— Как-то так.

— У тебя хорошая память, — заметил Карлен. Такое это было простое, такое житейское замечание, что Элья поняла: Карлен даже не догадывается, не осознаёт, что случилось.

Лэрге знакомым движением задрал подбородок:

— Не жалуюсь.

— Но как ты это всё успел рассмотреть?

— Ну… Я хотел его задержать, мы сцепились… Он не смог убежать сразу. Я и запомнил.

— Но потом он всё-таки убежал? — уточнил Мароль.

— Иначе я бы не стал говорить, что у меня украли бумажник, — сказал Лэрге. — Этот тип вырвался и скрылся в толпе быстрее, чем я смог его догнать.

Грапар немного помолчал, вздохнул:

— Ладно… Что-нибудь придумаем.

У Эльи идея возникла сразу же. На следующий день, с самого утра — благо пока Грапар собирался с мыслями, речи о продолжении пути не шло — Элья решала не самую лёгкую задачу: необходимо было найти в городе Стамаре рояль. И рояль нашёлся. Громоздкий, с мутными лаковыми боками, некогда светлыми, он был притащен наёмниками на главную городскую площадь и водружён в самом её центре.

Люди в Стамаре будто никогда не слышали музыки и не видели танцоров, и потому смотрели на разворачивающееся на площади действо с недоверием.

Пока Мароль копался в рояле, запуская в его нутро тонкие пальцы и попеременно нажимая клавиши — видно, пытался настроить — Элья нервно топталась рядышком. Зычный голос Мадбира, возвещавший о том, что в город Стамар прибыла столичная звезда, танцевавшая для самого короля, заставлял её тревожно кусать губы. Маленькая центральная площадь провинциального городка вдруг показалась огромной, кончики пальцев на руках и ногах похолодели, в коленях появилась предательская слабость. Это не было похоже на обычный мандраж перед выступлением — это был липкий, противный страх.

Никогда прежде Элье не приходилось выступать перед равнодушными. Перед теми, кому плевать, как изящно она двигается, какая у неё растяжка, как она тянет носок и вживается в роль — главное, чтобы можно было показать пальцем, одобрительно усмехнуться, когда, например, из-под взметнувшейся юбки покажется стройная щиколотка… Им плевать на искусство, в них слишком много первобытного, ими, как животными, владеют инстинкты… И ей, Элье, лучшей танцовщице придворного театра, сейчас придётся развлекать эту толпу — в неудобном платье, в раздолбанных сапогах. Выступать на потеху неблагодарным зрителям. Которые, может, ещё и не заплатят ничего…

Зря она всё это затеяла, ох, зря…

Мароль заиграл вступление. Подвижное, громкое. Казалось, весь мир вокруг, от тёмно-серой грязи под ногами до светло-серого неба наверху, изготовился в предчувствии зрелища…

Вступление кончилось… и началось снова, потому что Элья не двигалась.

Горожане, конечно, не увидели прокола, хоть и продолжали ухмыляться. И это бесило больше всего — то, что они не понимали, но смеялись над ней.

Однако тут вдруг за неплотными рядами Элья различила движение — высокая фигура в знакомой шляпе с узкими полями прошлась по площади и остановилась в просвете. Замерла, глядя на девушку — тоже замершую.

«Я сейчас — его последняя надежда», — подумала Элья.

Она заставила себя улыбнуться. Она стянула с ног сапоги. В одну руку взяла свой новый шейный платок, другой приподняла подол платья — слегка, но зрители тут же одобрительно загудели. И босиком запорхала по площади, по утоптанной до твёрдости камня земле, по подсохшим коровьим и лошадиным лепёшкам, всё быстрее и быстрее, то перелетая в шпагате с места на место, то кружась, как заведённый волчок, то изгибаясь мостиком. Некоторые элементы были излишне фривольными, такие на танцевальных уроках они выполняли лишь в качестве тренировки, для развития гибкости, а в придворном театре, например, подобного бы точно не потерпели. Но Элье было плевать. Сейчас самое главное было — впечатлить, поразить, эпатировать. Вон, Карлену, который споро обходит площадь с зимней шапкой в руках, уже кидают монеты. Колесом, что ли, пройтись?..

Но на колесо Элья так и не решилась. Последнее фуэте, последний аккорд — и вот она уже стоит в классической «завершающей» позе: нога отведена назад, голова слегка повёрнута, будто танцовщица оборачивается, глядя кому-то вслед, левая рука на поясе, правая, с платком, поднята вверх.

Ободрительный свист, выкрики. Кто-то захлопал в ладоши, зазвенели монеты…

Элья перевела дух, изящно поклонилась и замахала зрителям платком.

Подошёл Карлен с шапкой.

— Неплохо, по-моему, а? — весело спросил он, показательно тряхнув полным тулимов головным убором.

Элья даже не посмотрела в его сторону. Дошли бы до дома, там бы и пересчитали! Да и ей сейчас куда важнее было то, что её выступление понравилось зрителям, даже более того — восхитило. Пусть они не министры королевского дворца — но ведь тоже живые люди, способные чувствовать музыку, наслаждаться искусством танца…

Какой-то мужичок в не очень чистом переднике — торговец овощами? пекарь? — подошёл к ним вразвалочку и бросил в шапку пару монет.

— Хороша, девка, — сказал он Элье, ухмыльнулся и довольно ощутимо шлёпнул её пониже спины.

Элья так и застыла. Никто ничего не сделал — площадь продолжала гудеть, Карлен стоял, любуясь тулимами в шапке, медными и серебряными, а где-то там, в толпе, наверное, уже давно не было Грапара, иначе бы он непременно оказался рядом и сломал бы этому ублюдку что-нибудь.

Но, привыкшая вступать в противостояние с мужчинами только с помощью других мужчин, Элья допустила лишь мгновение бездействия. А когда это мгновение истекло, она размахнулась и влепила наглецу такую оплеуху, что у самой заболела ладонь.

Карлен честно пытался вступиться, одной рукой вцепившись в мигом озверевшего мужика. Даже Мароль выбрался из-за рояля: неспешно подойдя к эпицентру разгоравшегося конфликта, покачал головой и с ухмылочкой заметил, что местная публика, видимо, ещё не доросла до столичных звёзд. Теперь возмущённо заворчала уже вся толпа — негодующая и озлобленная — и кто знает, чем бы всё это закончилось, если бы не внезапный звук оглушительной силы, буквально сотрясший площадь. Глубинный, утробный гул, исторгнутый словно самими земляными недрами, заставляющий каждую косточку, каждый нерв в теле противно дрожать, проникающий через уши в самую середину головы, и вибрирующий там, невыносимый и страшный…

Далеко не все удержались на ногах. Элья же лишь пошатнулась, сохранив равновесие — только уши зажала ладонями, да так крепко, что заныла голова. Но даже в таком состоянии эта голова продолжала работать.

Танцовщица очень быстро поняла: что бы это ни было — оно было ей на руку. И тут же выпрямилась, встала спокойно. Даже расслабилась, потому что гул уже начал затихать, и его вполне можно было вытерпеть, не корча гримас.

Грапар, только что спрятавший зеркало за пазуху, уже пытался протиснуться к ней, но Элья не видела его, хотя и обводила собравшихся на площади людей взглядом исподлобья. Взглядом торжествующим, не предвещавшим ничего хорошего.

— Кому-то ещё что-то не нравится? — громко спросила она. И даже руки на груди сложила. Ралетта раскритиковала бы её за этот жест, ну да наплевать — чай, не Королевский Театр.

Паника тут же прошла. Люди застыли. Расширенные от ужаса глаза смотрели на хрупкую фигурку, стоявшую посреди площади.

— Магичка! — пискляво крикнул кто-то.

— Она же столичная звезда… — прошёлся шёпоток по рядам. — А там ведь все колдуют!..

— Брешешь!

— Да говорю тебе, там все…

Перед «столичной звездой» почтительно расступились. Карлен, к счастью, не растерялся, галантно предложил девушке руку.

Так они и пошли по площади: танцовщица, босиком, Карлен, с шапкой монет в руке, и Мароль, помахивавший Эльиными сапогами. Она потом скажет ему спасибо за то, что сообразил их подобрать, но сейчас смазывать эффект бытовой вежливостью было нельзя.

Никто не посмел встать на их пути, лишь слышался повсюду приглушённый боязливый говорок.