Он делал ей больно. Очень больно! А обещал, никогда и ни при каких обстоятельствах… Снова, соврал. Но она делала больнее и делает, до сих пор. Вместо того, чтобы признаться и рассказать все, она плакала. «Разрывая» его сердце еще больше и на меньшее «число частей». Все, «мельче» и «мельче». «Стирала в порошок» и «развеивала» их. Он держался, стоял на «своем» из последних сил.
Она должна была ощутить то, что ощутил он, увидев ее «такую». Почти, «прозрачную» и «исчезающую». А еще то, как до чертиков больно, от осознания того, что еще немного и он бы не успел. И действительно, потерял ее!
Он бы не смог… «Теребил» бы душу до конца своих дней. Пока бы, окончательно не свихнулся, и не бросил свою будущую жену и будущего ребенка. И не «ушел» следом, как самый настоящий эгоист. Чертов эгоист и самолюб! Который бы своей гордостью «разрушил» все, «дорушив» за ней.
Но она – не гордая, нет! В ней нет этого, не было и не будет. В ней есть добродетель. Чертова добродетель и забота обо всех них, с желанием не быть в «тягость»! Что еще хуже, во стократ!
– Я только, одного не могу понять. Хоть убей, не понимаю! Ты, что, подружилась с ней? Ты и с ней? Серьезно? Правда?! «Стокгольмский синдром», в «студию»? Или уже «эзопов комплекс», в «здании»? Если «да», то нет смысла «разглагольствовать» и «сотрясать воздух». Я просто, хватаю тебя и увожу отсюда. Потому, что у тебя «едет крыша», родная! Или уже, «съехала»? Мне тебя связать, для «полноты картины»? Чтобы ты никому не принесла вреда? По большей части, себе!
– Жень, это уже перебор! Она же страдает и мучается… – не выдержал Ник и поднял глаза на них.
– Мучается… Слышишь, малышка? Мучается! Он считает это, «таковым». И он, с*кин сын, прав! Он «угадал» это слово без единой буквы и «подсказки»! Зато, проср*л все предыдущие «раунды», как и Карина. Когда, не знаю, он или она, «прикрывали» твои синяки и раны. Когда, буквально тащили на себе «раненого бойца», «прихрамывающего» и «полноценно хромающего»… Придумывая на ходу, что-то вроде: «заснула, упала, очнулась – гипс!». Или это – твои «придумки»? «Дуря» голову ему и ей? Им и мне! Приносили задания, с пропущенных тобою пар, тебе же! Отлеживающейся от очередного «спарринга» с этой «отбитой» тварью! Или я не прав? Или мы зря тут собрались? И все в курсе, кроме меня! Но спасибо Егору за это! Не тебе, моей «сестре». Но, ладно, не ты. Почему Егор? Почему не Никита? – взгляд черных глаз метнулся на парня. – Тебя прикрывай, не прикрывай, а ты, одним из первых, выходишь на «секиру», как ни крути, «братан»! А после, Карина… Ты, может, и подозревал, а она – знала! Дамы, «вперед»?!
– Она… Она хотела те-тебе набрать, – прошептала София, боясь потерять голос от истерики. И сникнув, полноценно, до сиплоты и шипения.
– Да ты что! – взглянул Женя вновь на нее, но опять «промахнулся». И «попал» двумя «зияющими черными дырами» в ее прямой пробор, снова. – То есть, ее мы оправдываем и его защищаем! А себя, даже не пытаемся, да? Вместо того, чтобы поинтересоваться всей «степенью сложности» жизни «мученика». Мы просто, терпим и «вымучиваем» все, что ни предложат! А оно – «твое»? Тебе принадлежит и тобою заслуженно?!
– Никит… – прохрипел Егор, обращая взгляд на парня.
Казалось, «опала» только София, а голос «пропал» у всех. Как и взгляд, «поник» и «сник». Даже, у «хохмача» Влада. Что, вроде как и пытался «сбить спесь» и «тему перевести». Но делал это зря. Очень зря и не вовремя. Стоило бы, сейчас. – Ты же, только предполагал, так? Как и все мы? – Никита положительно кивнул, без слов. И Егор вернулся взглядом в спину брюнета. – Жень… Мы не могли, просто так вмешаться и забрать ее, без дозволения. Ксан обещал поговорить с Советом. С «вашим» отцом и…
– Все уже сделано, Егор! Ничего не попишешь. Да, не до конца. Но у отношений – гарантии нет. И обратно, это все, не вернешь и не исправишь. Имеем, что имеем. А именно… Мучения! Вот, что это такое! Вот, что такое, твое чертово «предназначение». По итогу которого, только по итогу, тебя «забьют камнями» или «распнут». Чужие мучения, перенесенные тобой и «сублимированные» тобой. «Отзеркаленные» и нашедшие «отражение» в тебе. Только они! Не это, вот, все! Далеко, не это. Это – просто обыкновенное насилие. Ни с чем не связано и ничем не «подкрепленное», ничем не обоснованное! Разве ее, как я уже и сказал, «отбитостью». И заметь, это говорю я! Ее сын! И я имею на это право, как и ты, но почему-то ты это терпишь. И ладно, терпишь! Ты об этом не говоришь и не делишься ни с кем! Не просишь помощи. А просить надо и говорить надо, разговаривать, София!
Наконец-то, вроде бы отойдя, но продолжая «клокотать» внутри «вулканом». Женя обнял девушку и прижал ее к себе. Стараясь унять ее «холодную» дрожь, посредством своей «жгучей лавы», «разливающейся» внутри. И «сжигая» все к чертям, но на «контрасте»… «Согреть» ее «озноб». Это – была уже не та боль. Совершенно, не та…
София тут же отреагировала и обняла его, в ответ. Но пряча руки под кожаной курткой, сжимая кисти в кулак поверх его футболки.
– В кого ты превратилась, м? – «братский» поцелуй «тонет» в копне темно-каштановых волос. – В кого она тебя превратила?
– Прости…
– В себя же превратила. В нее же! – вздрогнув от всхлипа, все-таки вырвавшегося из ее груди, он погладил ее по голове. Вновь, оставляя легкий поцелуй в волосах. – Ты же – папина дочка, «кнопа». Я – мамин сын. Но почему-то кажется, что все наоборот. Ты, как будто и не за него, не за «них». А за «нас»… Научилась делать больно. Очень больно и в самое сердце! Которого у меня и не было. Ты его нашла! Первоначально, создав. И сама же его и «уничтожила»…
Теперь, всхлипы «тонули» в его футболке, в буквальном смысле. А грудная клетка терпела «удары» воздуха. Когда ее «рвало» изнутри и она «рвалась» сама, «взрывалась волнами» кашля. Тяжелым дыханием и слезами, комкая футболку за его спиной в кулаках.
– Он смотрит на тебя сверху и видит все. Ты же знаешь это…
– З-знаю. И… И ему п-противно. Противно от… От всей этой жертвенности и д-добродетели. От м-меня…
– Если ему за что-то и противно, то точно не за тебя и не из-за тебя. Из-за меня! Из-за тебя ему больно, равно, как и из-за моей беспомощности в отношении этого! Да, я не знал. Но… Не освобождает это от ответственности. От полной ответственности! Я же – «брат». Я должен был «почувствовать» и должен был остаться. А если не остаться, то приезжать. Назло тебе и… Ей! Действовать вам на нервы, но не допустить этого. В таком масштабе, количестве и качестве. Черт! – фыркнул парень, раздувая прядки волос девушки носом, продолжая дышать в ее макушку. – Я еще не видел всего этого, а мне уже плохо… Я ж «представил» и «вообразил»! И вот тут, прям от души, Никитос, – глянул он мельком на парня, скосив взгляд и вернулся обратно. – Прибить тебя – мало, за молчание и тишину. Но за то, что не знал в «деталях»… Спасибо! Ты сохранил ее «чистоту» до меня и для меня.
– За кого ты меня принимал, вообще! – хмыкнул брюнет, дергая легонько уголками губ. – У нас разные раздевалки и туалеты. Мы друг при друге и перед другом, никогда не переодевались. Так что… Мог видеть, лишь «общее состояние» и «упадок сил», «хромоту». Но не более! Она никогда не давала повода усомниться, даже в тех же «отговорках». А я и не переспрашивал, будучи сам таким же, неуклюжим и рассеянным. Прости, что не понял вовремя и не распознал сигналы «sos». Как, к примеру, Влад. Ему «спасибо»!
– Хреновый ты писатель. Нихрена не сконцентрированный! – фыркнул Влад, вызвав общий, но тихий смех исподтишка. Не нарушая, какую-никакую, но идиллию. – Не за что! Чтоб бы вы делали, если бы я не приехал. И Жека! Мы-то «порядок наведем»!
– «Умереть за всех»! – проговорил Женя. – Не от ее руки и не раньше «срока». Не раньше твоего «конца», как ангела. Да и не умереть, вовсе! Не смерть! Он тебя «подхватит»…
В тишине оборванной фразы, за спиной Жени, раздался шепот. Мужское общее «перешептывание». Будто, что-то происходило вне их «зоны комфорта» и «личного пространства». Никто из них не придал этому значении, пока это «что-то», само не дало о себе знать. О своем появлении и «вмешательстве»: