя воровкой, в том числе и чужих мужей, потом отбрасываю его в сторону, надеваю свои вещи. Халат лежит петлей на краю кровати, поверх атласного золотого одеяла, он похож на большую змею или на стекающую струю крови… Недоброе предзнаменование. Или разгулявшееся воображение?

Это всего лишь халат, все лишь вещь…

Успокаиваю сама себя и выхожу наружу, спеша на шум голосов. В большой комнате на выступах в полу сидят по-турецки дети, Бакаев и тетка Карима. Перед ними на столе обнаруживаю полное изобилие — красивые вытянутые чайники, плоские яркие чашечки, различные восточные сладости. Аромат потрясающий.

С воодушевлением сбрасываю с ног тапочки и усаживаюсь точно так же, как и все. Необычное, любопытное ощущение. Изучаю мордашки девочек, меня охватывает незамутненное счастье. Не обращаю совершенно никакого внимания на Бакаевых, они о чем-то тихо переговариваются, а я лакомлюсь новыми для меня явствами, обмениваемся с дочками вкусовыми открытиями.

Как будто всегда так сидели, как будто так было каждый день! Не могу насмотреться на детей.

Спустя полчаса, когда мы все уже наелись до отвала, понимаю, что уже поздно, всем пора спать. По телу прокатывается волна двойного предвкушения. Волнуюсь оттого, что буду укладывать своих малышек спать, читать им сказки, целовать их пухлые щечки, поправлять одеяла. Счастье такое безудержное, что я беспрестанно улыбаюсь. Бакаев смотрит, я чувствую. Его взгляд обжигающе горячий, печет и волнует. Он отвлекает. Но я отталкиваю от себя лишние эмоции, сейчас важны только мои крохи.

Реальность превосходит все мои ожидания. Я не просто укладываю девочек спать, я помогаю им умыться, рассматриваю их комнату, слушаю сказочные истории про кукол и завтрашнюю прогулку на лошадях, успеваю рассказать им сказку по памяти. Книжек я не нахожу. Но это ерунда, у меня внутри целая энциклопедия, которой я хочу с ними поделиться. Девочки спят на одинаковых кроватках в метре друг от друга, и я впервые сталкиваюсь с необходимостью делить свое внимание на двоих.

Чтобы никого не обидеть, сажусь на пол и даю малышкам свои руки. Маленькие пальчики перебирают мои, изучают. Зарина аккуратно трогает подушечки, а моя Лиза просто крепко держит.

Я еще не привыкла называть Зарину своей. Пусть она моя по крови, но я ее совсем мало знаю. Но готова отдаваться ей полностью, моей любви хватит на всех.

Когда девочки засыпают, я тихонько покидаю их комнату, перед этим я не менее двадцати минут просто смотрела на них, баюкая внутри чувство невыносимого восторга и счастья. Но стоит мне выйти из комнаты, Арслан окатывает меня очередной порцией холода:

— Надо поговорить.