— И какая же, позвольте узнать, была у вас специальность? — спросила Элья доброжелательно.

— О, специальность моя преинтереснейшая! — оживился Лэрге, обрадованный её вниманием. — Я занимаюсь мировой экономикой. На мой взгляд, ничего важнее сейчас просто быть не может! Мир стоит на пороге огромных перемен!

— Действительно, очень интересно, — согласилась Элья. — Не правда ли, господин Грапар?

— Да, потрясающе, — кивнул тот. — А какие перемены вы имеете в виду, граф Саввей?

На самом деле, ничего скучнее мировой экономики, по понятиям Эльи, быть не могло. Поэтому, предоставив вести беседу Грапару, она отвернулась и принялась смотреть на маленького рыжего человека, по-прежнему сидевшего за роялем.

И только теперь прислушалась.

И только теперь услышала.

«Тарарим, тарарим, тарарим…» — пронеслось по клавиатуре: так начинающийся дождь рассыпает капли на зеркальную гладь лужи в безлюдном переулке. Короткая пауза — и вот изливается из глубин низких октав тягучая, густая мелодия, как бы исподволь вплетаясь в ещё не утихнувший звон. И снова пауза. И — нечто резкое, короткое, нервное, царапающее, охватывающее сердце одновременно и восторгом, и тревогой…

Музыка и Мароль. Тогда Элья впервые узнала, что это такое, и была совершенно потрясена удивительным контрастом между самим парнем — неказистым, низеньким, невежливым и вообще не очень приятным — и огромной силой, которая таилась в извлекаемых им звуках. Каждый новый аккорд словно переворачивал мир, и Элье оставалось только дивиться окружающим, которые не слышали этого, не понимали, не чувствовали…

Закончив играть, Мароль кивнул на жидкие аплодисменты и последовал к своему месту.

— Вы просто великолепно играете! — воскликнула Элья, когда он сел и взял в руки трубку. — У меня слов нет… Чья это музыка?

Мароль закурил и пожал плечами.

— Ничья. Импровизация.

В этот самый момент с улицы вдруг донеслось:

— Король! Король! Король на Ярмарке!

Элья обрадованно вскочила. Даже работая в придворном театре, она не так уж часто видела короля — обычно их труппа выступала для министров. А посмотреть, как его величество гуляет по Белой Площади, ей тем более хотелось — прежде Элья не попадала на тот день, когда король появлялся здесь.

К удивлению девушки, остальные продолжали сидеть. Причём не только за её столиком — никто из посетителей «Колокола» даже и не думал подниматься и бежать на улицу.

— Вы не хотите посмотреть? — изумилась Элья.

Мароль презрительно хмыкнул:

— Что мы там не видели? А вы тем более.

— В самом деле, Элья, — вступил Грапар, — вы же каждый день на него смотрите. Посидите лучше с нами. Мы-то точно остаёмся.

— Да не смотрю я на него каждый день! У нас придворный театр, а не Королевский. Это разные вещи!

— Стало быть, всё-таки хотите сходить?

Элья кивнула. Растерянно повернулась к Жерре, но та демонстративно глядела в другую сторону, потягивая пиррей. Поднялся Лэрге.

— Я, если позволите, составлю вам компанию. Не могу допустить, чтобы с вами что-нибудь случилось в ярмарочной толчее.

— Вы очень добры, — благодарно улыбнулась Элья.

И приказала себе с этого момента не смотреть на Грапара. У него был отличный случай проводить её на площадь — он его упустил. Теперь пусть сидит, локти кусает.

Лэрге же её почти покорил. Во-первых, сказал, что на правах новенького угощает всю компанию (а значит, и Элью тоже). Выяснил счёт, оставил необходимое количество блестящих татарэтских тулимов и щедрые чаевые, так что в целом получился почти целый тат. Помог Элье надеть накидку (жест был немного старомодный, но ужасно милый). Потом облачился в тёмно-коричневый плащ, нахлобучил на голову широкополую шляпу, подал девушке руку, и они вышли из «Колокола».

Элья всё-таки позволила себе один взгляд в сторону Грапара, когда прощалась со всеми. Но взгляд был мимолётный, так что его, считай, и не было вовсе.

Когда за парочкой закрылись двери, Мароль (предварительно переглянувшись с Грапаром) как бы между прочим подошёл к столику, за которым прежде сидел шемейский граф. Пару бумажек тот забрал с собой, но здесь оставалось ещё несколько черновиков. Мароль собрал их, аккуратно свернул и, сунув за пазуху, вернулся на своё место.

Насчёт «толчеи» Лэрге оказался совершенно прав. На площади теперь яблоку было негде упасть. Однако толпа резво расступалась перед его величеством, рискуя передавить друг друга от стремления позволить королю пройти по Ярмарке без препятствий.

Мощная, широкая фигура Эреста продвигалась вперёд медленно и неторопливо, с определённой грацией, присущей людям могучего телосложения. Так несут бремя заслуженной славы воины, победившие уже не в одной битве, но предпочитающие больше в битвах не участвовать. Поднималась в приветствии огромная рука, блестели на весеннем солнце перстни и золотое шитьё камзола. Из-под традиционного татарэтского берета виднелась белая прядь волос, карие глаза на широком, когда-то очень красивом лице, приветливо щурились.

— Здравия вам, дорогие мои! — разносилось над площадью. — Здравия!

Король Эрест действительно любил свою страну и свой народ. Даже в те времена, когда они были разными государствами, Эрест любил их всех заочно. Присоединяя к Татарэту новые страны, он пытался по мере возможностей делать это мирным путём, и только если его силу не признавали, если не внимали его доводам — только тогда он обнажал оружие, но и то старался обходиться малой кровью. Конечно, недовольных всегда хватало, однако, нельзя было не признать, что Татарэт стал великой империей, которая довольно быстро заставила считаться с собой всех соседей. Эрест знал, что будь у него возможность, он бы сделал так, чтобы в мире и вовсе не осталось границ… Однако его величество старел, и даже если внешне это пока не было заметно, то сам он чувствовал, что сил на осуществление своего грандиозного замысла ему уже не хватит. Сына-наследника у короля теперь не было — одни дочери, две из которых к тому же уже вышли замуж и уехали в далёкие заморские страны. Оставалось только надеяться, что внуки продолжат его дело… что ж, он доживёт, он постарается дожить до того времени, когда старший из них, Карег, достигнет сознательного возраста. И тогда Эрест всё ему объяснит, и тогда его Империя, его детище, не развалится… Но это будет потом.

Солнце отражалось от белых стен домов, окружавших площадь, и охваченный сиянием мраморный монумент в центре, почти нелепый среди пёстрых ярмарочных палаток, яркой спицей пронзал весеннее небо. Элья со странным щемящим чувством — будто зная, что должно случиться в скорости — запечатлевала этот золотой момент в своей памяти, словно прятала в особую шкатулку, где хранятся только самые драгоценные мгновения. До конца дней ей суждено будет помнить эту полнящуюся любовью и благодарностью площадь — и то, как она сама, охваченная восторгом единения с этими людьми, отчего-то боясь даже дышать, присела в почтительном реверансе, когда поверх голов увидела берет своего правителя, прошедшего так близко.

Рядом, сняв шляпу, со склонённой головой замер Лэрге Саввей.

Элья спросила себя: чувствует ли граф тот же восторг, какой чувствует она? Волнует ли его величие этого человека, затопившее сейчас всё вокруг? Или же Лэрге просто соблюдает приличия, а на самом деле испытывает только гнев и горечь? Да нет, возможно ли такое, когда речь идёт о короле Эресте? Возможно ли ненавидеть его?..

Элья не любила неразрешимых вопросов, а потому, стоило его величеству удалиться из поля их зрения, она напрямую поинтересовалась:

— Почему вы кланяетесь королю, вы ведь его терпеть не можете?

Лэрге, только что надевший обратно свою смешную шляпу, изумлённо повернулся к девушке:

— Кто вам сказал такую глупость?!

И с горячностью принялся объяснять, что, дескать, нет, он очень уважает его величество, другое дело, что вся система современной власти совершенно изжила себя, и вообще, в наше время любому образованному человеку понятно, что абсолютная монархия — тупиковый путь…