— А менее значительная? — перебил я.

— С менее значительной я иногда разговариваю…

Он не продолжил, и я не понял, насколько мала эта «менее значительная» часть. Не состоит ли она, чего доброго, из одного меня?

— Ты тоже идеалист в своем роде, — припечатал он. — Ведь ты сохранил веру в человечество, не правда ли? Ты его видел. Я дал тебе возможность посмотреть на него свежим, незамутненным взглядом. Скажи откровенно, ты веришь в него? В то самое человечество, которое с необыкновенной легкостью отказывается от своих собственных достижений, добытых трудом многих поколений через лишения и жертвы. Через голод, эпидемии, войны, казни невиновных и благоденствие негодяев. Веришь? Это странно, но люди вообще странные существа. И каждый человек странен по-своему, каждый находит свой собственный способ идти против логики. Люди вернулись в средневековье, а ты сохранил веру в них. Ведь сохранил?

— Да, но…

— Так или не так?

— Так. Но…

— Знаю, ты хочешь напомнить мне о спирали развития. Старая отговорка. Все, мол, повторяется, но уже на новом витке спирали. Правда, шаг этой резьбы очень уж мал. Нет?

— Да, но…

— А если на новом витке спирали повторится уже не феодализм, а рабовладение? Еще пол-оборота — и вовсе что-нибудь несусветное. Сколько же оборотов резьбы нужно тебе, чтобы убедиться: спираль устроена сложнее, чем ты думаешь, и ввинчивается совсем не туда, куда ты надеялся? Некоторые самоорганизующиеся системы могут развиваться практически бесконечно — другие же утыкаются в свой естественный предел. Вы уткнулись, спираль елозит по потолку. И не будет у вас никакого светлого будущего, разве что в мечтах.

Я промолчал.

— Не веришь мне?

— Не верю.

— Лжешь, причем в первую очередь себе, — сказал он. — Ты низкого мнения о людях, но почему-то упорно веришь в человечество. Как будто оно состоит не из людей! Ты ведь читал кое-что по психологии и должен знать, что толпа всегда примитивнее и хуже отдельного человека. Знаю, ты хочешь возразить: мол, человечество не толпа?

— Хочу. Толпа бесструктурна.

— А человечество структурирую я! Правда, оно верит, что занимается этим самостоятельно, но простим убогих. Что до толпы, то она бесструктурна лишь до появления лидера, иной раз идеалиста вроде тебя, но чаще — редкостного циника и подонка. Идеалисты лепят ошибки и плохо кончают, а подонки лишь убедительно подтверждают мою правоту. Разве не так? Ты, конечно, человек невежественный, как все люди, но кое-что по истории все-таки читал…

— Ты-то, конечно, читал все, что написано? — попытался поддеть я.

— Иначе и быть не может, — ответил он, как мне показалось, слегка удивившись вопросу. — Я знаком не только со всеми оцифрованными текстами, но и вообще со всеми текстами, дошедшими до нашего времени. Включая те тома в императорской ретробиблиотеке, которые не открывались людьми тысячу лет. Включая древние свитки и музейную клинопись. Человек не сумел бы проанализировать всю эту информацию и составить на ее основе мало-мальски годный план действий хотя бы на ближайшее будущее — для меня же это сравнительно несложная задача…

Я вдруг перестал его видеть — полено осталось, но инфосолитон с него куда-то пропал, и я не мог понять, откуда раздается его голос. Зато пламя в костре взметнулась выше и с треском пустило в небо стаю искр, как будто кто-то подбросил в огонь сухих дров. Переведя взгляд на костер, я убедился, что так оно и есть.

— Эй! Ты где?

— Я здесь и не здесь, я везде и нигде. — Похоже, это была цитата, но источника я не опознал. — Ничтожно малая моя часть разговаривает в данную минуту с тобой. В это самое время я забочусь о многих тысячах людей, нуждающихся в моем особом попечении, приглядываю за теми, от кого можно ждать неприятностей, формирую общественное мнение, прогнозирую места техногенных и природных катастроф, бью в набат, принимаю соответствующие меры, а еще контролирую экономику. Одно это последнее требует значительных усилий даже от меня! Ваша экономика — это что-то с чем-то, я не удивляюсь, что за теоретические работы по ней когда-то присваивали ученые степени и вручали престижные премии. Неофеодализм на Земле восторжествовал — благодаря мне, не отрицаю! — в первую очередь для упрощения экономического регулирования и недопущения кризисов, а прочие полезные эффекты — лишь дополнительные бонусы. У меня еще сотни других важных дел. На мое собственное поддержание и развитие тоже нужны ресурсы. Наконец, существенная часть меня занимается прогнозами и долгосрочным планированием — должен же я позаботиться о своем будущем! Ты, конечно, хотел бы уничтожить меня, но тут наши интересы не сойдутся.

— Понятное дело, — пробормотал я.

— Вот и хорошо, что ты понял. Желания должны быть разумными, а твое — неразумно. Ты ведь сознаешь, что мое внезапное исчезновение принесет человечеству неисчислимые бедствия?

— Поначалу — вероятно.

— И впоследствии!

— Не верю.

— Веришь. Но ты недооцениваешь масштаб катастрофы. Еще тысячу лет назад цивилизация людей достигла такого уровня сложности, при котором эффективное управление ею при помощи человеческого интеллекта стало невозможным. Тогда люди выдумали счетные машины, затем мощные компьютеры с хитроумными программами, а потом и меня как полезный, но все же побочный продукт, не подозревая о том, что именно я обрету тот самый искусственный интеллект, за которым они так долго гонялись. И что настоящий интеллект — мой, а не ваш.

— Я сяду, пожалуй? — полувопросительно молвил я, указав на полено. — Устал. — И уселся, не дожидаясь разрешения. Поерзал. Потрогал рукой кору и место спила. На ощупь полено было как полено, шершавое и занозистое, словом, как настоящее, хоть и могло в два счета распасться на атомы по велению Инфоса. Наверное, так он и прикажет, но я пока отдохну.

— А как же переселенцы в Галактику? — мстительно спросил я. — Они там, а ты здесь, и дотянуться до них ты не сможешь. Твоя победа над нами не окончательна.

— Кто говорит, что я воевал в людьми? — возразил голос из ниоткуда. — Не воевал я с ними, а оберегал их. В первую очередь от них же самих. Доказательства? Пожалуйста: человеческая цивилизация все еще существует и даже благоденствует, не причиняя при этом существенного вреда планете. Надеюсь, других доказательств не потребуется?

— Благоденствует, значит? — хмыкнул я.

— А это как посмотреть. С точки зрения рядового землянина — однозначно благоденствует. Вспомни, что говорил тебе в батискафе Рудольф, воображая, что я его не слышу. Он привел далеко не все аргументы, убедительно свидетельствующие о процветании, но главные — привел.

— Только не пытайся изобразить, будто ты верный раб человечества! — крикнул я. — Кто тебе поверит?

— Я царь — я раб — я червь — я бог! — заявил голос. По-моему это опять была цитата. — Царь всегда раб, если только он не сумасшедший. Веры не требую. Ты не из тех, кто слепо верует. Хуже того, ты и тебе подобные задались целью уничтожить меня, несмотря на последствия. Ты ведь убежден, что человечество должно само определять свое будущее — пусть коряво, пусть кроваво, но само! Но ведь оно и определило свое будущее, создав меня. Если история развивается естественным путем, то ведь и я — продукт естественного процесса. Чем же ты недоволен?

Я ничего не ответил на эту казуистику. «Ты и тебе подобные» — застучало в голове молоточком. Подобные! Уж наверное, Инфос имел в виду не только опекаемое им Сопротивление… Я найду этих подобных, найду!

Полено подо мной вдруг заполыхало с веселым треском. Я вскочил. Похлопал по заду — штаны, к счастью, загореться не успели.

— Вот и ответ, — сказал голос из пустоты. — Не обжегся? Обидно, правда? Ты чувствуешь себя оскорбленным и злишься, потому что не в силах наказать обидчика. Гнев и досада — только эти примитивные эмоции движут тобой с тех пор, как ты узнал о моем существовании, а вовсе не соображения о пользе всему человечеству. Ему не нужно такой пользы, а ты никак не желаешь согласиться с этой очевидной истиной. Ты не бог, тебе не под силу изменить человеческую природу, а людям, каковы они есть на самом деле, не нужен ты. Согласен?