Если верить рассказам Александра, он единственный из «троицы», кто «заслужил». И тут, без всяких! Заслужил и получил, ту семью, которая, действительно, взаимно заслужила и получила, его.

Это, была такая… Отдача и взаимность! «Очаг» и «казан»… Родной дом и семья. Семейное благополучие… «Благость»!

Это, было видно, невооруженным глазом. А подкрепленная записями мужчины, не давало поводов для сомнений.

Если бы, не кража… Если бы, не итог! Не от хорошей жизни… Не спасение во спасение… Для него это было, далеко не так. Опять же, для «единого» из всей «тройки». Это была смерть, как она есть. С одним, лишь «плюсом», в качестве вечности. В коей он… Делал все то, что и до этого.

Обделенный материнским словом и отцовским плечом. «Целость» разрушилась, не в «процессе». Она разрушилась с уходом его.

А как красиво было! Эстетично… Прекрасный дом. «Чистая» демоническая семья: родители и ребенок… Мать и отец, сын. Который был «внутренним лебедем» и «внешним гадким утенком». Но мы с тобой, не о внешности! Помнишь, да? О принципах и привычках, установках…

Пока все дети, имея такой «семейный опыт» и «костяк», «почивали на лаврах». Или как-то и что-то, где-то «имели» с этого… Проживали и «просаживали», заработанное. «Выстраданное» в моментах, не их «честным трудом». Егор… Пропадал на улице и во дворах, с такими же, и не с такими же, как он!

Со сложностью «простого»… «Простецкого» и «ветреного» характера. Ему хотелось «иначе», хотелось «по-другому» и «другого». Хотелось «свое». Именно, «его». Искусства и творчества, «созидания»…

То, что началось красным и оранжевым, белым кирпичом. Черным углем и черным грифелем. Плавно перешло, в мелки. А после и в баллончики с краской…

Сменялось время и сменялся век, привнося нечто «новое». Привнося «новшества»! В мир «лоботрясов» и «разгильдяев», «шатающихся без дела на улицах». И «уродующих дома и дороги»…

Он жил в этом и этим проживал. Не существовал, а жил! В этих простых и неприглядных, на первый взгляд, надписях и образах… В них, был он. Весь он, от начала и до конца. В них, была его душа. «Естество» и «предназначение»!

Он не скрывался и не скрывал то, кто он есть. И от того, кем он есть. Не считал нужным. Ровно, так же, как и показывать чрезмерно. «Выпячивать» это и этим «красоваться», «кичиться» и «делиться». Зачем? Кому нужно,– узнает. Кто не понял, поймет. Но сам, он не будет этим «давить» и «выдавливать», «продавливать». Ему, и его, не «прельщало» это. Никак не помогало, но и не мешало.

Он не пользовался этим, но и не боролся с этим. Знал, что бесполезно и это просто надо принять, как «данность». Как то, что… Ты чуть более «талантлив». На «капельку»! На самую крохотную «капелюшечку». И чуть более, «живуч». Все! Все остальные «примочки» и приложения, к «дополнению», проходили мимо него. Даже, не «по касательной». Просто… Мимо! Не «цепляя» и не «цепляясь».

Шел в школу, рисовал. После школы шел, рисовал. Вне школы… Прогуливал и сбегал… Рисовал!

Ну, а дальше… Не в то время и не в том месте… «Чистое» и «несмешанное» ни с чем, не «испорченное нутро» и «плоть». Ценилась, куда больше и дороже. Тем более, когда она сама и «в руки плыла».

Разрисованный прилавок раз, разрисованный прилавок два… И вот, ты уже сам на «прилавке». Поначалу, думаешь, что «попался» в очередной раз, за своим «занятием». Подумаешь над своим поведением и тебя отпустят. Но тебя не отпускают. И чего хуже, пытаются «сбыть» и «продать»…

Александр пророчил ему прекрасное будущее, в написании картин. Но куда там, картины. Даже, не из-за «несовпадения несовпадающего».

Где кисти и искусство, а где баллончики и творчество? Тут, улица и скорость! «Написание», фактически, на время. На скорость! «Игра» и «интерес», «спорт». Адреналин и азарт, эндорфины… А там, тепло и уют! «Домашний очаг». И не только: минуты, часы и дни… «Ваяй», не хочу.

Вот именно, что «не хочу!». Он бросил, не поэтому. И далеко, не из-за этого. В какой-то момент. А точнее, во вполне определенный и единый, единственный момент! Все перевернулось, с ног на голову. Он перестал «меняться» и «расти». И сам запретил себе это. Воспретил расти, всячески. Разве… Не душевно!

Вымещая себя внутреннего, в текст стихов и песен, музыку… Внешнее «приелось» и начало отдаваться болью. Болью воспоминаний прошлой жизни, которой он, так и не увидел больше.

Не хотел и не ведал… Не знал! Не знал, а нужен ли он, теперь? Стоит ли и надо ли?

Последнее его творение, так и осталось «штампов». Даже, «клеймом»… В вечность и бесконечность! На стене, за его кроватью. Последнее граффити и мелом. Белым на черном! Воспоминание и фото… Разве, «размытый контур». Без «наполнения» и «заполнения».

Образы троих. Мужчина, женщина и ребенок… Мать, отец и сын! Без черт лица и деталей одежды… Разве, по росту и прическам, можно было различить: кто, есть кто.

Может, если бы он «капнул» поглубже… Он бы вспомнил, скорее всего! Все-таки, его ситуация была, не из «худших». Но он нарочно и специально, не делал этого. Чтобы не было больнее. И чтобы не сорваться… Не броситься искать!

Так, выглядело «открещение» и «крест». Его личный «перевернутый иконостас». С тремя именами и его росписью. С псевдонимом и псевдожизнью…

***

– Кар, как закончишь завтракать, приходи в комнату к Егору, – «вбросила зазывалку» София. – Не пропустишь! Я буду сидеть внутри, напротив нужной двери. Только, постарайся не привлечь особого внимания… Нужно поговорить! Срочно!

– Хорошо… – задумчиво ответила шатенка. – Но… Почему не «лично»? Что-то случилось? Почему вас двоих не было? Мы вас обыскались! Егор, тоже там будет?

– Молодец, ангелочек! – влез довольный Егор, «отстраняя» ненадолго Софию. – Подучи Никиту, так врать!

– Не издевайся! – «осадила» его Карина, сбивчиво дыша, будто после пробежки с кем-то. На деле, в бегах от собственной совести и «очереди» из вопросов, «выпущенных» в Софию. – Я впервые, это делаю. Лгу ей и не ей… Вообще! И так, вроде бы, да. Она и сама много и для многих, от многих, устаивала. Но… Не для меня и не от меня. А теперь, утаиваю я и от кого? От того, кто мне первой и основной, главной, «открылся»?!

– Не шуми, «светлячок»! – прошипел Егор. Зная, что София не услышит. Но и дав понять таким образом, что тон надо бы снизить. Не ей во благо, а прежде всего себе. – Эта – ложь во благо. И не ложь, вовсе! Мы «не договариваем»… Или ты хочешь, чтобы она вперед Ксандера рванула к Розе? За себя и того парня?! Не смей! Мы все «разрулим», но постепенно.

– Такое чувство, что у вас всех с ней, «личные счеты»… Такое, уже было? – в ее голосе послышался испуг и девушка затаила дыхание. Одновременно, боясь и ожидая ответа.

– Скройся! – «убрав» Карину, он вернулся к Софии. Дабы излишняя «пауза», не дала ход ее мыслям. В сторону какого-либо решения, в обход их самих. – Хорошо же искали, если не нашли? Или мы хорошо прятались? Сколько вопросов… Дюже, она «говорливая»! Но до чего же «умная»! Скажи, «нет». Я мимо проходил! И я будто, мимо и пройду. Мимо… «Своей» же комнаты!

– Егор, ты не помогаешь, – обиженно «прохныкала» София. – Причем, ни мне, ни себе…

– Спокойно, она не слышит. А даже, если бы и слышала… То, что? – серьезный и спокойный тон, вмиг сменился на «легкий» и «игривый». – Или хочешь поделиться чем-то «нелицеприятным» и посекретничать? Посудачить о ней или обо мне? О чем-нибудь «грязном»? Что-то вроде… Еще одного «отпечатка», чтобы симметрично?

– Симметрия – признак отсталости и ограниченности! – фыркнула София, но, все равно, улыбнулась. Что подметил и Егор, не теряя «бодрость духа»:

– Симметрия – признак ох*енности! Если мы, все еще, за муку и ее «отпечатки». Точнее, мои «отпечатки» и на тебе! Ты же его сохранила?