— Ее только расспросят, — зашептал он мне в ухо. — Если за ней ничего нет, кроме сговора с герцогиней, то ей ничего не грозит. Не дергайся!

Он советовал мне то, чего я сделать не мог.

Волосатый эскулап уже насасывал в шприц какую-то дрянь. И я оттолкнул Мику.

Чего я хотел? Не знаю. Может быть, заехать по уху молодчику, держащему Джоанну. А может быть, вырвать у ветеринара шприц и засадить дозу препарата в тушку особиста. Рассудок не поспевал за моими действиями. Впрочем, какими действиями? Помню только, что я попытался рвануть куда-то, но попыткой дело и кончилось. Удар по затылку выключил меня. Припоминаю лишь мгновенную боль да ярчайшую зеленую вспышку, поглотившую весь мир.

Очнулся я как-то сразу, без томительных переходных процессов, а очнувшись, обнаружил себя привязанным к стулу — тому самому, что прежде был занят Леонардом. Бывшего императорского цербера уже не было в помещении, и куда он делся, меня нисколько не интересовало. Не было ни громилы, ни эскулапа. Пошарив взглядом, я не нашел и Джоанны, что меня разозлило. Прочие были на месте. Как ни странно, голова почти не болела, разве что в затылке чувствовалась пульсация. Наверное, там вздулась порядочная шишка. Чему и удивляться? Стукнули меня крепко. Наверное, резиновой дубинкой или куском шланга.

Попробовал шевельнуться и сразу понял: бесполезно. Стул привинчен, я привязан на совесть и не хозяин положения. Ладно.

Не помню, чтобы моя голова когда-нибудь была такой свежей. Быть может, мне следовало бы время от времени лупить себя резиновым шлангом по затылку?

Удивляться внезапной ясности мысли я не стал. Не место и не время. Передо мной на двух табуретах сидели особист и Мика. Оба были чем-то взволнованы и даже не стремились скрыть это.

— Где Джоанна? — спросил я, облизнув губы.

Они переглянулись.

— Это мы бы хотели выяснить у тебя, — сказал особист.

Ничего не понимаю.

— Куда вы ее дели? — заорал я.

— Ты бы лучше спросил, куда она сама подевалась, твоя женушка, — с холодной злостью проговорил Мика. — Что уставился? Показать тебе запись или так поверишь? Она рассыпалась на куски, а куски растаяли. Испарились. Пф! — и нет их. Мы ее и пальцем не тронули, а ее хозяин уже решил, что этот автономный объект ему больше не нужен. Что ж, правильно в общем-то решил…

— Бред… Развяжи меня!

— Покажи ему запись, — приказал Мика особисту, и я понял, кто тут главный.

Тот показал мне запись на экранчике древнего наладонника. Все было так, как он сказал, то есть отвратительно. Но еще до просмотра я с пугающей ясностью понял: Мика не лжет. Значит, моя Джоанна…

— Инфосолитон? — выдавил я.

— Нет, — с раздражением отмахнулся Мика. — Я же сказал: автономный объект, выращенный Инфосом и полностью контролируемый им. Долгоживущий, вполне биологической природы, если не считать того, что он произошел не от папы с мамой. Ставлю десять против одного: твоя благоверная сама не знала, кто она такая на самом деле. А я давно подозревал! Простая дворяночка без корней, без родни, родители неизвестны, с малых лет воспитывалась в приюте, неизвестно по чьей прихоти получила нужное образование, очень своевременно была приставлена к тебе, оказалась в твоем вкусе, вцепилась в тебя всеми четырьмя и тонко воздействовала, чего ты, конечно, не замечал и во многом не соглашался — но ведь так и было задумано! Через мягкое убеждение, через споры, через твой дух противоречия она в конце концов привела тебя к нам…

— Я думал, к тебе в психушку меня привел Леонард, — перебил я.

— Помолчи. Ты подобрался близко к цели, но не достиг ее. Ты стремился войти в число руководителей подполья — я помешал. Поначалу я доверял тебе. Наша встреча в колонии стала первым звоночком — очень уж все удачно складывалось. Чересчур удачно. Пришлось плотнее заняться и твоей так называемой женой, и тобой…

— Не думал, что ты по совместительству занимаешься еще и контрразведкой, — съязвил я, прозревая.

— Я много чем занимаюсь, — устало сказал он. — Представь себе, иногда даже думаю. Однажды задумался: а как, собственно, ты сумел отремонтировать кораблик, на котором якобы прилетел с Луны на Землю? Ему тысяча лет. Лунная колония была изолирована больше трех веков. Никакие комплектующие не рассчитаны на такой срок хранения, они должны были выйти из строя гораздо раньше. Даже если тебе удалось бы взлететь с Луны — что вряд ли, — даже если бы ты не окочурился на пути к Земле из-за отказа систем навигации, радиационной защиты и жизнеобеспечения — что тоже почти невероятно, — ты сгорел бы в атмосфере или разбился при посадке. Твои шансы благополучно прибыть на Землю были совершенно ничтожны. Какой отсюда следует вывод?

Я уже знал, какой.

— Не было никакого полета, и не жил ты на Лунной базе, — заключил Мика, не дождавшись моего ответа. — Ты хочешь знать, откуда ты взялся на самом деле? Допускаю, что ты не знаешь. Прямо на земной поверхности Инфос слепил из химических элементов еще один автономный объект — Константина Малеева с его фальшивой памятью, простительными человеческими слабостями, зверским упрямством, желанием докопаться до истины, жаждой справедливости и притягательностью для любой оппозиционной группы. Ах да, еще с обломками посадочной капсулы. Имитация спуска капсулы в атмосфере — совсем простое дело, тут не нужен даже инфосолитон, хватит и миража… Кстати, как себя чувствует твой якобы ослабленный вследствие лунной жизни опорно-двигательный аппарат? Пришел уже в норму? Медики клялись, что это невозможно, но какое нам дело? Точнее, Инфосу…

Ах, вот оно что! Он решил, что я подозрительно быстро становлюсь землянином!

Верить ли ушам?.. Приходилось верить. В споре пациента с медициной чаще побеждает последняя. В словах Мики, учитывая то, чему он стал свидетелем, был определенный смысл.

К свиньям такой смысл! В топь, в грязь, в навоз!

— Ты в своем уме? — спросил я как можно спокойнее, а перед глазами стояла увиденная на экранчике картина: внезапно окаменевшая Джоанна, рассыпающаяся на куски, точно гипсовая. В горле запершило, рот наполнился горечью, но лишь на секунду. Я мог и хотел взбеситься, но что может быть глупее, когда привязан? Помочь мне мог только холодный расчет.

Я-то знал, кто я! Лунная станция, известная мне до последнего закоулка, до последней царапины на внутренней обшивке, до полустертых детских рисунков на ней же, Хелен, Томура, старуха Рут и другие, упокоившиеся под холмиками в лунном реголите, — они ложная память? Как бы не так. Мои полеты на крыльях под главным куполом — тоже выдуманы дьявольским интеллектом Инфоса ради пущего правдоподобия? Мое тупое отчаяние и попытки утопить его в алкоголе — фальшивая память?

Вранье. Все это было. Оно настоящее.

И это невозможно доказать. Даже если я сам попрошу вколоть мне препарат и стану с великой охотой давать честные ответы на любые вопросы, мои откровения никого не убедят.

— Это ты не в своем уме, — сказал Мика. — Тебе-то кажется, что это не так, но ты создан не для того, чтобы поступать, как человек. Что ты скажешь, к примеру, о своей гениальной интуиции? Не пожертвовал ли Инфос Леонардом, чтобы ты оказался на базе до начала операции? Ты орудие. Даже жаль, что ты никогда этого не поймешь.

— Если так, то Инфос должен управлять мною, причем так, чтобы его желания стали моими, — рассудительно возразил я. — Значит, я должен отличаться от человека анатомически. Отличия, вероятно, невелики и наверняка локализованы внутри мозга, но разве нет способа проверить это?

Мика покачал головой.

— Нет времени.

— Ждешь, что я рассыплюсь на части? Извини, не умею.

Новое качание головой.

— Другие идеи есть?

— Дай мне боевой флаер с ракетой, — наугад сказал я. — Налет на фабрику монад будет массированным, так? Я пойду на острие атаки, и пусть кто-нибудь из пилотов держит меня на прицеле. Уничтожу генератор и выживу — докажу, что я человек. Сдохну — мою смерть, какова бы она ни была, нетрудно будет преподнести людям как геройскую. Не сообщать же им, что их идол, мол, всегда был врагом и фальшивкой! Не поймут.