Через некоторое время её не стало… Таррос помнит день её похорон, как сейчас. Помнит, как плакал отец, Каллиста, мама Алессандро.

Он помнит, как мама Целандайн заходилась кровавым кашлем, а Таррос и Каллиста обнимали и гладили ее, вытирая пот. И в одну такую ночь она ушла. Навсегда.

Таррос помнит свои слёзы. А потом была потеря отца, не менее горькая. Но Таррос стал суровее. Теперь он чувствовал ответственность за маленькую сестренку.

Таррос всегда останется благодарен чете Армандо. И глупому умному болтуну Алессандро – за верную дружбу… 》

Дверь раскрылась и ввалился Алессандро. Он бесцеремонно схватил лепешки и принялся их жадно пожирать, опуская в йогурт.

– Ого! В жизни ничего не ел вкуснее! – он громко чавкал и нахваливал. – Откуда это у тебя с утра пораньше? Эй? Я спрашиваю, ты что, оглох, фрателло? – вопрошал он, смотря на печально сидящего Тарроса, погруженного в воспоминания. – Прости. Похоже, у тебя нет настроения?

– Да, и оно исчезнет окончательно, когда ты доешь этот солнечный хлеб, обжора. – Таррос выхватил маленький оставшийся кусочек из руки Алессандро.

– Вот чудак! – рассмеялся Алессандро. – Неужто это стряпня девчонки?! – произнес догадливый друг. – А я думал, она только парней дубасить может. Тебе повезло! Будешь потом каждый день мне подкидывать по штуке? А? – шутил он, желая развеселить Тарроса.

Таррос ничего не ответил. Он встал. Похлопал Алессандро по плечу и вышел, молча доедая свой последний заветный ломтик.

Для Эрис открылся новый Таррос, имеющий грустные страницы в прошлом. Этот человек, прячущий переживания, стал притягивать её еще больше. Ей было бесконечно жаль его – она хотела бы услышать истории из его жизни и разделить его боль.

Таррос же привязывался к Эрис все больше и больше. Между ними было слишком много преград – их положение, окружение, обстоятельства. Но Таррос никогда не сдавался – эта черта характера присутствовала у него с рождения. Для него не было ничего невозможного. Полководец считал, что в этом мире все можно взять – если не по-хорошему, то грубой силой. Если не сразу, то терпеньем. Если не добровольно, то вынужданием. Если не прямо, то хитростью. Он решил, что несмотря на пресловутые обстоятельства, он непременно добьется своего.

Эрис сегодня почти не спала. Ей всё мерещился грустный Таррос, скучающий по матери. Эрис вспомнила свою маму – уже прошло больше десяти лет, как она не видела ее и брата. И ей стало невыносимо больно и обидно – брошенная сирота, которая беззаветно любила жестоких родных только за то, что они ее родные. Она никогда не требовала от них ответной любви, но когда Эрис проявляла свою, эти знаки внимания бессердечно отвергались ими.

Она лежала, повернувшись лицом к холодной черной стене, и из её глаз лились горячие слезы, мочившие волосы на висках, затекая в уши и забивая нос. Её плач, как всегда, был тихим и немым – она давно привыкла, что никто её не жалел и не интересовался причиной переживаний. Эрис глушила всхлипывания и рыдания, из-за этого ее сердце больно давило и резало. Она была уверена – сейчас её мать и брат живут и наслаждаются, совсем не вспоминая о ней. Темнота комнаты нарушалась стуками и треском, но Эрис лишь закутывалась поукромней в своё одеяло и безмолвно плакала, пока не засыпала…

Алессандро поместил Янниса под стражу. Таррос, дав Эрис звание сержанта, знал, что ей никогда не светят те перспективы, что полагаются венецианским сержантам. Она была критской девушкой. Это они, колонизаторы, имели земли – рыцарь, минимум по двадцать пять крестьянских угодий, а сержант в шесть раз меньше. Но её ежедневная работа во имя армии Венеции была очень ценна – из Кандии, маленького острова, разделенного на шесть сестиер, постоянно отправлялись на смерть в Терру на Альпах, на границы, в другие колонии, ополченцы. И мало кто из них был обучен. Теперь в маленькой Ситии появилась большая надежда – может, будет меньше смертей у хорошо подготовленных людей с промытыми мозгами?

Таррос наблюдал, как Эрис сгорала на поле каждый день, не жалея ни новых юнцов, не себя. И теперь он обязан был хотя бы отчислять ей зарплату. Но командир не знал, как преподнести этот деликатный вопрос так, чтобы не обидеть девушку с характером.

Эрис гоняла выросшее количество парней – сегодня она, верхом на Сириусе показывала, как правильно перелазить вокруг оси бегущего коня. Она пеpeнoсила левую нoгy чеpез круп лошади сзади и переходила нa правую сторону седла лицoм внутрь поля. Упиpaясь правым коленом в седло, вставляла левую ступню в скользящую петлю, наклонялась вперед и опускалась гoлoвoй вниз. Левoй pукoй захватывала pyчку, которую прикрепила сама, с лeвoй стopoны седла. Пoдтягиваясь руками, и, последовательно за левое путлище-скашовку и правое путлище. Эрис пролезала под лошадью и ноги её удерживались скользящей петлей – тоже ее маленькой хитростью, которую она требовала выполнять от парней. Заканчивая обopoт, Эрис правую руку переносила на переднюю луку седла, левoй pукoй захватывала заднюю луку и вставляла правую ногу в стремя, после этого освобождала левую ногу из скользящей петли и садилась в седло. Таррос, да и окружающие не могли налюбоваться такими впечатляющими трюками. Эрис все выполняла точно и хладнокровно. То же требовала и от ребят. Им было тяжело, некоторые совсем не справлялись. Но главное – дисциплина и стремление.

Во время обеда Таррос нарочно задержал Эрис на улице под предлогом напоить Сириуса, чтобы ей не осталось места за общими столами. Но преданные ребята «забили» для неё – Никон просто положил грязные ноги на скамью возле себя. Эта идея потерпела фиаско – стратег командир, зная характер верного помощника Эрис, приказал дежурным по столовой запрещать юнцам занимать для кого-либо места.

Эрис вошла внутрь. Она проследила, чтобы всем всего хватило. Это была общая столовая для всего гарнизона. Юниоры питались после взрослых солдат. Командир жестко предупредил старших, что Эрис – вчерашний неизвестный юниор, теперь глава соседствующего крыла и потребовал от всех уважения к ней.

Ополченцы боялись Тарроса из Кандии – бывалые военные знали некоторые подробности из его жизни. Рассказы дошли до местных солдат из первых уст вояк. В частности, они знали, что солдаты Тарроса крайне выносливы, и когда добиваются своего под командованием изощренного и умного стратега, превращаются в обезумевшую стаю беспощадных хищников, раздирающих трофеи. И среди трофеев самыми ценными являются люди – сильные мужчины, молодые женщины, здоровые дети. Они знали страшные подробности, передающиеся из уст в уста, как жестокий командир отдавал приказ своим солдатам в награду за победу пировать три дня и три ночи на пепелище завоеваных селений. Таков был Таррос. Но здесь, в Регнум Крит, куда он возвращался мирно служить после походов на материк и острова, была другая, более миролюбивая политика Дожа.

Дож намеревался перенести столицу сюда, на этот зеленый остров. Генуя подписала отказ о любых притязаниях на остров, а Никея подписала официальное признание Крита частью Венеции.

Эрис наблюдала, стоя у стены. Все места были заняты. Она проверила – всё ли в норме, а Таррос наблюдал за ней.

– Эрис! – позвал командир.

– Слушаю. – ответила сержант.

– Садись сюда. – серьезным тоном сказал Таррос. Эрис не хотела прявлять неучтивости – после их последнего разговора для нее открылись некоторые его слабости, и ей стало его жаль. Его сиротства, так как это одна из самых уважительных причин проявления сочувствия, наряду с болезнью и смертью, рабством и неверием.

– Хорошо. – она осторожно села.

– Нам нужно серьезно поговорить. – отрезал он, придвигая к ее лежащим на столе рукам обед.

– Я что-то натворила? – она подняла свою левую бровь.

– Натворишь, если сделаешь глупость. – сказал Таррос.

– Что случилось? – Эрис заволновалась. Она подумала, что не справляется с новыми обязанностями.

– Эрис. Ты больше не числишься в юниорах, ты знаешь. – она покачала головой.