Прав был тот, кто однажды сказал. Что нет ничего хуже, чем то, как человек, вечно «собранный» и «твердый». Вдруг, «разбирается» и «смягчается». И из «позитива», становится «деприссонином». Перестает улыбаться! И начинает… Плакать! Становится «тобой»! Так, мотивация «машет рукой», не иначе. «Потерянная» навсегда и в «себе». «Теряется» навечно и в нем. А там и «набесконечно». А если не он, «тот» человек? Не «тот», кто теряет? А кто, как раз таки, «теряется»… «Другой» и «второй»!

Сжав губы максимально и до боли, до «металлического привкуса» и «солоноватости» по рту. Так, чтобы не было сил не то, что «держаться», а далее «скрываться». Брюнетка «расцепила» их, вместе с веками глаз. И тут же, «потонула» в «океанах», такой же «соли», но напротив. «Мутная лазурь» его «тонула», «утопала» в волнах слез. Как и ее «шоколад», будучи «расплавлен» теплом и уютом, вернувшегося, как никогда вовремя, «дома». Вернувшегося «человека» и вернувшейся «семьи», в ее жизнь! Если «ее», еще можно было «так» назвать. Шоколад «дал течь» и «дал струйки». Затем, еще и еще!

И вот, уже полноценно, «растекался» по щекам. Давая, куда более «темным», на концах ресниц. А после и на коже щек. Если бы от «смеси» с тушью и с легкой присыпкой теней. Но их не было, а слезы были. И отчего-то, сами по себе, темные. Выходила, не только соль, но и «смытое» ей. «Атрофированное» ей.

Ей бы сейчас, вырвать ладони и спрятаться уже за них. Как и при Жене, совсем недавно. Но ведь, он не даст. Он держал крепко. Крепко, но не сильно. Не до хруста и боли… Но так, чтобы она даже не думала «прятаться». А если вздумает, снова пользоваться тем, что он не может сдержать ее веки и губы. Закрепив «первые» и раскрепив «вторые». Перейти ко «второму этапу»…

– А я ведь, мог и кусаться начать, – хохотнул Александр, срывающимся, в некоторых местах, голосом.

– Это – никогда… Никогда не было для меня «угрозой», – улыбнулась девушка, мельком слизывая кончиком языка влагу, попавшую на губы.

– «Ей» и не являлась, – отрицательно помотал головой мужчина. – Тем более, для тебя. К парням, я никогда с «таким» не обращался. И «такое», не применял. Меня б, тогда точно «забраковали» за «домогательства». И даже, твой отец меня бы не упас и не спас…

Поддержав его смех своим смехом, девушка, все-таки, изъяла свои ладони из его ладоней. Но только для того, чтобы вновь сомкнуть их на его подбородке. И большими пальцами стереть оставшиеся капельки. Сорвавшиеся и так и не сорвавшиеся, оставшиеся «доживать» свое на ресницах. Предпочтя их – губам.

– Никогда не видела тебя… Плачущим! – прошептала брюнетка, не боясь «задеть» его этим.

А боясь нарушить такой искренний и чистый, истинный момент. Момент единения «отца» и… «Ребенка». «Отца» и «дочери»! Пусть, и не «своей». Но и «чужих детей не бывает» и не будет! Для нее, так точно. У нее было, и есть, «достойное воспитание». И есть «достойный воспитатель», на «полставки».

– И никогда не думала, что когда-нибудь вообще увижу! Хоть… Когда-то!

– «Никогда не говори никогда», – улыбнулся Александр, демонстрируя ей, так полюбившиеся ею, ямочки на щеках.

– Все-таки, тебе стоило тогда, оформить «авторские права» на нее. На эту фразу! Уж, не знаю, как в «речевом эквиваленте» и «словарном запасе». Но на «татуировках», ты бы много «срубил», – усмехнулась девушка и осеклась.

Всего, на секунду бросив взгляд на свою руку. А точнее, кисть. Которая, мало по малу, но открывалась свету и с внешней стороны. Пока, невидимой Александром. Но это, пока.

Сбросив «легкую дымку» и «наваждение» с отрицательного кивка головой, она перевела взгляд на мужчину. Который, все так же улыбался. Но уже и не «так», как «до». «До того», как ее фраза прервалась ей же. И вызвала не лучшую «гамму» чувств и эмоций, ощущений и у нее же самой. Медленно, но верно, переходящую в «рвотные позывы» и сам «рвотный рефлекс».

***

Ложь!

***

Она «травила» ее организм и ее кровь! «Чернее» и «хуже», «туже», чем «тьма» и кожу. Но не может же она рассказать. Нет! Рассказать может, а вот показать… Одно дело – ребенком. Быть ребенком и не знать, не стесняться «наготы» перед… «Родителем»! А другое дело… Девочкой. Девушкой! Вроде, нее. Что, наверное, впервые. В первый и основной, главный момент, подумала не о самом нагом теле. А о том, что на нем. Что она сделала с собой и что с ней же сделали! А что сделает он? С ней и не с ней?

Видел ли он это, когда заносил ее в квартиру и в ее комнату? Не раздел, да. Но… Только ли, поэтому? Потому же, почему не хотела «открываться» она и раздеваться! Или еще и потому, что он знает, так как все видел. И просто, не хотел… «Мараться» и «грязниться» об нее!

Она никогда не видела его обнаженным, хотя бы по пояс. И не была уверена, в наличии «знаков», «тех» или «иных». Да и каких либо! «Определивших» бы его, как… Демона!

Но на ней-то, они были. Были на Владе и… Никите. Но, что такое, парни. Тем более, его парни, к которым он привык. Его же «сыновья»! И девочка. Девушка! «Дочь»! Которая, ко всему, и по «большей части», ангел! Которой, и которому, запрещено «такое» и «не такое»! «Подобное» и «не подобное». Все, что «очернило» бы ее, как… «Светлячка». «Отемнило» б его! Вполне, уместно!

Он же будет, наверняка, в ярости. Не столько, из-за самого «рисунка», сколько из-за его нанесения и… «Насильственного», не стоит забывать! О роли «его», в ее жизни и о том, куда она может «покатиться». Стоит ей, только выдвинуть предположение. О схожести всего «этого», с теми самыми статьями. С которых она, так и не «слезла», а еще… Держит в «закладках»!

«Думающая и молчащая»! Не худший ли «микс»? Учитывая, что она, вполне, могла думать и «в правильном направлении». Но и ничего не предпринимать, опять! Подвергать себя, и всех, опасности, снова! Но вместо этого, она думает о том, в каком состоянии. Точнее – «не состоянии». Будет находиться Александр.

И как ей этого не хочется, чтобы он был в горести. В горечи и отвращении. А после… В ярости! В «жгучей» и «сжигающей». Равно, как «холодящей» и «замораживающей», все и вся.

Тут, девушка вспомнила и про Женю, который так похож на Александра в «этом». Именно, в «этом». Где, если бы он сам убил всех врачей, причинивших боль его, только рожденному и новорожденному, малышу. Исключительно, для дыхания и жизни. Но какая разница? Если рядом, он. Отец! И видит «так», как видит. Как хочет видеть, лишь он. И головы, там явно никому было не сносить! А Александр…

Дело, не только в ее первых «шагах» в детстве и в рисовании. Где она «мазала все», кроме холста. И в основном же, себя. А где она падала и получала синяки или ранку. Сама! Он же, был готов деревья жечь, с их ветвями и корнями. Посмевшие попасться ей на бегу и «покуситься» на его «бриллиант». И вот, она ирония. «Покусились»! Сейчас и теперь! Теперь и навсегда! Вряд ли бы, Роза затевала это, чтобы, после благополучно и под шумок, «снять». Быстрее, чем хотела бы того она или сама София.

– Мне не нравятся эмоции, «сменяющие» друг друга, на твоем лице. И в твоих глазах, – сузил глаза Александр. – Как и чувства, что заставляют тебя сейчас, мелко дрожать и сжиматься. До, почти, неслышимого стука сердца и замедлившегося тока крови! Но я не лезу в твою голову, потому… И только, потому, что знаю. Просто, знаю! А со всем «этим», еще и убедился в «этом». Ты меня убедила! Как и в том, что придет время и ты мне все сама расскажешь. Все! Не сейчас, так позже. Но сейчас же, я спрошу. Точнее… Попрошу, только об одном!

– О чем? – рвано выдохнула девушка, оправляя рубашку.

Незаметно для мужчины, вновь натягивая ее до пальцев и кончиков их… Хотя, казалось бы, зачем? Уже, когда он… Но «на автомате»!

Не мог же и он знать «всего». А то сообщение… Пусть, он и не видел ее «всю», после падения. Но… «Всего», по «чуть-чуть», вполне. Мог «сопоставить» и мог определить места. Да и одежда, не «мягко» и «скромно», не «тонко», «намекала» на «нужные участки».

Как и то, как он ее обнимал. Не стараясь «не обнимать», вовсе и в «определенной части». Он обнимал всю. Обнимал легко и по «всему», стараясь скорее, не задеть оставшиеся синяки и раны. Оставшиеся «очаги поражения»! Не места «тех самых рисунков». Он знал про них! Но не знал, пока и где они. По крайней мере, так думала девушка.