«Они считают нас параноиками, гадая, почему мы не подпускаем их ближе. Пять веков назад наша великая империя с четырьмя миллиардами жителей пала. Пока шли Маятниковые войны, из двадцати миллионов граждан республики Горасная в живых осталось лишь половина. После “Дня-П” нас осталось всего два миллиона. После того, как КОГ применило “Молот Зари”, из двух миллионов выжило лишь пятьдесят тысяч человек. А теперь, после учинённой “бродягами” резни, массового голода, болезней и суровых зим, нас осталось всего четыре тысячи. А они всё удивляются тому, почему мы всегда думаем о путях отступления».

(Капитан Миран Треску о различиях культуры гораснийцев и граждан КОГ.

Спустя 15 лет со “Дня Прорыва”)

НЬЮ-ДЖАСИНТО, ОСТРОВ ВЕКТЕС. НАШИ ДНИ, СПУСТЯ 15 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.

Миран Треску старался не перейти на бег, быстрым шагом направляясь к вертолётам. Бег говорил бы о его отчаянии, а Треску твёрдо решил никогда не показывать своим видом солдатам КОГ, будто он нуждается в них. Решение просить помощи у старого врага и так далось ему нелегко. А теперь ещё и приходилось использовать их авиацию. Но Треску вовсе не намеревался просто сидеть без дела и ждать хоть каких-нибудь крупиц информации от Прескотта… или от Хоффмана. Он надеялся, что висящая за спиной винтовка ясно говорила о его намерениях.

Солдаты КОГ разбились на несколько небольших групп, внимательно изучая карты. Хоффман о чём-то оживлённо разговаривал с Маркусом Фениксом, его другом Сантьяго и этим громадным игроком в трэшбол по имени Коул. Бэрда с ними не было, как, впрочем, и женщин, иногда вылетавших с ними в патрули. Но раз тут собрался почти весь отряд “Дельта”, значит, дело было плохо.

Треску поражало то, насколько Хоффман полагался на “Дельту”, хотя у самого в подчинении по-прежнему была пара отрядов, а также несколько вполне грамотных, хоть и неприятных майоров, и куча лейтенантов. Яник говорил, что это из-за того, что они из одного полка. Они были словно из одного племени под названием “Двадцать шестой Королевский полк Тиранской пехоты”, гордо нося его эмблему с черепом и оправдывая девиз “Непобедимые”. Треску тоже чтил традиции и наследие старых времён.

“Но мы не такие уж и непобедимые. Что мне сделать, чтобы показать КОГ, что наши судьбы теперь зависят от них? Мы лишились нашего флагманского корабля и буровой платформы по добыче имульсии, и теперь остались в безвыходном положении. А мне придётся упрашивать их взять меня на борт”.

Но Горасная не была повержена. Его люди всё ещё были живы, несмотря ни на что. А для Треску не было ничего важнее его народа.

Подходя к Хоффману, Треску сбавил шаг, задумавшись о том, что бы сказал ему отец, доживи он до того дня, когда его сын наконец-то заключил мир с КОГ. Генерал Эдгар Треску отвесил бы ему пощёчину, а затем отказался от него. Он заставил сына поклясться в том, что тот никогда не сдастся. И вот теперь Мирану пришлось сотворить ужасное — нарушить клятву, данную умирающему отцу.

“Это уже другая война, папа. Наши старые распри больше не имеют значения. Теперь мы воюем не друг с другом, а против полного истребления рода людского. И вот в этой войне я никогда не сдамся”.

Как только Треску подошёл к ним, Хоффман тут же умолк и повернулся к нему. Даже когда дела шли удачно, на лице полковника не было и тени радости. А сегодня был явно далеко не самый лучший день в его жизни. Побритая налысо голова придавала полковнику бандитский вид, а под его грубыми манерами вовсе не пряталась непонятая поэтичная натура. Хотя иногда Хоффман будто огораживался ими как щитом, прикрывая свой страх совершить ошибку.

“Я знаю, что вы чувствуете, Хоффман. Я знаю, каково это — бояться, что твоя ошибка приведёт к смерти твоих подчинённых”.

— «А, это вы, капитан», — пробурчал Хоффман.

— «Полковник», — ответил Треску. — «Вы сегодня летите на разведку?»

— «Да».

— «Тогда я хотел бы присоединиться к вам», — Хоффману лучше сразу сказать прямо, чего хочешь. Больше шансов, что он согласится. — «Если мои люди услышат отчёт из первых уст, а не от вас, мне будет проще донести до них, чего ожидать в дальнейшем».

— «То есть, проще говоря, слушать всякую херню от империалиста из КОГ вроде меня они не станут».

— «Именно».

Хоффман, и глазом не моргнув, указал на один из “Воронов”, будто бы и не обратил внимания на ответ Треску. Не будь у них довольно тяжёлого прошлого, Треску даже решил бы, что Хоффман ему приятен.

— «“КВ-Два-Три-Девять”», — сказал полковник. — «Забирайтесь на борт, капитан».

Командир экипажа “Ворона” встретил Треску возле дверцы пассажирского отсека, поприветствовав его, как и любого из солдат КОГ, и передал ему наушники с микрофоном. На броне командира экипажа была табличка с надписью “Митчелл К.”, а на вид ему было чуть больше двадцати лет. Вероятно, Маятниковые войны для него — всего лишь смутное воспоминание из детства, если, конечно, он вообще о них помнит. Треску внезапно осознал, что между такими закалёнными в боях ветеранами войны вроде Феникса и служащими в армии ровесниками Митчелла не такая уж и большая разница в возрасте. Для последних слово “инди” вовсе не вызывало ту же гамму чувств и эмоций, какая возникала у первых. Чудовищами, которых стоило бояться, для Митчелла была Саранча, а вовсе не люди.

“А мой сын… Он ведь тоже не помнит никакой другой войны, или того, что у Горасной была целой империей со своей собственной армией”.

— «Пролетим над островом, осмотрим местность, сэр», — Митчелл крутил в руках потрёпанную видеокамеру. Он показал пальцем на линзу. — «Только Бэрду не говорите, что я реквизировал запчасти одной из камер его бота».

— «А он разве это сам не поймёт, когда снимки увидит?»

— «Тогда уже поздновато будет, сэр. Собственность — это девять десятых закона».

На корпусе камеры виднелся отличительный знак канала “Эфира ТВ” — стилизованное всевидящее око. Треску презирал этот канал за его склонность к вещанию банальнейшей пропаганды в пользу КОГ.

— «А саму камеру вы тоже реквизировали?»

— «В наше время новости редко бывают хорошими», — ответил Митчелл. — «Местным куда больше радости приносит то, что они заняты чем-нибудь полезным».

— «Полезным?»

— «Надо урожай растить, дома строить», — высунув голову из люка пассажирского отсека, Митчелл проверил работу фокусировки камеры. — «Не сказать, что тут каждый день что-то такое случается, о чём в новостях сообщать надо, не так ли?»

“Подход к делу у КОГ не так уж сильно-то и изменился, значит. И у них ещё хватало наглости называть наш строй диктатурой”.

Вслед за Фениксом и Сантьяго в пассажирский отсек вертолёта забрался Хоффман. Он сел напротив Треску и, не дожидаясь взлёта, разложил карту прямо на коленях у капитана. И хоть они сидели в метре друг от друга, Треску пришлось воспользоваться радиосвязью, чтобы услышать слова полковника.

— «Это геологическая карта», — Хоффман водил указательным пальцем по изогнутым карандашным линиям на карте. Треску заметил, что у полковника неожиданно очень аккуратно подстриженные ногти, хотя сами руки были испещрены синяками и порезами. — «Вот в этих трёх точках находятся большие трещины твёрдой породы острова. Проще говоря, они отделяют северо-западную часть острова, проходят сквозь гористую местность в центре и разветвляются к югу вот тут. По большей части, трещины расположены вокруг вулкана в центре острова».

Треску изучил карту. Единственная отмеченная на карте трещина, пересекавшая остров с севера на юг, оканчивала в сорока километрах к северу от военно-морской базы.

— «Значит, до поселений стебли не доберутся».

— «Мы пока не знаем, сколько в породе маленьких трещин и лавовых туннелей. Но скоро выясним».