Мы терпеливо ожидали окончания призрачного консилиума. Наконец, Сильвер вновь заговорила. Выяснилось, что проклятие реликвии не могло быть рассеяно или отменено, но можно было попробовать замкнуть цикл энергетических потоков не на самом артефакте, а на Хардхорне, использовав пластину как проводник, и тогда бы единорог начал играть роль вампира - тянуть энергию для собственного поддержания из тех, с кем установил связь. Один из гвардейцев, Айронхарт, ранее прикасавшийся к пластине, вызвался на роль источника, поддерживающего жизнь командира, со словами о том, что лучше отдаст все свои силы своему лидеру, чем треклятой золотой финтифлюшке. Ученый заметил, что этого будет недостаточно: Хардхорн слишком быстро высосет все жизненную энергию от одного донора. И тогда, ни мгновения не колеблясь, все присутствующие Солнечные Стражи, общим числом в двенадцать голов, одновременно выразили готовность принести эту жертву и связать себя смертельными узами с генералом.

Признаться, в тот миг я был поражен до глубины души сим актом самопожертвования и проявлением великой верности. Айронхарт сообщил, что именно он будет сдвигать ячейки на грани пластины, дабы никто более не пострадал от ее разрушительного воздействия.

Нельзя было медлить. Стражи выстроились вокруг Хардхорна, возложив копыта на его нагрудник. Сильвер безукоризненно и точно передавала инструкции от ученого, и под его контролем Айронхарт, сдерживая рвущиеся из груди крики пронзающей боли, сопоставил причудливые символы в нужном порядке, чей рисунок образовал на поверхности артефакта нечто вроде угловатой спирали, в центр которой был приложен кончик рога Соларшторма. Свечение, разлившееся от обелиска, снова ослепило нас... Когда все кончилось, полумрак вновь опустился на глаза бархатистым одеялом, а реликвия, мелко задрожав, вдруг умолкла, и сияние, ее и обелиска, вскорости окончательно потухло, ознаменовав их долгожданный покой. Я, затаив дыхание, ждал результата, слушая, как тревожно бьется в груди сердце.

И вот бока Хардхорна стали вздыматься в более спокойном, равномерном темпе. Судороги отпустили мышцы, шерсть медленно наливалась своим естественным цветом. Наконец, вздохнув, единорог приоткрыл усталые глаза. На вопросы о его самочувствии, он попытался отшутиться, мол, бывало и гораздо хуже. Боль все также терзала его, хоть и заметно ослабев, однако к ней в дуэт присоединился странный мучительный голод. Узнав о том, какое проклятие довлеет отныне над ним, и о том, в какую цену обошелся разрыв связи между ним и пластиной, Хардхорн остолбенел, не желая поверить леденящей кровь правде. Изумление сменилось праведным негодованием.

«Вы должны были оставить меня здесь! Я отдал ясный и четкий приказ!» - крик в бессильной и отчаянной ярости раскатами грома прокатился под сводчатым потолком… было выше всяких сил для того, кто, не задумываясь, поступил бы точно также для другого, принять эту жертву, став причиной медленной смерти своих союзников и друзей.

Сильвер приблизилась к нему, рогом дотронувшись до рога, заставив Хардхорна умолкнуть. Единорог, тяжело вздохнув, остыл так же быстро, как и вспыхнул - гнев пеленой спал с него, вернув ясность ума и трезвость мысли. Нелегко ему принять и смириться с произошедшим, но он должен был.

Теперь нам нужно было как-то выбираться из этого злосчастного могильника. Сальвус объяснил, что для этого необходимо вернуться на ту платформу, на которой мы очутились в начале нашего эпического приключения, и прочитать телепортационное заклинание наоборот, в обратном порядке. Озвучить решение загадки, абсурдное для этой реальности, и логичное для другой... Ученый обмолвился, что такие головоломки любила загадывать только одна древняя сущность, и я вдруг ошеломленно понял, что ни кто иной, как Дух Хаоса стоял за творением этого места, со свойственным ему жестокосердным, злорадным и абсурдным чувством юмора. Кукловод и комбинатор, любящий издеваться и играть со смертными так, как ему вздумается. Пускай он был побежден, но его дела, поступки и выходки дали обильные всходы на благодатной почве глупости, алчности и всей той тьмы, что таится в душе каждого из нас, и плоды этих деяний мы вынуждены пожинать даже спустя долгие века.

Нортлайт мрачно покосился в сторону статуи Дискорда. Даже сквозь темные очки я видел яркую вспышку ненависти, сверкнувшую в его глазах. Справившись с нахлынувшим отвращением, фестрал отвернулся от лика врага, более ни разу не взглянув на него.

- Сальвус вновь попросил о прощении, сказав, что принимает такой исход. Ибо это справедливое наказание ему за то, что поддался тщеславию и гордыне. «Интеллект - это не привилегия, а дар, который должен служить во благо. Наука лишь инструмент на службе общества, а добытые знания обязаны выступать не торжеством отдельного индивида, а гарантом стабильности понилизации и всего мира. Как жаль, что такую простую истину я понял слишком поздно».

В тот миг я поймал себя на уколе сострадания. Печально, что столь острый ум с большим потенциалом так бесславно встретил свой конец.

И вновь зашумело в ушах, и бархатистую тьму, на мгновение сдавившую веки, прорезал невыносимо яркий свет. Пустыня опалила шерсть раскаленным дыханием, жаркий ветер взлохматил пряди гривы. Мы очутились в бывшем лагере археологов в окружении целой дивизии эквестрийских солдат в полной боеготовности. Ослепленных и ошеломленных резкой сменой обстановки, нас, плохо соображающих от дикого изнеможения, ран и усталости, оперативно подняли на борт пригнанного фестролета, где сообщили, что мы были в плену мегалита порядка трех долгих недель.

По прибытии домой нас ждала череда госпиталей, бесконечных отчетов, докладов и совещаний… Наш южный поход дорого нам обошелся. Один из отрядов, тот, что разделившись тогда у ущелья, ушел дальше всех, не принял ни одного сообщения с приказом разворачиваться, и так и не вернулся, сгинув где-то в неизвестности. Мы потеряли в ходе кампании в общей сумме половину своих бойцов и военных специалистов, и гибель их стала невосполнимой утратой как для войск, так и для безутешных их семей. А лидер приближенного к трону гвардейского подразделения и дюжина его лучших воинов подверглись воздействию неизвестного и невероятно сложного проклятия, что заставляло их медленно и неминуемо угасать.

Невообразимые по сложности составов лекарства из редких ингредиентов, обезболивающие, поддерживающие заклинания и чары - все это лишь ненамного облегчало страдания несчастных, так не сумев затормозить разрушительный процесс. Селестия бросила все возможные силы на поиск решения, созвала со всех концов страны лучших ученых и чародеев, подняла всевозможные источники и архивы, но все оказывалось тщетно.

И в конце концов Хардхорн убедился в бесплодности всех попыток обратить действие проклятия: на тот момент не существовало таких знаний, заклинаний и технологий. Со временем паладин вытянет последние силы из своих приближенных, став причиной их медленной и мучительной телесной смерти, а после он и его пони превратятся в одушевленные скелеты, которые будут жить, пока не развалятся от износа костей. И даже тогда пульсирующая в ловушке душа не покинет череп, обитель разума. Воистину, жутким и омерзительным оказался этот «дар» вечной жизни Дискорда.

Безутешна была Солнечная Богиня в великой скорби ее, и все же, после мучительных раздумий приняла она предложение Хардхорна обратить в камень генерала и весь отряд, этим не разрушив проклятие, но остановив его дальнейшее воздействие. Потомок Соларшторма поклялся в вечной верности своей принцессе, и выразил желание служить ей, когда будет найдено средство снять чары Духа Хаоса, пусть это и случится через сотни лет...

Нортлайт умолк, знаменуя наступившим гробовым молчанием окончание своего долгого рассказа. Мы сидели в абсолютной тишине, смотря на возвышающийся силуэт воина, чью верность и самопожертвование не сумела переломить неизбежность смерти. Взор мой странно затуманился, а сам я будто оцепенел, зачарованно наблюдая, как некое чудное колдовское наваждение завладевает моим сознанием.