— «Да он знает, что это я его стащил», — может, Прескотт изначально хотел, чтобы Хоффман украл диск. Хотя нет, так ситуация станет ещё сложнее и запутаннее. Полковник буквально слышал, как Берни шпыняет его за то, что он вечно тратит время и нервы на обдумывание всех “если”. — «У меня с ним была довольно резкая беседа на этот счёт».

Майклсон, по-прежнему стоя облокотившись на люк, несколько раз моргнул, переваривая услышанное.

— «Это обманка», — безучастно произнёс он. — «Отвлекающий манёвр. Думаешь, он стал бы хранить на диске что-то по-настоящему важное?»

— «Да, мне Бэрд тот же вопрос задал. Но даже Прескотту не под силу удержать огромные объёмы сложных данных в голове».

— «А может, это он так тебя изводит и играется с тобой, Виктор. Нет, он тебя явно отвлечь этим хочет».

— «Да, но от чего?!» — Хоффмана вовсе не обидели слова Майклсона. Прескотт умел людьми манипулировать. Это основное качество любого политика, да и сам полковник знал, что председатель видит его насквозь и знает, куда надавить.

“Это да, но ему всё равно пока приходится считаться со мной”.

— «Да чёрт меня подери, я вообще не представляю, что нормальный человек станет скрывать от других, когда ситуация уже хуже некуда!»

— «Нормальный, да?» — сказал Майклсон. — «Вот эту переменную мы ещё не вводили в наше уравнение».

— «Чёрт, только не начинай об этом! Мне и подумать тошно о том, что он, возможно, умом тронулся, пока председательствовал. Ты хоть представляешь, в какой жопе мы тогда окажемся?!»

— «В той самой, где некого посадить на его место, и нет системы судов, которая могла бы его проверить на профпригодность».

Впереди их ждала лишь неизбежность, и Хоффману это совершенно не нравилось. Любой может свихнуться, но только не Прескотт. Нет, этот коварный ублюдок точно был в здравом уме. Председателю такое было не в новинку. В прошлом он не раз утаивал ключевые сведения от своих подчинённых, так что такое поведение можно было считать верным признаком здравости рассудка у Прескотта.

— «Слушай, если он вдруг с деревьями разговаривать начнёт», — начал Хоффман, — «то клянусь, сам же его и пристрелю из милосердия».

Майклсон убрал в карман найденный журнал.

— «Скажешь, если нужна будет помощь с дешифровкой, хорошо?»

— «Ты в этом лучше Бэрда разбираешься?»

— «В программном обеспечении? К сожалению, нет, но, тем не менее, говори, если что. Кто ещё про диск знает?»

— «Отряд “Дельта” и Берни».

— «Ну, это само собой».

— «Но Ане я пока не говорил».

— «А ей об этом вообще надо знать?»

— «Я от неё никогда ничего не скрывал. Она одна из наиболее близких мне людей».

— «Ладно, пошли повидаемся с начальничком. Сделай вид, что ты по-прежнему верен ему».

Берни придумала прозвище Хоффману, Майклсону и Треску — “Командирская троица”, будто они были своего рода силовой структурой. В общем-то, она была права, потому что к этому всё и шло. С Прескоттом они виделись пару раз в неделю, собираясь в Адмиралтейском Доме на оперативные совещания. Иногда к ним присоединялись представители от гражданского населения. Но не сегодня. Хоффману никогда не нравились все эти совещания, но сейчас они и впрямь были необходимы. И дело было не столько в формировании общей картины происходящего и планировании дальнейших действий, сколько в разнюхивании ситуации, чтобы понять, кто что замышляет.

А ещё в такие моменты Прескотту приходилось смотреть в глаза Хоффману, сидя за столом напротив него и думая о том, что единственный командующий его армией украл его драгоценный диск и сейчас во всю работает над его взломом.

“И не надейся, что я не слежу за каждым твоим вздохом, мудила сраный”.

Открыв дверь, Хоффман обнаружил в комнате Прескотта, изучавшего прикреплённые к стене карты, водя по ним карандашом, а также сидевшего за дальним концом стола Треску. Последний, скрестив руки на груди, наблюдал за председателем в полнейшем молчании, будто бы готовясь тому голову прострелить. Хоффмана утешало хотя бы то, что эти двое вряд ли подружатся и станут работать против него самого. Но Треску всё равно выглядел, как конченная мразь. Несмотря на аккуратно подстриженную чёрную, как смоль, бороду, истинную мрачную сущность гораснийца выдавал безжизненный взгляд, словно пронизывавший собеседника насквозь.

“Не стоит забывать, как он у меня на глазах вышиб пленному мозги. Тоже не лучший союзник. С другой стороны, хоть понятно, как себя с ним вести”.

— «Господа, Соротки только что предоставил свежие снимки местности с воздуха», — Прескотт даже не повернулся к Хоффману и Треску, по-прежнему разглядывая карты на стене, а в особенности карту Вектеса, испещрённую разноцветными острыми кнопками. Председатель явно что-то отмечал на ней. — «Основной вопрос на повестке дня: распространяющиеся зоны поражения почвы. На данный момент мы уже потеряли пятьдесят гектаров полей и пастбищ. Я хотел бы выслушать ваши предложения на случай, если ситуация станет критической».

Треску взглянул на Хоффмана и кивнул в сторону другого конца стола. Там в хронологическом порядке веером были выложены фотографии Соротки. Сев за стол, Хоффман и Майклсон стали их просматривать.

— «Ройстон их уже видел?» — спросил Хоффман. — «Он тут у нас главный спец по вопросам конца света. Где он, кстати?»

— «Пошёл перепроверять свой план на случай критической ситуации», — Прескотт по-прежнему избегал смотреть на Хоффмана.

— «Куда пошёл-то?» — обычно Шарль ничего от Хоффмана не скрывал. — «Насчёт топлива что ли?»

— «Ну, чем меньше у нас топлива, тем аккуратнее нам надо выбирать место переезда».

“Ой, да пошёл ты. Сам у Шарля спрошу потом”, — подумал Хоффман, ничего не ответив Прескотту, и обратил внимание на временные отметки на снимках. На самих фото, сделанных почти что вертикально вниз, полковник разглядел довольно знакомую ему группу стеблей, от подножия которых во все стороны, словно тень, расползалось тёмное пятно. Граница поражённой территории была неровной, напоминая скорее чернильную кляксу на бумаге, нежели круг правильной формы. Но, тем не менее, заражение распространялось куда медленнее ожидаемого.

“Может, остановится ещё, и всё не так уж и плохо”.

— «Тут расчёты до вечера можно вести», — сказал Майклсон. — «Но распространяется оно явно широкими полосами. У острова пять тысяч километров площади, и большинство этих территорий покрыто непроходимыми лесами или горами, так что рассмотреть всю местность у нас не выйдет. Мы живём у прибрежной линии с возделанными землями, полагаясь только на поля и пастбища. Сколько нужно стеблей, чтобы уничтожить все пашни, заморив нас голодом?»

Вот в этом-то и была вся загвоздка. И это ещё никто не заговорил про полипов, которые внезапно перешли в категорию временных проблем, уступив пальму первенства стеблям, способным отравлять почву ещё долгие годы. Полипов хотя бы можно взорвать, а вот яд в земле, какой бы он там ни был, — нет.

— «А ещё мы по-прежнему не знаем, насколько далеко от трещин в породе могут вылезать эти твари. Каждый день ожиданий перед эвакуацией людей лишь повышает наши риски».

— «Я так понимаю», — начал Прескотт, всё ещё стараясь не встречаться взглядом с Хоффманом, — «что одна из трещин пересекает остров с востока на запад, отрезая район Пелруана от остальной части Вектеса. Не случится ли такого, что однажды утром мы проснёмся и обнаружим стену из стеблей через всю северную часть острова?»

— «На этот случай, председатель, у нас уже готов план эвакуации. Хотя я считаю, что применить его стоит только в случае крайней необходимости. Нам ещё немало предстоит сделать, прежде чем переселить сюда три-четыре тысячи человек.

— «А эта ваша сеть спутников “Молота Зари” ещё работает?» — спросил Треску. — «Вся целиком, я имею в виду».

Были времена, когда ответить на такой вопрос от офицера войск СНР представлялось просто немыслимым.

“Он бывший офицер войск СНР”, — сам себе мысленно напомнил Хоффман. — “Он теперь с нами, а не против нас”.