Бакаев равномерно распределяет внимание между мной и дорогой. Кидает на меня один-единственный взгляд, значение которого я не успеваю уловить, настолько он мимолетный.

К счастью, на этот раз мы не врезаемся в очередное дерево. Значит, мои слова его не шокировали. Был готов их услышать?

Его молчание меня изрядно нервирует, заставляя дернуться на месте — к нему — и под воздействием ремня безопасности откинуться назад.

Чувствую, что это возможность изменить всё. Не давая себе времени даже подумать, стараясь не упустить момент, начинаю горячо его убеждать:

— Это был бы идеальный вариант для нас! Ты думал про это, да? Арслан, думал? Это мне предлагаешь? — хочу его растормошить, понять, что у него на уме. Но он опять молчит, только крепче сжимает руль. — Мы бы смогли вместе воспитывать детей. Или, если не хочешь вместе, то я могу жить отдельно, ты бы меня не увидел даже. Только изредка, для решения вопросов по поводу детей. — Меня трясет от возбуждения, когда я продумываю нашу будущую жизнь, взмахиваю руками, прижимаю ладонь ко рту, вспоминая об одном существенном факте. Произношу тихо и осторожно:

— Твоя жена… Ты ничего о ней не говоришь. Что она сказала про появление Лизы? Она будет в том месте, куда ты меня везешь? Куда мы едем, кстати?

— Погоди, Оксана, ты слишком торопишься, — осекает меня своим непререкаемым тоном, подавляет авторитетом, и я сразу захлопываю рот. Стараюсь затолкнуть внутрь отчаянное желание получить конкретные ответы. Что-то я слишком разговорилась и спешу. С Бакаевым приходится включить терпение на максимум.

Убеждается, что я молчу, кивая каким-то своим мыслям.

— Сперва мы выясним, являешься ли ты матерью девочек. Хотя я все больше склоняюсь к мысли, что это лишь формальность. Вы все трое очень похожи. И я не думаю, что какое-то третье лицо было вовлечено в этот процесс. Я имею в виду анонимные донорские яйцеклетки.

Слова Арслана заставляют меня широко распахнуть глаза. Он не такой человек, который будет полагаться только на субъективный факт внешнего сходства.

— Вы что-то выяснили вместе с адвокатом в перинатальном центре?

— Нет. Пока нет. Хмара почувствовал, что запахло жареным, когда мы явились к нему с адвокатом, и заявил, что берет паузу и не скажет больше ни слова. В том смысле, что он имеет право не предоставлять документы в тот же день. Теперь ему нужно подготовиться к защите репутации своей больницы. Думаю, он уже пожалел, что не подготовился к нашей встрече должным образом. С другой стороны, он не мог знать, что его сотрудница проворачивает темные делишки.

— Хотела бы я сказать, что он не похож на человека, который бы позволил в стенах своей больницы заниматься чем-то незаконным, но я уже и так слишком много ошибалась в людях, — бормочу себе под нос. Предательство родной тетки ранит больше, чем я хотела бы признавать. Она уехала из страха отвечать за свои незаконные действия, а могла бы остаться, и тогда ответы не повисли бы в воздухе.

— Именно. У меня нет оснований доверять никому. Даже собственной жене. Ее не будет в имении нашей семьи, куда я тебя везу. Зато приедут мои родители, — отвечает Бакаев, и я в очередной раз удивляюсь, что он удосужился удовлетворить мое любопытство. Неужели он ко мне хоть немного смягчился?

— Так все же… — Мне трудно говорить, но я не хочу упустить шанс. — В качестве кого ты меня представишь родителям? Они в курсе всей этой ситуации?

Я веду себя несдержанно и бестактно, воюя на чужой территории и изучая твердую стену между мной и Бакаевым на прочность. Ищу в ней слабые места. И вдруг я понимаю, что нашла ее, хотя Бакаев никогда не признает этого.

Он тоже уязвим, он тоже пострадал. Стоически терпит и не показывает эмоций, но разве можно ничего не чувствовать, узнав, что тебя обманывали годами? Глобальная ложь такого масштаба, что может запросто убить любые чувства. Он узнал, что его жена не дала ему детей, обманывала пять лет и не собиралась ни в чем признаваться. Сможет ли он ее простить?

— Ты согласна, чтобы я тебя представил как вторую жену? Никаких возражений? Я правильно понимаю? — интересуется будто бы невзначай, но от подоплеки вопроса и угрозы в голосе я цепенею. — Хочешь, чтобы я сообщил им, что моя жена обманула меня и использовала чужие яйцеклетки, а потом одного ребенка украли? Я не представляю, как объяснить это всё.

Он явно пытается сдерживаться, но злость все равно неумолимо прорывается наружу и выражается в нервном подергивании щеки, кожа на твердых скулах стягивается, а губы едва шевелятся, он говорит сквозь плотно сжатые губы. Холодею изнутри. Я виновата в меньшей степени, чем его жена, но сейчас получаю порцию злости, направленную на нее. Тем не менее отступать я не намерена.

— Но тебе придется, Арслан! — восклицаю. — Лизу уже не спрятать! Меня не спрятать! Но я не хочу больше ходить под забором, понимаешь? Я хочу видеть свою девочку и иметь право находиться в доме! Если нужно для этого выйти за тебя замуж, я согласна.

— У моих родителей и Диляры напряженные отношения в последнее время. Видятся редко, общаются сквозь зубы. Они не будут рады и второй моей жене — русской, иноверке. У тебя мало шансов, чтобы завоевать их расположение, тем более с такой предысторией. Поэтому тебе придется очень постараться, чтобы понравиться им. Но если ты будешь мила со мной, покорна, не будешь пререкаться и хорошо заботиться о детях, то всё сложится лучшим для тебя образом. Ты сможешь стать моей второй женой? Подумай хорошо, Оксана, потому что дороги назад не будет.

— Ох, я забыла купить игрушку Лизе… — спохватываюсь в самый последний момент, осознавая, что из-за всех свалившихся на меня проблем не подумала о главном. Для меня самый лучший подарок в мире сейчас— обнять своего ребенка, прижать к груди и почувствовать сладкий запах, который присущ только детям. Но маленькие девочки любят подарки и ждут, что родители, которые приехали из долгой поездки, привезут им новую игрушку.

А я ничего не купила, совсем не позаботилась об этом, хотя возможности были. Не нахожу себе никакого оправдания. Что я за мать? А еще… Даже боюсь подумать о том, как встречусь со второй моей малышкой. Я так долго заталкивала силой на самое дно любовь к своему ребенку, что сейчас от волнения перед нашей встречей больно дышать. Руки немеют и холодеют, беспокойно тереблю на шее тонкую золотую цепочку с крестиком.

Успокаивает только то, что моей малышке будет еще сложнее, ведь дети так ранимы, а взрослые гораздо сильнее духом. Я справлюсь, обязана справиться и не показать, насколько я взволнована.

— Держи, отдашь детям.

Перед моим носом неожиданно оказываются две большие розовые коробки. С удивлением рассматриваю кукол вместе с одежкой и туфлями, а потом перевожу взгляд на стоящего рядом с машиной Бакаева. Он сосредоточенно смотрит на большой дом из красного кирпича с конусной крышей, возвышающийся за каменным забором, с огромной территорией вокруг, которую даже не охватить взором. Зеленый газон усыпан деревьями и кустарниками, вдалеке видны хозяйственные постройки и загоны, в которых прогуливаются лошади. Здесь так красиво и спокойно, что начинаю дышать более размеренно и смотреть на ситуацию позитивнее.

— Спасибо, что подумал о подарках, у меня, честно говоря, из головы вылетело, — искренне благодарю Бакаева, получая в ответ холодный кивок. Оттепель прошла, отец моих детей снова заковал себя в ледяные оковы.

— Пошли, — коротко приказывает он, и я семеню за ним, идущим широким шагом по дорожке к дому. Мышцы после долгого сидения еще вялые, расслабленные, по сравнению с кондиционированным воздухом в салоне летний зной снаружи наваливается удушающей волной, липкой пленкой ложится на кожу. Правда, дневная жара спала, вечером можно будет погулять, тем более тут самое место для прогулок. Так красиво и просторно.

Мечтами уношусь в вечернее время, рисую в воображении себя с девочками в обнимку. Как раз вижу деревянные качели, когда мы входим через открытые ворота во двор. Можно будет покачаться и посмотреть на звезды. От предвкушения я не могу сдержать улыбки.