Потом мы с мамой не спеша дошли домой, и там я, наконец, познакомилась с Тасей. Выяснилось, что у нее потрясающе красивые темно-синие глаза. Ох, я много отдала бы за такой цвет для себя! От нее пахло молоком и немного – навозом, я даже обнаружила засохшее пятно от него на задней ляжке, но мама сказала, что стерильной вся корова и не может быть, а вот вымя – запросто и сделать это в наших силах. Потом она доила Тасю, а я смотрела…
Все это не сбило меня с мыслей и воспоминаний, которые нахлынули после той встречи с красивой темненькой девочкой…
Приняли меня в четвертом классе «А» замечательно. Мальчики солидно молчали и присматривались, а девочки сразу подошли знакомиться. Одна даже потрогала мою щеку пальцами и отметила:
– Ух ты, как она загорела.
На этом и остановились.
Губешки и нос тогда еще не так сильно бросались в глаза – мое лицо долго оставалось по-детски пухленьким. И вся я была, как грибок-боровичок – сбитенькая и откормленная. Помню, как сильно нравилась я сама себе – как-то крутилась перед большим зеркалом и хвасталась:
– Глянь, бабушка, какая я вся ровненькая, пряменькая и красивенькая.
А потом, буквально за пару лет, я очень изменилась – вытянулась. И стала не то, чтобы худой, но ужасно нескладной и угловатой. Я стеснялась своих острых коленок и не только их. Казалось, что острые углы выпирают из меня повсюду. А еще вылезли губы и расплылся по лицу нос. Губы были мало того, что большие и странно вывернутые… они еще и не были гладкими, как вот сейчас носят продвинутые девушки. Все они были в вертикальных складочках или же морщинках…
Повзрослев и поумнев, я поняла, что никакого уродства в этом не было, но это сейчас – когда в моде объем. Да и тогда я сильно не загонялась, меня больше беспокоила моя нескладность. На физкультуре я вечно спотыкалась и даже умудрялась запнуться одной своей макарониной о другую, руки тоже были слабыми… Надо мной стали насмехаться по этому поводу. И бабушка отвела меня в танцевальную студию.
На предварительном собеседовании и пробе сил, так сказать, я показала товар лицом, но меня все равно взяли – это был блат. Танцы, которым планировали меня учить, назывались спортивными бальными. А в них каждой девочке полагался мальчик в пару. Мне назначили Тему. Моего возраста, он учился в нашей школе в параллельном классе. Скорее всего, родители загнали его на танцы, чтобы тоже искоренить то ли неуклюжесть, то ли комплексы… Тема был рыжеватым и длинным. Потом, через пару лет, у него полезли прыщи и смотрелись они безобразно.
– Выдави его сейчас же! – шипела я на репетиции, – почему ты его не выдавишь? Он же уже белый?
– Мама говорит, что это смерть, – мрачно жаловался он, – потому что носо-губный треугольник.
– Ладно, тогда не трогай… – Тема был нужен мне живым, он оказался изумительным партнером – гибким, с чувством ритма, музыкальным слухом, а еще – очень сильным. В спортивных танцах это важно из-за множества силовых поддержек. Дело в том, что параллельно с танцами он таскал с пацанами гантели и отжимался на турнике возле школы. А еще он был очень терпеливым. Это тоже было важно, потому что, хоть я и делала успехи, но до него мне было – ой, как далеко.
В четырнадцать я в него влюбилась. Сама не знаю, когда это случилось – в какой момент? Но на четырнадцатилетнего Тему начали заглядываться девочки, говорить о нем, шептаться. Он быстро превращался в юношу, был рыжим и голубоглазым – красивым. А еще наши танцы… все эти касания, поддержки, глаза в глаза… В общем, все закономерно – с каждым месяцем и годом я втюхивалась все больше.
А потом стала замечать вначале робкие, а потом и более смелые знаки внимания, которые прилетали мне от него. Это были мелочи, но очень значимые для меня. Прыщи он как-то вывел, или они сошли сами, я к этому времени округлилась в положенных местах – мы с ним стали «ходить». Официально это произошло первый раз, когда он молча забрал у меня портфель и довел до самого дома, молча ткнул его мне в руки и так же молча ушел. Я думаю, что он тогда стеснялся.
Когда нам исполнилось шестнадцать, он поцеловал меня первый раз. Между нами тогда находился тоже портфель, им я и была плотно зафиксирована у стенки своего дома. Смачно чмокнув мои шлепалки, Тема улыбнулся и спросил:
– Ты же не против?
К окончанию учебы в школе он стал для меня всем. Я смотрела ему в рот, верила больше, чем себе, а еще… я уже чувствовала что-то при поцелуях, как и он, потому что у него там было твердо, а у меня ужасно жарко. Сейчас все это вспоминалось с легкой иронией, а случись у нас иначе – могло бы и с нежностью. Но получилось так, что у меня открылись глаза. И думать об Артеме иначе, чем с ненавистью, а с возрастом – просто с неприязнью, я уже не могла.
Это случилось в день выпускного. Решительно настроенная и очень нарядная, я шла на него, чтобы отдаться своему любимому – ни больше, ни меньше. Мне было семнадцать, как и ему. У него сатанели гормоны, у меня – тем более. Теперь я понимаю, что это во многом благодаря генам, потому что южные девочки созревают раньше северных. Крепкие грудки, круглая попка, спортивные ножки и тоненькая талия были при мне – в них я была уверена. Лицо? Уже не так сильно, потому что до меня долетало что-то такое…, на что я не обращала особого внимания – главное, что я нравилась Теме.
А потом случилось оно – я услышала.
Все гости и выпускники сразу же проходили в спортивный зал школы, где должно было состояться мероприятие. Я собиралась сделать так же, просто побежала немного вперед, а нужно было дождаться маму, папу и бабушку, которые собрались вместе со мной на торжественную часть. Я решила подождать их возле беседки, под роскошной ивой. Вокруг беседки по всей длине была устроена лавочка, я села там и притихла. От мыслей, которые хороводились в голове, было страшно и сладко одновременно. А в беседку с другой стороны кто-то вошел.
Совпадение, стечение обстоятельств, судьба?
Это был Тема и один из его друзей – парень старше на год, который этой осенью уже должен был пойти в армию. Мало того, что они выбрали беседку, возле которой сидела я, так еще и говорили обо мне.
Наверное, этот разговор должен был намертво врезаться в память. И оставить там след, который будто выжгли каленым железом. Я должна была запомнить каждое слово и тот самый порядок, в котором они были сказаны – что именно и за чем. Ничего подобного! Я и сейчас помнила только самую суть, а тогда, когда до меня дошло, в каком ключе они говорят обо мне… Все воспринималось, как в тумане, через шум в ушах и… не-не-не – я ничего не напутала и не надумала.
Зато узнала, что я черножопая – так меня называл его друг, а он его не одернул, даже сам повторил пару раз. Потом оказалось, что целовать меня, это иметь полный рот говядины – опять слова друга и смех моего Темы. И еще – что Тема не прочь меня вы…ь. А еще… что его друг тоже не прочь сделать то же самое со мной после него. На что мой Тема посоветовал не гнать…
Я не помню, как вернулась домой, как выла там и голосила, отбивалась от папы, а мама вообще боялась подойти ко мне, и с ней тоже было плохо, потому что я до сих пор помню выражение ее лица тогда. Потом я выбилась из сил и лежала, как мертвая и мне вызвали скорую. После укола я долго спала – до середины следующего дня. Кто-то из одноклассников будто бы забегал узнать, почему меня нет на выпускном, но им сказали, что я заболела. Одно помню совершенно точно – я ушла от беседки тихо, меня не услышали. Может, потому, что я почти уже и не дышала, не жила тогда?
В Питере папа нашел мне психолога. По-настоящему хороший специалист этого профиля всегда был редким зверем, и я не знаю – насколько хорошей была Нина Осиповна, но меня она не мучила. Мы с ней встретились всего пару раз. Я что-то сказала ей, где-то рыдала или просто нервно тряслась и молчала, но она почти сразу посоветовала моему папе очень хорошего косметического хирурга. Тогда их еще не было, как сейчас – на каждом углу и это был специалист, который стажировался где-то в латинской Америке.
