Юра вздохнул с какой–то едва скрываемой тоской.

— Как… он?

— Стрёмный, — сказал я. — Ни на грош ему не верю. Я тебе не советую. Я ж предупреждал, что сожрут твоего посланника к хренам. Вот и сожрали. Ещё и лошадь увели на тёмную сторону.

Он ступил на лестницу ко входу в башню:

— Надо с ним поговорить.

Я спустил ноги со стула, поднялся:

— Ну пошли, заодно проверю чего там у нас теперь злобного в подземельях растёт. Вдруг он уже грибницу разбросил, а? Прикинь, коридоры во мху, на стенах висят наши боевые товарищи, покрытые зеленью, их глаза наполнены болью, а губы шепчут — убей, убей меня.

— Заткнись уже, Христа ради, — фыркнул шаман.

— Мама говорила, что я должен стать либо писателем, либо окончить свои дни в дурке, — признался я.

— Очень мило…

Ловелас стоял посреди камеры в том же положении, по–моему, в котором мы его оставили. Во тьме его силуэт светился зеленью. Руки сложены на груди. Забрало шлема дышало изумрудным огнём.

— Здравствуйте, Юрий, — холодно сказал Стас. Он и Кренделёк сторожили порабощённого Выводком охотника. Хотя разбойника видно не было, но я надеялся, что он не слинял с самой скучной из работ — работы тюремщиком.

Шаман покосился на барда, воткнул факел в крепление у камеры. Встал напротив решётки. Я прислонился к сырой стене каземата.

— Добрый день, Николай.

— Тебе тоже не хворать, — ожил Ловелас.

Жуткий тип. Будто бы статуя заговорила.

Шаман посмотрел на нас:

— Мы можем как–то один на один поговорить?

— Не-а, — сказал я. — Знаем мы тебя.

— Поддержу Егора, — согласился Стас.

— Что–то случилось? — посмотрел на него Головастик.

— Случилось, — кивнул бард. — Глаза открылись.

Головастик занервничал. Из инвиза выскользнул Кренделёк, сел прямо на сырой пол, сложив ноги по–турецки.

— Я не понимаю…

— Николай нам рассказал о вашем договоре… — Станислава было не узнать. Добродушный, светлый человечек преобразился. — О том, что вы хотели убивать нас тогда, в Бергхейме. Как застрявших.

Шаман сухо кашлянул. Встал так, чтобы видеть нас всех.

— Даже пред лицом общего дела вас раздирают распри, — вкрадчиво произнёс Ловелас. — Раздробленные, разорванные, одинокие.

— Сектантам слова не давали, — я швырнул в клетку камешек, попав в рогатый шлем. Изумрудное пламя вспыхнуло чуть ярче.

— Я выполнял договор, — наконец, признался Головастик. Под нашими взглядами он стал чуточку меньше, и будто почувствовал это. Выпрямился. Набрал силы в голосе. — Я шёл к цели. Он пообещал вывести меня из Бергхейма, если я это скажу Николаю.

— Я думал мы друзья, Юрий, — покачал головой бард.

— Так, эта дискуссия контрпродуктивна. Что за детский сад? Давайте вернёмся к делу.

Ох да, реалисты и мечтатели воочию. Божечки–кошечки, это ведь надо прерывать, но почему–то так не хотелось. Ещё б пожевать чего–то.

— Это было предательством, Юрий. Вы очень расстроили меня.

— Давайте относится к этом как профессионалы, — раздражённо сказал Головастик. — Мы тут не семья, не друзья. Мы должны преодолеть игру и сделать это максимально эффективно. Стас, не пытайся усовестить меня. Главная задача — выйти. Не будем ей мешать, ладно?

Бард какое–то время молчал, а затем проронил:

— Главное, Юрий, всегда оставаться человеком.

В тишине послышался смешок Ловеласа. О рогатый шлем ударил ещё один брошенный мною камешек.

— У нас тут серьезный разговор, лесовичок. Не мешай.

— Я обескуражен. Мы действительно хотим сейчас говорить об этом? — сказал шаман. — Может, давайте сосредоточимся на деле?

— Поддержу, — вклинился я. — Маски сорваны, карнавал окончен. Стасян, я тебя понимаю. Как только выйдем из игры — вместе демонстративно не пожмём руку нашему главнокомандующему. А пока давайте уже займёмся делом. Что у нас по плану, кэп? Зловещие пытки? Будем подсыпать ему медный купорос? Или…

Я сделал страшные глаза и прижал ладони к щекам:

— Или… будем выщипывать его мох пинцетом? Клочок за клочком.

— Заткнись уже, ради Бога! — отвернулся Головастик. — Николай… Мне жаль, что мы общаемся в такой ситуации. Эта клетка, эти разговоры. Хотелось бы обсудить всё в другом месте.

— Это… забавно, — спокойно сказал тот. — Я почти забыл, что такое дружный человеческий коллектив.

— Человеческий? — напрягся шаман. — Что это значит? Ты себя к людям уже не относишь?

— Я лучше.

— Давайте сократим вот эту программу. Он упоротый. Я не знаю как, но походу программа что–то ему в голове прописала. Вон, как со Светкой было, — вмешался я. — К сожалению наши антивирусы кончились. Отчасти благодаря ему.

— Антивирусы? — не понял Юра.

— Дротты. У северян жрецы. Вытащили её. Но у меня их живых больше нет. Так–то было бы проще. Вымыли б из его головушки всю заразу и делов–то.

— Все кланы Унии по Четлену рыщут. Может у них остались? — подал голос Кренделёк. Я повернулся к разбойнику. И правда. Вот ведь…

— Это идея… — ахнул я. — Вот реально — идея. Отловим одного и заставим вылечить паренька!

— Нет, — отрезал Ловелас. — Я не позволю. Я убью любого, кто попытается разлучить меня с единством.

— Да кто тебя будет спрашивать! Психов ведь тоже сначала в рубаху запечатывают с аккуратными рукавами на спине и потом уже пичкают вкусненькими препаратиками. Ням. Это ж не психология, где ты сам хочешь вылечиться. Это серьёзнее.

— Постой, Егор. Успокойся. Это лишнее. Николай пришёл сам, по доброй воле, — сказал Головастик.

— Ой–ой, это у кого высокая мораль проросла неожиданно? — деланно удивился я. — Зато ведь без риска, Юрась. Вычистим его и вперёд. Ты же любишь без риска!

— Если его память стирают, на выходе мы получим экипированного бойца, не знающего как пользоваться своими способностями, а времени учиться нет, — мягко пояснил Юра. — Почему тебя так заботит то, что он изменён Выводком? Его ведь устраивает.

Я открыл рот. Закрыл.

— Эээ… — вырвалось из меня многозначительно. — А…

— Именно, Егор, именно! — по–своему понял мой шок Головастик. — Время уходит. Завтра уже нужно выдвигать войска к месту сбора. Переводить ресурсы на поиски твоих дроттов ради того чтобы получить промытого человека вместо скиллованного игрока — бессмысленно. Понимать надо.

— Это… Как бы… Ты того… — продолжил я глубокомысленную речь.

— Я не враг вам, — вдруг сказал Ловелас. — Я другой, да. Я люблю себя таким и ненавижу прежнего. И я тоже хочу домой. Хочу начать с чистого листа. Я готов сделать всё, что скажете. Почти. Никаких дроттов. Хотите — заприте в клетке. Можете связать, заковать. Забрать оружие и выдать его только перед боем. Что угодно, кроме дроттов. Мне противно то, чем я был!

Головастик кивнул.

— Тогда, наверное, так и поступим. Потерпишь дискомфорт? Ребятам спокойнее будет. Это невероятная несуразица держать в подвале союзника, но…

— Я понимаю! Конечно! — прервал его Ловелас. — Вы можете рассчитывать на меня.

— Я же могу сказать «нет, нихрена, так нельзя»? — наконец справился я с шоком.

— Можешь. Думаешь это что–то изменит? — повернулся ко мне шаман. — Или опять начнёшь рассказывать о том, что свалишь к Хиттолампи? Хватит терять время. Надо готовиться. Грядёт важный бой. Мы должны быть сконцентрированы на нём, а не на драме. Выводка здесь нет. Как мы с тобой и договаривались. Николай — с нами. Чтобы тебя не нервировать — будет ждать тут. Поэтому хватит болтать. Собрались и к делу!

Он кивнул пленнику и торопливо вышел из казематов. Я потерянно посмотрел на соратников, затем на Ловеласа. Изумрудный огонь в глазницах шлема еле тлел.

— Я тебе всё равно не верю, — сказал я моховому охотнику. — Ни на грош.

Слуга Выводка не отреагировал.

— Подъём! — заорали за дверью. Затем в неё забарабанили. Ну тут долго гадать не надо. Если грубят и стучат — значит Олег. Полная маскулинность. Вот бы кто–нибудь тихонечко проскользнул внутрь, лёг бы рядом и нежненько разбудил поцелуем. Так мило и трогательно.