Было страшно. Это уже точно рефлексы.

— А… — еле выдавила я из себя и будто испугалась собственного голоса.

— Да, — кивнул Макс в ожидании. — Что? Ты хотела меня о чем-то спросить?

— Да… Э… а к чему это… все… все это вот вокруг?

— Что именно?

— Ну, — нервно хихикнула я, глядя на огни, — все эти… гирлянды. Свечи. Все эти украшения. Что все это значит? По какому поводу? Наступил какой-то праздник?

— Хехе, — закусил он довольно губу и решил потянуть интригу. — Рад, что ты спросила, Лиса. Я знал, что ты не вспомнишь. Знал, что совсем забудешь об этом замечательном дне… А вот я не забыл.

— И… Что же это за день?

— Это годовщина, — тряс головою Макс, будто говорил о чем-то само собой разумеющемся.

— Годовщина? — удивилась я. — Какая годовщина?

— Пф… Какая-какая… — шелестел он пакетом и что-то из него доставал. Что-то безумно вкусно пахнущее… — Наша годовщина, Лисенок. Наша с тобой годовщина.

Наша годовщина?

Мои мозги стали судорожно перебирать любые варианты, начиная днем, когда я впервые заговорила с Максом, когда мы впервые поцеловались, когда признались друг другу в любви и даже когда мы первый раз… ну…

Я больше не могла думать о чем-то другом, кроме еды. Потому что из пакета появилась заветная коробочка с гамбургером. Макс открыл ее и показал мне великолепный, ароматный и совсем не помятый биг-мак… О боже. Как же я была этому рада.

Неужели это все для меня? Он не откусит кусок сам, наслаждаясь моей лютой завистью? Не выбросит все в унитаз? Не растопчет ногой?

— Это мне? — поразилась я до глубины души. Это не могло быть правдой.

— Да, тебе, — улыбался Макс, протягивая сочный и еще теплый (!!!) гамбургер, который приготовили от силы десять минут назад.

— О… — тряслись мои руки, упиваясь этим волшебным теплом. — Господи. Настоящий гамбургер. Как же я давно его не ела.

Мой рот наконец-то встретился с нормальной едой. И пускай это был обычный фастфуд из макдональдса, но после нескольких дней в конуре он казался райским наслаждением. Я ощущала языком соус, колечки лука, подтаявший сыр, хрустящий салат, но главное — свежайшую булочку, которая хранила внутри целых две больших котлеты…

— Ты, я вижу, все так же любишь мясо, да? — любовался мною Макс. — Ты всегда была мясной девочкой.

— Кхм… — чуть не подавилась я от смеха. — Вообще-то я вегетарианка.

— Серьезно? — расстроился Макс.

— Да. Я больше не ем мясного. Причем ужа давно. Наверное, года три уже. Или даже четыре. Не помню.

— Печально… — задумался Макс, сидя на стуле и подперев голову рукой. — Как же сильно ты изменилась с тех пор. Теперь мне трудно тебя узнать. Трудно разглядеть ту девчонку, что ходила со мной на дело… Теперь ты стала правильной. Да… Но ничего, это хорошо. Это похвально. Так и должно быть. Ты ведь нормальный человек, а не… кхм… это хорошо… Хочешь колы?

Макс достал из пакета картонный стакан и проткнул крышку трубочкой.

— О, классно, — улыбнулась я с благодарностью. — Холодненькая.

Макс тоже улыбнулся в ответ, но как-то грустновато. Одному только богу известно, о чем он тогда думал. Но потом он подарил мне акт неслыханной щедрости.

— Тебе, наверное, неудобно так есть, — сказал он и потянулся к моему ошейнику. — Давай-ка я лучше сниму эту штуку с твоей шеи.

Я прекратила есть и настороженно замерла в ожидании чуда. Неужели это все реальность? Я не сплю — он и правда снимает с меня собачий ошейник с шипами?

На шее что-то щелкнуло, хватка ослабла, и я наконец смогла поднять голову без чувства тяжелой ноши.

— Ох-хох… — вращала я головой от блаженства. — Как же приятно опять почувствовать себя человеком… С едой в руках и без ошейника на шее.

— Хм, — улыбнулся Макс и спросил: — Вкусно?

— Очень, — ответила я честно и даже как-то смутилась.

Мне было стыдно себе признаться, что я начала питать к этой твари чувство благодарности. Пускай он мучил меня сутками и бил, но в ту секунду мне было хорошо, как… как уже не было давно. Я уже через силу доедала подаренную порцию радости и с интересом рассматривала эти странные зеленые глаза… Которые неустанно смотрели на меня в полном молчании.

— Покушала? — кивнул Макс с облегчением. — На праздники всегда надо вкусно кушать. Особенно на годовщины.

— Кхм… — вернулась я к истокам нашей беседы, — так а что же это за годовщина, Макс?

— А ты не помнишь? Правда не помнишь, да? — поджал он губы с сожалением.

— Н… нет. Извини. Не помню.

— Ясно… Что ж. Сегодня ровно восемь лет. Представляешь? Ровно восемь лет уже прошло с того самого дня.

Я задумчиво допила колу, добравшись до голого льда на дне. Но так и не поняла, о какой годовщине идет речь.

— Восемь лет после чего?

— Хм… — улыбнулся Макс краешками губ. — Сегодня восемь лет с тех пор, как ты прислала мне то письмо… Помнишь?

— Черт…

— Ага. То самое, в котором ты написала, что уходишь. Что хочешь начать свою жизнь с чистого листа и больше не желаешь меня видеть.

— Прос… прости меня, Макс. Пожалуйста, прости. Я просто… прости, я просто… — Мои руки снова начинали дрожать от страха.

— Ты тогда написала, чтобы я тебя не искал. Чтобы не пытался тебя найти и… хах… не пытался «склеить то, что было сожжено самой судьбой»… Кажется, так ты написала? Я сохранил это письмо и перечитывал его сотни раз… Сотни. Если не тысячи… Пока оно совсем не протерлось и не рассыпалось на мелкие клочья. В труху. Как и моя жизнь после твоего ухода… Ты не желала иметь со мною дела. Больше не хотела. Хотя и понимала, что была моей должницей, верно?

— Макс, умоляю! Прости, но я просто боялась, что…

— Долги надо возвращать, Лисенок. Надо всегда возвращать… А если вернуть уже не можешь, то придется за это ответить…

Макс опять зашелестел пакетом и достал оттуда то, что лежало в самом низу.

И это была веревка.

Наше празднование годовщины неожиданно зашло в тупик. Я сидела на кровати, он — на стуле. Мы смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Комната погружалась то в зеленый цвет, то в синий, то приторно желтела, обнажая все морщинки на его сосредоточенном лице.

А между нами был моток веревки — толстой и прочной, Макс молча держал ее в руке, пугая меня до полусмерти. Что он задумал?

Мне стало очень неуютно, я съежилась на кровати, готовясь к чему-то плохому.

— За… зачем… — заикалась я от нарастающей дрожи, — зачем тебе веревка?

Макс посмотрел на приготовленный канат и ответил просто:

— Я люблю веревку. Она универсальна.

— Что… что ты собираешься с ней делать, Макс?

— О… — кивал он с восхищением, — с веревкой можно делать что угодно. Много… много всяких интересных вещей…

Видя блеск в его глазах, я понимала, что ничем хорошим это не кончится. Вся эта прелюдия с едой и напускной добротой сулила мне новые испытания. И пускай я пока не понимала до конца, что конкретно задумала эта сволочь — мое тело на сто процентов было уверено, что вскоре ему придется несладко.

— Например… — решила я узнать подробности.

Но не потому, что мне правда было интересно, а лишь для того, чтобы отсрочить начало кошмара хоть на несколько минут. Я была готова тянуть этот странный разговор хоть целую вечность, только бы веревка осталась в мотке.

— Сейчас сама увидишь, — хитро улыбнулся Макс. — Я тебе все покажу… В подробностях.

Мне стало страшно до цокота зубов. И как бы я ни пыталась сдерживать слезы, они катились по щекам без разрешения — одна за другой.

— Мне страшно… — плакала я. — Ты меня пугаешь, Макс. Очень сильно пугаешь… Ты хочешь меня повесить? Повесишь меня, да?