— Лолушко, — предостерегающе сказал Тристан. — Не надо.

— Сам знаю, что не надо. Но… Вдруг там вкусненькое?

В памяти объявился Головастик, и его злобная речь при прощании. Протянутая к свечению рука сама отдёрнулась. Я сделал маленький шажок к стене. Волосы на голове зашевелились, будто от статики. От портала ощутимо веяло теплом.

— Лолушко! — повысил голос рыцарь.

Я обернулся. Приподнял ногу, демонстративно делая шаг, как проверяющая реакцию хозяина собака.

— Несомненно, мои обитатели лесов и дворцов, я могу послать туда любого из вас. Но потом ведь охренею переводить ваши впечатления, если вы вообще вернётесь.

На пол посыпалось всё накопленное барахло. Разрывателя я тоже выложил. Остался только в маске и какой–то средненькой зелёнке. Ох, как орал на меня мой мысленный Головастик сейчас. Истошно. Его голос поразительно напоминал интонациями вопли недавно приобретённого меча.

— Но я же не совсем дурак! Для начала я должен предложить вам особенное! Я выбираю Мари!

«Мари Уверовавшая отклонила приглашение в «Пренебречь, вальсируем“, потому что уже состоит в клане. Это автоматическое сообщение».

— Меня? — не поняла разбойница.

— Я выбираю Робина Шапку!

«Робин Шапка отклонил приглашение в «Пренебречь, вальсируем“, потому что уже состоит в клане. Это автоматическое сообщение».

Стрелок надломил, вопросительно, бровь.

— Это заметно усложняет дело, — прокомментировал это я. — Вы двое тоже небось уже у За–за–заики? Ладно. Я выбираю Тристана!

«Тристан Бердлесс принял приглашение в «Пренебречь, вальсируем“».

— Что это значит? — нахмурился рыцарь.

— Теперь, если ты захочешь ко мне обратиться, то подумай обо мне и скажи это мысленно. Я узнаю.

«Тристан Бердлесс: что ты узнаешь?»

— Работает! — сказал я и шагнул в портал.

Женщина смеялась. Сидя в грязи, на дне колодца, она упиралась ладонями в кладку древних камней и смотрела наверх. Чёрные губы лопнули, и по подбородку сочилась кровь. Безумный взгляд неестественно голубых глаз безошибочно ловил взор Сценариста.

Шёл сильный дождь. Мокрая ткань плаща облепила склонившегося над колодцем Андрея. С капюшона градом лили капли, падая в жадное чрево колодца, на дне которого хохотала сумасшедшая.

Он опёрся на мокрые камни воспалёнными ладонями, и холод унял бьющий Сценариста жар.

Смех отражался от стен, менялся, вибрировал, добираясь до выхода из колодца совсем иным. Зловещим, жутким.

— Кто ты? — спросил Андрей.

Женщина рассмеялась ещё сильнее, из глаз её ручьями текли слёзы.

— Кто ты?! — гаркнул Сценарист. Он привык к страху, привык к боли, но не к смеху. Смех твари превращал его из хищника в добычу.

Та встала, не сводя взгляда с фигуры в плаще. Упёрлась в кладку, окровавленные руки воткнулись между камней клиньями. Брызнула грязь. Смех изменился. В нем стало больше торжества и угрозы.

И тогда безумица стала подниматься. Руки её ожили. Похожие на упругих змей, они шарили по камням, в поисках упора, впивались в трещины, пульсировали, будто присасываясь и затем рывками поднимали слабое тело в грязной ночнушке. Ноги безвольно болтались, будто в обитательнице колодца жизнь теплилась лишь в руках и в голосе. Раскачиваясь, выстреливая удлиняющимися руками тварь приближалась.

Сценарист отпрянул. Попятился прочь от колодца, мокнущего под секущим ливнем. Дождь сожрал окружающий мир. Осталась лишь дорожная хлябь, да старый колодец.

— Кто ты? — закричал он. — Кто ты такая?!

Голова женщины появилась из колодца. Руки по паучьи распрямились, упираясь, и вытянули мертвое тело наружу. Смех стал истеричным. Кровь из лопнувших губ растеклась по ночнушке кровавым ожерельем. Безумица шлёпнулась в грязь. Резко подняла голову. Перемазанное глиной лицо стало хищным. Руки дёрнулись, локтями в небо. Воткнулись в дорогу. Хлюп. Хлюп.

Хохочущая мерзость приподнялась и поползла к Сценаристу.

— Кто ты?! Что тебе надо?! — голос дал петуха. Вокруг только дождь. Андрей пятился от наседающей твари, понимая, что и колодец теряется в ливне. Что остается лишь ползущее тело.

— ЧТО ТЕБЕ НАДО?!

Женщина остановилась. Руки вытянулись, поднимая мёртвое тело. Хохот стих.

— Волк унёс зайчат, — прохрипела она.

— Кто ты такая?!

— ВОЛК УНЁС ЗАЙЧАТ!

— Отстань от меня!

— ТРЕВОГА ТРЕВОГА ВОЛК УНЁС ЗАЙЧА–А–А-АТ! — поорала тварь.

Сценарист вырвался из сна, осоловело глядя в потолок. Подушка скомкалась, мокрая простыня прилипла к спине.

— ТРЕВОГА ТРЕВОГА ВОЛК УНЁС ЗАЙЧАТ! — надрывался телефон рядом. Он схватил его, не понимая где явь, а где сон. Хохот женщины ещё звенел в ушах. Три часа ночи.

Датчики движения во дворе.

Бросило в жар. Сценарист торопливо оделся, выглянул во двор, осторожно оттянув занавеску. Тьма. Глухая тьма. Но ничего, у него есть кое–что для таких случаев… Нашарив в темноте выключатель, он щёлкнул клавишей, и прожекторы вокруг ангара вспыхнули, заливая ярким светом двор.

Андрей торопливо прошёлся по дому, добрался до камер. Нашарил спрятанный под столом пистолет, включил камеры.

Телефон надрывался сообщением о зайчатах с завидной регулярностью, будто кто–то бегал по участку. Сценарист отключил звук, разглядывая мониторы. Собака. Здоровенный пес, испуганный ярким светом, метался по двору, в поисках хоть какой–нибудь дыры в заборе.

Наружные камеры ночного виденья выдернули лишь серо–чёрную дорогу и длинный забор. Колючие лапы деревьев вдоль просёлка застыли, будто почувствовав взгляд человека.

Сценарист вышел в прихожую. Влез в пуховик, положил пистолет в карман, сунул ноги в утеплённые сапоги. Собака… Откуда тут собака?

Щёлкнул клавишей. Прожекторы выключились. Нацепив на голову прибор ночного виденья, он открыл дверь.

Пёс что–то рыл в углу участка.

Андрей двинулся к калитке. Остановился, прислушиваясь. Кроме гудения генераторов ничего. Осторожно открыл замок, стараясь делать это максимально бесшумно. Потянул на себя железную дверь. Прислушался. Осенняя тишина закладывала уши. С участка послышалось шкрябанье когтей по профлисту забора.

Сценарист сделал шаг наружу, разглядывая в прибор ночного видения улицу. Нет движения. Но собака не могла просто перелететь высокий забор.

Он постоял минуту, прислушиваясь. Никак не мог отделаться от чувства, что и на него смотрят. Так же внимательно. И, самое постыдное, видят.

Медленно оглядев полысевшие перед зимой заросли, Сценарист вернулся во двор. Некстати вспомнился сон. Смех безумной женщины прилип к нему. Заблудился среди извилин. Травил гадко… Заставлял чувствовать себя слабым.

Он поморщился. Зло обернулся к собаке. Неторопливо прошёл к ворчащему псу. Тот, завидев человека, поджал хвост, вжался в угол и ощерился.

— Это моя земля, — тихо сказал ему Андрей. Вытащил из кармана пистолет. Навёл ствол на собаку. Пёс, обычный, дворовый, с подранным ухом, зарычал угрожающе.

— Моя.

Выстрел рассёк ночную мглу. Стальная смерть отбросила взвизгнувшего пса на забор. Сценарист втянул носом запах пороха.

Как здесь оказалась собака?

Голова соображала медленно. Такие резкие побудки не помогали трезво мыслить. Оставив труп пса у забора — Сценарист вернулся в дом. Добрался к пульту, сел, прямо в пуховике, на кресло. Вывел на мониторы записи с внешних камер.

В заборе он был уверен. Проверял. Перед сном проходил по периметру, пыхтя сигаретой.

Вселенная потекла вспять на быстрой перемотке, отчего ветви деревьев задрожали, будто живые. Он смотрел на все четыре монитора, расфокусировав взгляд, чтобы среагировать на любое подозрительное движение. Внизу, в углу экрана, таяли минуты временной метки.

И тут на экране появилась фигура, громоздкая, мешковатая. Будто бы из какой–то далёкой войны выбрался в маскхалате одинокий снайпер, и приблизился к убежищу Сценариста. Андрей нажал на паузу. Максимально увеличил изображение. Запустил видео.