В этот момент кто-то вдруг окликнул её по имени.
Элья развернулась, заранее готовая обрадоваться, хоть и не поняла по голосу, кто её позвал.
К ней шла девушка в тёмно-коричневом приталенном пальто и чёрной шляпке — скучный, хоть и не лишённый изящества образ. По-прежнему, не имея ни малейшего понятия, кто это, Элья приветливо помахала рукой. Она обожала встречать знакомых неожиданно — старых и новых; всегда искренне улыбалась, засыпала их вопросами, и всякий раз была готова превратить случайную встречу в незабываемый день с посиделками в кондитерских, прогулками по городу и визитами к общим друзьям.
Элья узнала девушку в самый последний момент, когда до той оставался шаг.
— Жерра!
Они обнялись.
Жерра очень изменилась с тех пор, как Элья видела её в последний раз — то есть, с момента выпуска из королевской школы-приюта. Тогда это была пухленькая румяная отличница, улыбчивая, благожелательная, с неизменными солнечными зайчиками в карих глазах. Сейчас же перед Эльей стояла хрупкая, несколько угловатая молодая женщина с очень бледным худым лицом. Из-под шляпки выбивались тёмно-каштановые волосы.
— Как ты изменилась, — заметила Жерра. Взгляд её при этом был не столько радостный, сколько изучающий: она оценивающе осмотрела вишнёвую накидку Эльи, маленькую чёрную шляпку с махровыми цветами, яркую пышную юбку и чёрные блестящие полусапожки.
— Ты тоже очень изменилась! Я так рада тебя видеть! Мне казалось, ты уехала из Аасты сразу после выпуска…
— Я и уехала. — Губы Жерры растянулись в суховатой улыбке. — Но, как видишь, вернулась. А ты как? Всё танцуешь?
— Конечно, танцую, что я ещё могу делать! — рассмеялась Элья. — Три года назад меня зачислили в труппу придворного театра. Мы выступаем для министров в перерывах между их совещаниями — они все очень ценят искусство, особенно, главный министр Дертоль — а иногда и для короля…
Щебечущая Элья не заметила, как изменилось лицо её собеседницы. Теперь Жерра смотрела на свою бывшую одноклассницу со странным, почти брезгливым выражением.
— Вот как… — протянула она. — Хорошо же ты устроилась.
— Прекрасно, — подтвердила Элья, просияв. — А как ты? Чем занимаешься?
— Лекарствами. Я химик, если ты помнишь.
— Конечно, помню! Ты ведь уезжала как раз работать в какую-то лабораторию… пойдём, посидим где-нибудь, ты всё мне расскажешь!
Жерра ответила не сразу.
— Можно… Почему нет?..
Голос у неё был несколько деревянный, но Элья не обратила на это внимания.
— Отлично! Я знаю неподалёку замечательную кондитерскую…
— Нет, — неожиданно резко ответила Жерра. Но тут же смягчилась: — Видишь ли, я как раз шла на встречу с кое-кем. Туда, в ресторанчик за углом. Можешь пойти со мной, если хочешь.
Элья с радостью согласилась. Ведь чем больше компания — тем веселее! Да и жутко интересно было посмотреть, что это за «кое-кто» такой. Не жених ли?..
— Ну, если я не помешаю… — протянула она ради приличия.
— Не помешаешь, конечно. Мои друзья будут рады с тобой познакомиться. Заодно и поговорим.
«Ага, друзья, — повторила про себя Элья. — Ну что ж, так даже лучше!».
В каких, оказывается, шикарных ресторанах обедала Жерра! Впрочем, шикарным он был именно для Эльи, у которой после поездки на монорельсе денег было ровно до выдачи следующего жалованья, и то только если отложить покупку новых туфель на живой месяц. Для большинства жителей Аасты ресторан «Колокол» был вполне доступным местом, хотя и не из тех, ужин в которых станешь позволять себе каждый вечер.
Людей здесь сейчас хватало, почти все немногочисленные столики оказались заняты — обычное явление для Ярмарочной Недели. И всё же ощущения тесноты не создавалось, несмотря на то, что «Колокол» сам по себе был небольшим рестораном. Всё вокруг было выполнено в ныне модном стиле, название которого Элья запамятовала: большие окна, собранные из нескольких маленьких стеклянных квадратов, повсюду бронзовый растительный орнамент с изящными извивами, круглые столики накрыты кремовыми, под цвет портьер, скатертями. В глубине зала стоял белый, сверкавший лаковыми боками рояль. А светлый, уходящий в вышину потолок как бы накрывал зал куполом, создавая ощущение, будто ты и правда сидишь в большом колоколе.
За одним из столиков Жерру ждали двое мужчин. Они оба поднялись, поздоровались и выдвинули стулья, чтобы девушки могли сесть. Одного — высокого, с завязанными в короткий «хвостик» русыми волосами — звали Грапаром, другого — рыжеволосого, маленького, похожего на мальчишку — Маролем. И, если первый оказался довольно приветлив, то второй, мрачный и неразговорчивый, изображал галантность с явной неохотой. Будь он здесь один, Элье бы пришлось долго думать, что заказывать, однако обходительное поведение Грапара внушало уверенность, что о деньгах можно не беспокоиться. Впрочем, наедаться сейчас Элья посчитала не очень пристойным (хотя есть хотелось ужасно), поэтому она взяла себе десерт и чашку пиррея — пряного, очень популярного в Аасте горячего напитка.
— Вы все работаете вместе, да? — спрашивала Элья, ковыряясь ложечкой в воздушном сливочном облачке на своей тарелке. Должно быть, очень представительная кондитерская фирма — без магии явно не обошлось.
— Да нет, — улыбнулся Грапар. Улыбка у него была очень располагающая, как бы добавлявшая тепла серым глазам. — Мы с мужем Жерры были хорошими друзьями… Учились вместе, по работе тоже часто пересекались…
— Ты замужем?! — тут же обернулась изумлённая Элья к однокласснице.
— Была, — лаконично отозвалась та, не поднимая головы. Она сосредоточенно наматывала на двузубую вилку странного вида макароны — розоватые такие, будто их в свекольном соке варили.
— Тарем погиб полгода назад, — сказал Грапар, тоже после небольшой паузы.
Элья ахнула:
— Какое несчастье! Мне очень жаль, Жерра…
Вместо Жерры, никак не прореагировавшей на это сочувственное восклицание, снова заговорил Грапар:
— Да… Прискорбное событие. К сожалению, в Сольховских рудниках иногда случаются взрывы…
— Угу, — поддакнула Жерра. — Сами по себе случаются… Смотрите, этот тип опять здесь.
Через несколько столиков от них сидел молодой человек и что-то писал. Элья, которая со своего места хорошо видела склонившуюся над бумагами фигуру, даже с такого расстояния определила, что простой по виду серый камзол на незнакомце — из хорошего бархата, а висевшая на поясе шпага со сверкающим позолотой эфесом стоит, по меньшей мере, десять её жалований. Работа у парня явно стопорилась. Хмуря густые брови и иногда раздражённо отводя от лица вьющуюся каштановую прядь, которая так и норовила упасть на глаза, он писал что-то на свитке, потом некоторое время сидел, покусывая кончик пера, а потом раздражённо перечёркивал написанное.
— Он занимается серьёзным делом, — наставительно заметил Грапар. В ответ на эти слова Жерра закатила глаза, а Мароль едва слышно фыркнул.
— А вы разве знаете, что он пишет? — удивилась Элья.
Мароль снова усмехнулся и принялся набивать массивную трубку. Элья обратила внимания на его руки: узкие, суетливые, с длинными пальцами и выступающими венами. Странно было видеть этого мальчика с трубкой… хотя теперь, приглядевшись к нему, Элья поняла, что он вовсе не мальчик, а, как минимум, её ровесник. Может, даже старше.
— Я в прошлый раз подсмотрел, — сказал Мароль. Манера говорить у него была слегка развязная, а голос хрипловатый. — Этот господин пишет обращение шемейских дворян к королю Эресту. С просьбой изменить государственный строй. Ну, только более возвышенными словами, естественно.
Элья тихонько хихикнула. Шемейские дворяне такие смешные! Аристократические семьи, некогда приближённые ко двору Шемейского Владыки, жили словно в другом веке. Они по-старинному воспитывали своих детей, нанимая за баснословные деньги домашних учителей и гувернёров, соблюдали те традиции, о каких иные уже и забыли — например, праздновали день Святой Ларбет — и ненавидели короля, который упразднил дворянство и заставил их работать, тогда как властитель Шемеи выплачивал деньги представителям этого сословия просто так, якобы за военную службу — которую они, по сути, не несли. Шемейских дворян никто никогда не притеснял, но они считали слияние Шемеи и Татарэта личным оскорблением и неустанно призывали народ к восстанию. Как правило, безрезультатно, потому что даже многие из тех, кто застал времена Шемеи, уже давно пришли к выводу, что политика короля Эреста — лучшая, какую только можно желать.
