– Ну сестра, ты даешь. Откуда знаешь?

– Это и Сириусу понятно, мой доверчивый братец Никон. – сказала она, похлопав Сириуса по бедру.

– Короче, давай умывайся и иди ешь. Таррос определил тебе отдельное место возле себя. – сообщил Никон.

– Что?! – вскипела Эрис. – Никогда. Я лучше останусь здесь. Вон, кони солдат нуждаются в смене соломы. – Она направилась по жаркому проходу, изобиловавшему толстыми синими и зелеными мухами.

– Сестра! Командир – упрямый человек. Иди уже, не спорь. – уговаривал Никон.

– Он что и тебе подкинул пару дукат?! – обиделась Эрис, остановясь.

– Сестра. Иногда ты просто невыносима. – без обиды заметил Никон.

– Иди, поешь за меня тоже, брат. – попросила Эрис.

– Я б с радостью, но не смогу. – сказал Никон. – Я попрошу Эллиута, он у нас мастер. – они засмеялись и он вышел.

"Нет, ну что за человек? Вечно выставляет меня перед всеми на посмешище. Дерзкий и настойчивый командир." – рассуждала про себя Эрис, с головой погрузившись в грязную работу. Прошло около получаса, и духота стала спирать её грудь.

– Эрис! – это был командир. – Я звал тебя. – он зашел в жаркие, дурно пахнущие конюшни, где насквозь вспотевшая Эрис с замотанным лицом мастерски орудовала железным совком с длинной рукояткой, приводя округу в порядок. Она вздрогнула. Девушка подняла раздраженные от пота красные глаза.

– Почему ты не пришла? – спросил переодевшийся в обычную одежду, Таррос. В котте и камизе он казался простым человеком. Но его сложение, стать и выражение лица выдавало в нём полководца. Командир, не долго думая, взял лопату в свои большие ладони и принялся помогать Эрис.

– Не стоит. Я сама справлюсь. – сказала Эрис, строго посмотрев на него. – Вы устали с дороги и должны отдохнуть.

– Я не могу отдыхать, когда ты работаешь. – сказал он. – Хочешь, я позову солдат?

– Нет. – отрезала она.

– Здесь столько сильных мужчин, почему ты выполняешь грязную работу одна? – спросил удивленный Таррос.

– Труд дисциплинирует. Люблю работать в одиночестве. Когда я работаю – предпочитаю молчать. Это помогает сконцентрироваться и выполнить всё быстро и качественно. – поделилась Эрис.

– Твои нежные руки созданы не для этого… – Таррос остановился перед Эрис, вызывающе посмотрев на неё горящими глазами. Он схватил ее совок. Она замерла, но не надолго:

– Командир Таррос! Я думала, что только Ваш дружок Алессандро пустомеля, не умеющий держать язык в узде. Но, как оказалось, Вы ничем не уступаете ему! – разгоряченная Эрис опасно повысила голос, смотря ему прямо в глаза. – Я не потерплю фамильярного отношения к себе, даже от такого уважаемого человека, как Вы! – с этими словами возмущенная поведением командира девушка с грохотом бросила совок и стремительно вышла.

Таррос опешил от такой дерзости зеленой девчонки. Он стоял и смотрел на быстро удаляющийся силуэт. Командир, привыкший к женской покорности, почувствовал зов совести и стыд. А еще он жалел, что не смог вовремя остановить свой язык и приструнить взор.

Эрис шла, не замечая ничего вокруг себя. Ее кровь кипела от негодования, она возненавидела прямолинейную наглость Тарроса. Но могла ли Эрис обижаться на него долго?

– Сестра! – позвали ее ребята с поля.

Она лишь отмахнулась рукой, подойдя к Яннису.

– Я плохо себя чувствую, можно домой? – резко спросила Эрис.

– Ну иди, иди. – подозрительно покачал головой учитель.

Из конюшен послышался строгий голос Тарроса, зовущий его солдат. Войны побежали к нему. Эрис нахмурилась и вышла из части.

Вечером Таррос написал письмо для Алессандро Армандо такого содержания:

"Pax tibi, Marce Evangelista meus. *Мир тебе, Марк, мой Евангелист! (лат. )*

Здравствуй, мой лучший друг, мой хитрый лис. Не зря ты слезы лил – ты был прав, без тебя я не смог провести и дня. Но не возрадуйся, самоуверенный болван, я совсем не соскучился. Мои уши только начали отдыхать от твоей утомительной болтовни.

В Ситии есть казнокрады. И я думаю, если глубоко покопать, найдем и обезвредим целую сеть. Но чтобы знать, где копать, мне понадобится именно твой длинный нос, чующий грязную вонь, как ничей другой.

Так что собирайся быстрее, поцелуй Джузеппе и тащи свой нежный з. д в суровую Ситию. Предупреждаю заранее – не распускай свой безразмерный язык, а то укорочу.

Твоя верная противоположность, Таррос."

Он послал своего солдата гонцом, к завтрашнему вечеру ожидая Алессандро.

Командирской комнатой послужила довольно-таки милая маленькая светлая комнатка на втором этаже рабочего строения. Здесь была узкая деревянная амфикефаль, такой же узкий шкафчик и мозаичное разноцветное окно, которое не мылось, по всей видимости, со дня своего рождения. Также был стол для письма и этого было достаточно. Он спокойно спал сегодня ночью, до потери сознания вспоминав дерзкую Эрис, так легко и нагло нагрубившую ему – командиру армии острова Кандии. Он хотел исправить свою оплошность и задобрить её. Но понял, что Эрис не обычная девушка и её не купишь материальными вещами, как других женщин – она, наоборот, оскорбится, заметив подобное отношение. Он решил от чистого сердца попросить у неё прощения и больше не совершать подобных необдуманных шагов, которые могли бы обойтись ему слишком дорого, стерев и сделав тщетными все усилия, которые командир приложил к тому, чтобы сдружиться с этой необыкновенной девушкой.

Вчера Эрис в расстроенных чувствах ушла на побережье, смотреть на волны. Пробыв там пару часов, она направилась к себе. Под вечер Эрис пришла домой без настроения. Бабушка заметила это, но ничего не спросила.

Девушка предпочла вместо горевания посвятить выпавшее время уходу за собой – так её нервы успокаивались. Перед сном у Эрис были свои ритуалы красоты, несмотря на то, что занятие по жизни она выбрала далеко не женское. Она умела следить за собой, это было у неё в крови, некоторые знания смекалистая девушка черпала из редких трудов. Она узнала, как вавилонские невольницы, привозимые царю Соломону делали кожу своего тела атласной и гладкой, лишенной исконно мужских черт. И ей это понравилось, несмотря на то, что некоторые манипуляции были довольно болезненны. Красота требует жертв! После процедур Эрис совершала полное омовение и умащалась маслом эфира лаванды, которое покупала у сестренок Персиуса – в горах обильно произрастали эти благодатные цветы, дающие телу свежесть даже в самых тяжелых условиях. Затем девушка отламывала кусочек широколистного алоэ, который всегда стоял у её спального места, и протирала им лицо и шею. За прекрасной улыбкой девушка ухаживала с помощью масел – оливкового и чайного дерева, на пару с очищающей ворсистой палочкой из прутьев волокнистого дерева. Эти нехитрые приспособления и народные секреты, сохраненные на ветхом пергаменте позволяли Эрис всегда выглядеть на высоте, ибо она сама считала, что душа и тело не должны иметь изъянов, несмотря на окружающие условия. Это было частью её философии, её взгляда на жизнь, что противоречило отшельническим взглядам монахов, распространяемых среди слепо верующего населения и активно культивируемых последними. В Европе, да и в других местностях пилигримы делились с простолюдинами тонкостями самобичевания и пренебрежением элементарных правил чистоты, полагая, что это приближает их к Создателю. Эрис наоборот, считала, что если перед любимым хочешь быть безупречным, то перед Господом – и подавно. Бабушка ругала её за подобные суждения, считая их богохульством. Но упрямая девушка лишь смеялась, спрашивая её, не мешают ли вши сосредоточиться отшельникам на молитве, из-за чего опять получала нагоняй. Эрис придерживалась своего мнения во всем, наживая противников даже среди самых близких людей.

На рассвете Эрис, как обычно, выполнила свои занятия по дому и направилась в гарнизон, надев свою маску строгой сдержанности. Необыкновенное волнение давило ей на шею.