Одной из причин нелюбви Герека к родительскому дому была магия. Эти стены могли выкинуть любой трюк, с которым он ничего не смог бы поделать, что злило Герека невероятно. Именно поэтому он и надеялся, что однажды (когда надоест путешествовать) у него будет свой собственный дом, без фокусов, который будет подчиняться ему или Линте, где не будет плит, работающих только на белом огне, где нельзя обжечься, случайно задев сейф, и, наконец, не будет брата, который, хоть, на первый взгляд, и лишён чувства юмора, но почему-то периодически заколдовывает ботинки и шляпы!

А внезапно зажёгшиеся кристаллы — наверняка папочкина затея. Сейчас выйдет откуда-нибудь и начнёт отчитывать младшего сына, как будто тому пятнадцать лет.

И правда, вот он.

— Где тебя носит? — холодно спросил отец.

Ловор-старший был высоким, подтянутым, несмотря на возраст, мужчиной. Волосы — соль с перцем, на малоподвижном лице — чёрные точки глаз, глядя на которые чувствуешь себя немного не в своей тарелке, как если бы смотрел на дырки от пуль, хотя внешне глаза при этом выглядят совершенно обыкновенными. Гереку всегда хотелось съёжиться под этим взглядом — и это было ещё одной причиной, почему он не любил возвращаться домой.

— Какая разница, где меня носит? — отозвался Герек. Он не съёжился, конечно, даже глаз не опустил. Наоборот, его подбородок чуть поднялся вверх. Как-то сам по себе.

— Ты представляешь, сколько у нас работы?

— Свою работу я уже сделал.

— Тебе не кажется, что сейчас не время для того, чтобы нос воротить? Если уж всё равно шляешься по кабакам, так шлялся бы с пользой.

Герек слегка сузил глаза. Про Линту отец не знал, и рассказывать ему о ней парню совершенно не хотелось. Раньше, когда ему перепадала доля от семейного бизнеса, Герек действительно добывал информацию в различных заведениях Аасты. Но теперь он зарабатывал деньги сам, в лаборатории института, и их жалкие медяки (которые ещё приходилось просить!) ему были не нужны. Хватит, наунижался.

— Я отправляюсь спать, — буркнул он.

— Герек, мне нужна твоя помощь, — повысил голос Сагро Ловор.

— Да ну?

— Мне нужно, чтобы завтра ты обошёл несколько мест. В том числе, «Колокол». Попробуй узнать…

— Извини, я завтра занят.

— Ты что, вообще ничего не понимаешь?

— Я понимаю, что нет абсолютно никакого смысла ходить по барам в поисках преступников. Они не идиоты.

— Нужно всегда учитывать все возможности, даже самые невероятные. Надо всё проверить. На всякий случай.

Герек скривился:

— Было бы странно, если бы ты дал мне какое-нибудь другое задание, не включающее формулировку «на всякий случай».

— А на что ещё ты годишься? — прошипел Ловор. — На что ещё ты способен, кроме возни со своими кустиками?!

Герек молча прошёл к лестнице и стал подниматься на верхний этаж, ненавидя каждую ступеньку.

— А ну, вернись! — прогремел отец.

— Я тебе шавка, что ли, чтобы бегать по каждому твоему приказанию?!

Герек резко развернулся. Повинуясь непроизвольному взмаху его руки, поток невидимый силы ударился в нижнюю ступеньку, и во все стороны брызнула каменная крошка.

У Сагро Ловора была превосходная реакция, и ни один камешек до него не долетел, наткнувшись на невидимую стену.

Герек ошарашенно таращился на то, что сотворил с лестницей.

— Да уж, — невозмутимо сказал отец. — Маррес избавился от неконтролируемых выбросов силы, когда ему было восемь лет.

Если Герек и хотел извиниться, то после этих слов передумал.

— Я уберу, — хмуро сказал он, уже спускаясь вниз.

Но на полпути его остановил голос отца:

— И ступеньку починишь?

Герек промолчал. Если бы ступенька была деревянная, то починить её была бы не проблема. А тут — только к каменотёсам обращаться.

Или к магам.

— Пошёл вон отсюда.

Герек молча развернулся и снова отправился на второй этаж.

А что ещё ему оставалось?

Она никак не могла заставить себя носить брюки. К чёрным сапогам без каблуков, которые ещё как-то сочетались с её новым платьем — синим, доходящим до щиколоток и кое-как соответствующим определению «неприметное» — бывшая танцовщица придворного театра ещё более-менее притерпелась. К невзрачной утеплённой курточке (абсолютно не в тон!) тоже, хоть и с трудом. Но на большие жертвы революции Элья пока была неспособна.

Удивительно, но она очень быстро включилась в игру. Быстро убедила себя, что Эрест — узурпатор, незаконно завладевший чужой территорией и жестоко упразднивший использование магии. В кругу заражённых какой-нибудь идеей людей сложно не проникнуться их воззрениями, особенно таким ветреным и увлекающимся личностям, какой была Элья. О своей прошлой жизни и об оставленных во дворце друзьях она горевала недолго — так ускользает из сознания какая-нибудь мысль, сменяясь новыми, свежими, более интересными. С такой же лёгкостью она приобщилась и к тяготам пути — плохо, впрочем, понимая, куда и зачем они все идут, и лишь смутно догадываясь, что рано или поздно они окажутся там, где нужно будет совершить обряд с зеркалом, которое Грапар пока носил в своём заплечном мешке.

Иногда зеркало звало его. Элья вздрагивала всякий раз, когда это случалось: пленница зазеркального мира давала о себе знать с помощью вроде бы негромких, но каких-то очень проникновенных переливчато-стеклянных звуков. Заслышав этот зов, Грапар всегда поднимался и спешно уходил, чтобы уединиться с зеркалом за закрытой дверью или, если зов заставал его в дороге — где-нибудь за деревьями. Элью каждый раз так и подмывало последовать за ним: снедали любопытство, зависть к недоступному для неё таинству и лёгкая ревность — ровно столько, сколько можно испытывать к безнадёжно занятым мужчинам. Но она никуда не ходила, конечно — терпеливо ждала вместе с остальными.

Ночевали обычно в чьем-нибудь гостеприимном доме, реже — на постоялых дворах или в трактирах. Довелось спать и под открытым небом: путь борцов Сопротивления был так извилист, что иной раз проходил слишком далеко от человеческого жилья. И, несмотря на то, что земля к началу лета ещё недостаточно прогрелась, Элье такие ночёвки нравились больше всего. Жар костра, уютный треск веток и неподвижная фигура человека в шляпе, сидящая совсем рядом, но почему-то кажущаяся недосягаемой. Элья могла, наверное, вечность смотреть на лицо Грапара, озаряемое отблесками пламени, угадывая, о чём он думает, так сосредоточенно хмурясь, и что видит в пляшущих огненных языках… Из этой отрешённой задумчивости его однажды не смогло вывести даже зеркало, зов которого раздался после полуночи. Грапар обратил на него внимание только после того, как один из наёмников — белобрысый парень по имени Карлен — толкнул его в плечо и выразительно заметил: «Она зовёт».

Она. Никто никогда не называл их незримую помощницу по имени. Никто, кроме Грапара, никогда не слышал её голоса, вещающего из Зеркальных Глубин. Зато именно благодаря Арлейне им однажды удалось избежать встречи с разбойниками. Как-то волшебница их почувствовала — людей с оружием, засевших в засаде на главной дороге через лес. Пришлось зайти поглубже и пробираться через чащу. Элья плохо понимала, как можно не терять направления, когда вокруг лишь деревья, и нет ни одной тропинки, ни одного ориентира: только иглица, мох, лишайники, да невысокая поросль брусничника. Однако Грапар уверенно шёл вперёд, ведя за собой всю компанию.

На очередном привале, когда они, уставшие и мрачные, сидели на небольшой полянке у покосившейся сосны и без аппетита жевали купленные в соседней деревне хлеб и сыр, Лэрге неожиданно сказал:

— Ты ведёшь нас на запад.

Грапар поднял на него глаза и чуть сощурился.

— Допустим. И что?

— А то, что порт находится на севере. Ты собираешься выходить в море по Шеме? Через Белобор?

Элья вздрогнула. Белобор был тем местом, про которое все в детстве сочиняют страшилки. Нежити там столько, что туда сунется не всякий маг. Лишь Лесной Клан как-то умудряется там жить, и то их земли находятся западнее, вдали от самых «больных» участков. А там, где протекает Шема, вообще запрещено появляться, по законам Татарэта. Да и во времена Шемеи туда не особо совались. Те, кто идут к заливу, обычно огибают это место по небольшой речушке Марлеве, протекающей вдали от Белобора.