Но старик‑пуштун, переводивший разговор, неожиданно не стал сообщать отказ дочери Хана, вместо этого о чём‑то заговорив с ней и с её братом.

Через пару минут пашто обратился к Разие:

– Тебе помогут пуштуны, девочка. Ты шиитка, из другого государства. И вступись дочь Степного Хана за тебя от имени Орды, как ты того просишь, это будет беззаконием между народами. Мы же с вами идём от одного родственного корня, и к различиям в вере мы гораздо терпимее. Помощь, которую ты просишь, тебе будет оказана. Но попечителями твоими в этом деле выступят пашто из хеля вазири, каум Каррани. Всё прочее будет по твоей просьбе.

Разия, боясь поверить в услышанное, с замиранием в сердце повернулась к старику:

– У меня почти что нечем расплатиться, поскольку деньги надо будет отдать мужу второй жены отца… Но я готова быть вам рабыней до скончания дней, только помогите спасти брата!

– Оставь разговоры о рабстве, – передёрнул плечами пуштун. – Справедливость и милосердие ещё не перевелись в наших горах… Среди пашто хватает ещё достойных людей, чтоб вступиться за сироту. Просто вначале нам надо завершить одно наше дело и догнать кое‑кого. Потом каум Каррани поможет и тебе…

_________

Через какое‑то время я вспоминаю синонимичные корневые ряды из далёкой молодости там  и разговор Актара с Разиёй начинаю где‑то понимать.

Девчонка, расчувствовавшись от взятых Актаром на себя обязательств, тут же бухается ему в ноги (фигурально) и в благодарность предлагает себя ему же мало не в рабыни (а это уже реально).

– Оставь разговоры о рабстве, – как‑то неожиданно мудро и спокойно отвечает ей Актар на пашто (который она, видимо, понимает). – Справедливость и милосердие ещё не перевелись в наших горах… Среди пашто хватает ещё достойных людей, чтоб вступиться за сироту. Просто вначале нам надо завершить одно наше дело и догнать кое‑кого. Потом каум Каррани поможет и тебе.

Алтынай явно сдерживает эмоции, доходящие чуть не до слёз, когда я ей тихонько перевожу последние слова Актара. А я вспоминаю совсем другой мир и совсем другое время.

Ведь старик сейчас не врёт; и где‑то его слова даже больше, чем правда.

В своё время, пуштуны из Пакистана, ещё и за свои деньги, снаряжались в эпоху заката одной Империи, чтоб помочь своим родственникам по ту сторону границы. В государстве, в котором эта Империя правила.

Мы тогда были с ними по разные стороны, плюс пропаганде нельзя было верить ни с одной из сторон…

Но уже много позже, один мой начальник, заставший ту десятилетнюю войну лично, говорил:

– К сожалению, у нас очень не любят освещать этот момент, поскольку он в корне подрывает ещё старую идеологическую установку.

– Какую? – закономерно уточнил я, старой Империи почти не заставший и о причинах войны на югах только догадывавшийся (плюс не знавший, что и мне туда в скором будущем окунуться придётся изрядно).

– Байка была о том, что в Афганистане против нас воевали исключительно неразумные из местных и – чужими руками – богачи с той стороны границы. Последние, дескать, не рисковали – только деньги давали.

– А это было не так? – начальник явно хотел, чтоб я его порасспрашивал, и я не стал его разочаровывать.

– А это не так. – Кивнул он. – Поброди при случае по Пешавару, лучше даже по окрестностям. Естественно, со знакомыми либо друзьями. Поговори со стариками за шестьдесят. Они за свои деньги снаряжались, и воевать шли за братьев‑пашто. С автоматами против наших танков и авиации. Хотя по ту сторону границы многие из пашто были более чем обеспеченными людьми.

Не хотелось бы никого идеализировать, тем более что от хеля к хелю люди разные.

Да и лично я видел отнюдь не только сплошное благородство этого народа, даже уже здесь.

Но нынешний поступок Актара в моё понимание отчасти укладывается.

К сожалению, это далеко не единственный возможный сценарий реакции его большого (и очень разнообразного в действиях) народа.

Кстати, уже позже, слова начальника я критически пересмотрел. Как часто бывает, это была правда, но далеко не вся. Что не умаляет достоинств самого Актара здесь и сейчас.

Видимо, мыслить категориями народа не всегда правильно. Важно, кто именно оказывается с тобой рядом в критический момент.

_________

Примечание.

Мнение автора может не на 100 % совпадать с мнением персонажей.

А может и совпадать…

– Но сейчас вы путешествуете вместе? – Разия требовательно переводит взгляд с Актара на Алтынай, утратив ко мне всякий интерес.

Актар смотрит на неё с какой‑то странной смесью позитива и чёрт знает, чего ещё; а мне в голову приходит дурацкая поговорка о бесах в ребре.

– Зачем спрашиваешь? – абсолютно безэмоционально уподобляется Иосифу Алтынай. – Что это меняет?

– Хотела помочь. Вы же ловите двоих своих, которые служат вашей столице и хотят на вас там о чём‑то донести? – девчонка продолжает требовательно смотреть на Алтынай, изредка поглядывая на Актара и наливаясь чем‑то подобным удовлетворению.

– Говори, – подаётся вперёд Актар, делая нам знак молчать.

– А что говорить? – удивляется Разия. – Я всё сказала. Этих ваших двоих, думаю, что узнаю, потому как видела. У меня отец занимался тем же, вернее, его люди… у нас. Этих ваших могу узнать в лицо. – Повторяет она. – Собственно, именно это я и хотела предложить в качестве оплаты за жизнь брата. Думала, что для вас это должно быть очень важно, если сама дочь Хана в погоню отправилась.

Над столом виснет тишина, на Разие скрещиваются взгляды. А я чувствую, что в лице того же Актара над ней в прямом смысле завис меч.

– Эй, вы чего? – испуганно сжимается Разия. – Я же сама вам сказала! Могла бы вообще промолчать… У меня отец был главой точно такой же службы в Исфахане.

– А ваши дворцы куплены на доходы от этой службы или от ассенизации? – пытается поддеть персиянку Алтынай, но та и бровью не ведёт.

– От ассенизации, – выпаливает персиянка синхронно со мной, потому что я уже сопоставил всё и, кажется, разобрался.

Дальнейший рассказ подтверждает мою догадку.

– Не от службы. Служба убыточная, её отец сам финансировал, – легкомысленно взмахивает рукой Разия, взглянув на меня со сдержанным удивлением. – Ему из Дворца ради этого и дали на откуп дело … всерьёз никто не воспринимает; люди могут войти в каждый дом и работать, сколько надо; деньги очень большие крутятся…

– В э т о м  крутятся большие деньги?! – теперь уже Алтынай подаётся вперёд, не в силах поверить (по опыту свободной степной натуры) в то, что коммунальные функции в городе – самые дорогие. А ещё и такие , и здесь …

– Даже больше, чем ты думаешь, сестра, – вставляю со своего места.

Сейчас, когда Алтынай начинает сомневаться в богатстве ассенизаторов и в доходности их бизнеса, просто беру её за предплечье прямо через стол. Потом спохватываюсь и убираю руку.

Кажется, не обратили внимания.

Сама Алтынай многозначительно играет бровями и изображает лицом вначале тоску, потом иронию. Здесь, конечно, такое не принято – хватать руками женщину через стол…

Но именно сейчас мне вспоминается одна личная история.

Где‑то в первых годах после распада Империи многие её осколки ещё поддерживали старые отношения между собой. В одном двухмиллионном городе что‑то случилось с канализационными коллекторами – длинными бетонными трубами, два с лишним метра в сечении, уходящими под землю с углом понижения три – четыре градуса на, кажется, то ли четыре, то ли более километров в длину.