К реальности меня вернул мощный толчок – за бортом бушевала гроза, вынуждая ходивших по салону стюардесс периодически вздрагивать, хватаясь на сиденья. После чего по обшивке застучал град – ледяными шарами по алюминию. На секунду мне показалось, что сама природа стремится воспрепятствовать моему приземлению в Италии. Да, интересно, как там моя сумка поживает?
Когда шасси наконец коснулось мокрого асфальта, я включил телефон, который во время полёта был насильственным образом погружён в сон. И как только я его включил, он завибрировал сообщениями. Они накопились за время полёта и теперь голодными стервятниками набросились на моего старичка. Это были сообщения от Вадима. Он допытывался о том, долетел ли я и всё ли у меня в порядке. Мой телефон продолжал ещё работать в этом странном режиме: он лишь принимал сообщения. Это означало, что я не мог ответить на этот шквал СМС.
На душе было достаточно спокойно. Заходя в здание аэропорта Маркони города Болоньи, я лишний раз обдумывал, как потрачу те 2 000 евро, которые мне обещали за выполненную работу. Там на одежду или инструмент музыкальный какой-нибудь. А может, лучше закупиться тёплой одеждой, каким-нибудь холодным оружием или ещё чем-нибудь, что может пригодиться в постапокалиптическом мире – всё больше людей говорит о скорых бесповоротных изменениях. Чёрт его знает! Да и, если посмотреть, 2 тысячи евро не такие уж и большие деньги. А может, ещё парочку раз слетать?
Гроза уже пошла на убыль, но дождь всё продолжал обмывать стёкла, крыши машин и зданий. И я просто уверен: если б погода умела читать мысли, то она от негодования обрушила бы на меня все свои громы и молнии, поражённая моими размышлениями.
Но ничего не произошло. Дождь не выказывал никакой агрессии, а молнии остались позади.
Я зашёл внутрь. Решил не бросаться сразу на поиски чемодана, а осмотреться. В проходе стояло несколько человек в штатском с какими-то удостоверениями на шеях. Проходя мимо, я вынужден был остановиться – у меня спросили документы. Это произошло как-то неожиданно. Я даже не успел задаться вопросом: а с какой стати такой контроль на внутреннем европейском перелёте? Но было поздно. Моя рука нащупала в заднем кармане джинсов паспорт и протянула его непонятного происхождения контролёрам. Они вместе принялись его осматривать, почти обнюхивать, не хватало только, чтобы его попробовали на вкус. Они остановили внимание на азербайджанской визе. После чего спросили, где моя сумка. А та как раз подъехала к нам чуть ли не вплотную. Мой рот говорит «вот она», и моя рука указывает пальцем на синюю сумку. Сумку с героином. Ощущение было таким, что я потерял контроль над ситуацией и ситуация начала контролировать меня. Впечатление, будто я смотрю фильм со мной в главной роли. Смотрю и больше ничего не могу сделать.
– Пройдёмте с нами, – один из проверяющих обратился ко мне по-английски.
Я соглашаюсь, ведь причин отказываться у меня нет. Правда? Если я начну увиливать или откажусь, это окажется очень подозрительным. А так пусть проверяют, мне же нечего скрывать. Бред. Сущий бред. Я, следуя за ними, пытаюсь не выглядеть полным идиотом и спрашиваю: «А что, в конце концов, происходит?» На что мне ответили: «Обычная проверка». Обычная проверка? Ну-ну.
Меня ведут какими-то коридорами, слева и справа – кабинеты, офисы. Все закрыты, кажется, пустующие. Заводят в один из них. Теперь я вижу, сколько их, моих сопровождающих. Трое мужчин и две женщины.
Первый – брюнет лет сорока с лицом человека серьёзного, немного строгого (хотя строгость была присуща всем), видно, не слишком способного на мягкости. Второй был острижен практически налысо и имел внешность вылитого следователя из этих бесчисленных немецких сериалов. Из мужчин он говорил лучше всех по-английски. Третьему же суровость была совсем не к лицу. Он создавал впечатление скорее плюшевого медведя, чем беспрекословного блюстителя закона. От него веяло добротой.
Тем временем я оказался в центре кабинета с двумя столами и всякого рода техникой и аппаратурой. Мою сумку водрузили на один из столов, раскрыли её и начали лазить, ощупывать все отделения и карманы, вытаскивая вещи. Мои вещи! Я стоял как побитый, наблюдая за этой не слишком приятной сценой.
Как я говорил, женщин было две. Одна носила светлые кудри, которые были не слишком ухожены. Она не была красивой, в ней не ощущалось женственности. Готов поспорить, что у неё вообще нетрадиционная ориентация. Я ощутил в ней излишнее количество мужской энергии. Было видно, что она получала удовольствие от происходящего и уж никак не была склонна к состраданию. Вторая была ещё девушкой. Маленькой, с короткой стрижкой, в очках. Она лучше всех говорила по-английски. В ней присутствовала нежность и мягкость в противовес её коллеге. Я предположил, что у девушки в очках меньше опыта, который мог бы сделать и её чёрствой.
Брюнет вместе с блондинкой, не наткнувшись ни на малейшую деталь, которая могла бы вызвать подозрения, на секунду поднялись от моего чемодана. На их лицах можно было прочитать приятное удивление, смешанное с облегчением, будто они и не хотели меня в чём-то уличить. Но тут они принялись прощупывать дно. Я, смотревший на них с наигранным недовольством, в тот момент всем сердцем пожелал провалиться сквозь землю и оказаться где-нибудь в Китае посередине рисовой плантации с честными гражданами, мирно ковыряющими грядки. Сердце ёкнуло, когда заскрипела обшивка, оголяя несколько солидных размеров коричневых пакетиков. Сумка оказалась вспорота, вскрыта, как консервная банка. Только вот внутри никакого тунца не оказалось.
В мгновение ока по их лицам пробежала тень, они окаменели, стали до неузнаваемости строгими. На мне же не было лица, а что от него осталось, стало белее горного снега. Тот итальянец, что был похож на героя из немецких сериалов, щёлкнул наручниками у меня на запястьях и объявил, что я арестован, добавив, разумеется, известную фразу: «Вы имеете право хранить молчание. Всё, что Вы скажите, будет использовано против вас». После чего «welcome to Italy» из его уст прозвучало отнюдь не гостеприимно.
Пока один мне надевал наручники, остальные повытаскивали телефоны и фотокамеры, фотографируя свой улов. Кто-то упомянул журналистов, и тут я пришёл в себя. Нет. Такая слава мне была совсем ни к чему.
– No, please, no journalists. If you don’t call them, I will help you. I will help to capture my boss, the man who sent me here5
Выражение азарта пропало с лиц тех, кто так желал вызвать репортёров. Отлично! Кажется, сработало.
Двое из трёх мужчин отвели меня в соседний кабинет и обыскали. Вернувшись, я сел в синее кресло, которое они поместили чуть ли не в самом центре офиса.
Мой телефон лежал на столе передо мной и изнемогал от вибрации бесчисленных СМС. «Где ты?», «Как ты долетел?», «У тебя всё в порядке?» и последнее: «Я исправил неполадку с твоим телефоном». После чего мобильник действительно зазвонил.
– Can I answer? It’s my boss calling6
Мне строго запретили прикасаться к телефону. После появился с лысиной, напоминавшей оливку по форме и цвету, переводчик в форме полицейского и стал, старательно выговаривая слова, объяснять, что у них нет полномочий сотрудничать со мной. Но обошлись всё-таки без репортёров.
Затем меня повезли по ночному городу. Брюнет со своей кудрявой коллегой остались нас ждать в кабинете. Мы пронеслись по сияющим ночными огнями улицам в крохотном стареньком бежевом «Пежо». В полицейском участке мне сняли отпечатки пальцев и сделали несколько фотографий.
После этого нам пришлось прождать около получаса, прежде чем мы вернулись в аэропорт. Мы были в коридоре, когда меня прорвало, и я рассказал всё вызывавшей доверие девушке-следователю. Я сделал это, так как у меня не выходили из головы слова одного их полицейских: «Если ты не будешь сотрудничать, тебе придётся худо». Рассказал о маршрутах, всё, что успел узнать от Вадима. Но она сказала, что им уже всё известно. Она закурила.
