Я дёрнула головой, вырываясь из его рук, и отошла в сторону.

— С чего ты взял, что у неё это был «первый раз»?

Толль закатил глаза.

— Она к тому моменту уже много времени провела в Академии, и если бы ещё кого-то укусила, это произошло бы здесь. Рискованно. Решение укусить профессора было сознательным, значит, она себя ещё контролировала. Да и Одувашка наверняка сказал бы. В общем, я почти уверен…

— Ясно, — прервала я его размышления. — Давай приступать.

Ходить далеко не стали. Отыскав среди завалов мебели более-менее сносную кровать и постелив на неё три матраса, мы заняли свои позиции: я легла поудобнее на импровизированную постель, а Толль приволок кресло и, рухнув в него, остановил работу стихий. На чердаке стало свежо, и приятно пахло легкой сыростью, словно после летнего дождя. Пыль то ли прибило влагой, то ли её действительно куда-то выдуло, но стало ощутимо чище.

Я свернулась клубочком и поёжилась. Стало чище — но холоднее.

— Да не трясись ты, а то не выйдет ничего, — проворчал Толль и, наклонившись, положил ладонь мне на бедро, отчего по телу прокатилась волна расслабляющего тепла. — Постарайся ни о чём не думать… Слушай своё дыхание… Вдох… Выдох… Вдох… Выдох… А теперь медленно считай от десяти до одного вслух.

— Десять, — послушно пошевелила я губами, которые уже почти не слушались под действием его чар. — Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Четыре…

Как ни странно, о волшебных снах я действительно знала много. Последние три месяца школы на уроках меня не наблюдалось от слова совсем, и многие предметы пришлось сдавать своеобразными способами. Например, чтобы получить итоговую оценку по магии, пришлось сначала написать и защитить реферат, потом сдать зачёт, и только после этого — экзамен. Выбрав тему волшебных снов, я была уверена, что это просто любопытное явление, с которым никогда в жизни сталкиваться не придётся, однако… Так и задумываешься иногда то ли об интуиции, то ли о судьбе.

Бывать, впрочем, в альфа-пространстве мне не доводилось, и первое время никак не получалось вернуться к сознанию и начать здраво размышлять. Тотальное расслабление затронуло не только тело, но и мысли, потому я просто позволила себе плыть по течению, словно находилась во сне. Мимо сновали люди и животные, пейзажи сменялись образами помещений или видов на землю с высоты птичьего полёта. Но ничего не задерживалось возле меня дольше, чем на сотую долю мгновения.

«Странный сон, — лениво заползла в голову запоздалая мысль. — Ничё не понятно. Проснуться бы поскорее…»

И действительно, образы начали меркнуть, смазываться, словно я погружалась всё глубже и глубже, пока вдруг не раздался отдалённый голос.

«Рыжая, — прозвучало одновременно со всех сторон, — не время спать. Кончится твоя сила — прервётся и сон.»

Я поморгала, приходя в себя. Тело было призрачным, бесплотным и свободно парило в пространстве. Проснуться до конца не позволяла сдерживающая магия Толля. С трудом вспомнив, что происходит и в чём цель визита в альфа-пространство, я постаралась как можно более детально вспомнить Линк. Русые густые волосы, большие влажные глаза, запах… Запах цветов… ванили… Точно, она пахла выпечкой. Тонкий такой аромат, который мог почуять только Зверь.

Образ Бернадет Линк возник передо мной. Здесь она была младше, чем в Питомнике, менее красивой, более неказистой. Под глазами такие синяки, словно она две ночи плакала в подушку. Видимо, альфа-пространство уже начало переносить меня в искомый момент.

Линк сделала шаг мне навстречу, я ответила тем же. Затем наши руки стали медленно подниматься навстречу друг другу, пока пальцы не соприкоснулись, и в этот момент я еле сдержалась, чтобы не закричать.

Не могу сказать, чтобы когда-то считала себя счастливой. Детство средней паршивости, строгие родители, мечтавшие, но не сумевшие вырастить ручного вундеркинда, постоянный прессинг со стороны учителей. После школы — годы одиноких скитаний, которые почему-то называют «поиском себя», но по факту оказываются бегством от боли.

Однако, в сравнении с тем, что обрушилось на меня в момент прикосновения к альфа-версии Линк, называть пережитое мной болью уже не поворачивался язык. Это было отчаяние, страх, гнёт, безысходность, отвергнутость и унижение. Причём, не сиюминутные — они преследовали девушку долгие годы, до тех пор, пока…

Я прислушалась к своим ощущениям. Да, точно. До тех пор, пока не попала в Питомник. Мои глаза расширились в удивлении. Попав в Питомник, Линк наконец сбросила с себя неподъёмную тяжесть душевных мук!

— Кажется, начинаю понимать тебя, подруга, — пробормотала я, глядя в её раскрасневшиеся глаза.

Однако, целью моей были вовсе не мотивы Бернадет, и я сосредоточилась, погружаясь в ощущения, когда Зверь хочет. Нет, не хочет — жаждет! Когда Зверь обуян страстью, нестерпимым, обжигающим желанием вонзить клыки в мягкую и тёплую плоть. И то наслаждение, с которым ощущается брызнувшая на язык живая кровь. Да, вот оно, то, что мне надо.

Всё вокруг померкло, оставив меня наедине с чувствами. Трудно было понять, моими или нет: тело исчезло, Линк исчезла, не стало даже самой меня. Всё превратилось в единый сгусток ощущений.

«Не то, — проскочила обеспокоенная мысль. — Это не наслаждение даже, это…»

Да, чувство, обуревавшее Бернадет, точно было связано с укусом, сомнений не было. Но если я испытала просто наслаждение и облегчение, то она словно глотнула жизненной силы, словно умирающий, пригубивший живой воды. Это было больше, чем эйфория, больше, чем счастье, больше, чем сама жизнь.

«Наверное, это потому, что она его любила. И по-настоящему хотела с ним… соединиться.»

Наконец, эйфория ударила вспышкой — и исчезла, оставив после себя бездну горя.

«Нет… Нет! Нет-нет, стой, подожди! Покажи мне, покажи!»

Горе. Ревность. Злость.

Картинка проявилась. Мутная, словно сквозь грязное стекло. Я смотрела её глазами: дверь, красная, резная, такие в лабкорпусе Академии стоят. Распахивается. Линк, едва сдерживая слёзы, делает несколько шагов по коридору, но возле бюста какого-то известного мага оборачивается и последний раз смотрит на мужчину, стоящего у окна небольшого кабинета к ней спиной. На нём строгий костюм, волосы собраны пучком на затылке, но детально разглядеть не удаётся. Картинка стремительно бледнеет и исчезает в белой пелене.

— Стой! — попыталась крикнуть я в пространство. — Покажи ещё!

Но молить было бесполезно: всё равно никто не слышит, здесь только я и информация альфа-пространства. Белая пелена полностью затмила мой взгляд, и в следующее мгновение реальность обрушилась на голову со всей силой.

Очнулась от того, что Толль окатил меня ведром холодной воды. Дыхание спёрло от неожиданности и холода, я резко села на кровати и глубоко, с хрипом вдохнула.

— Ты… т-ты!..

Слова не слушались. Я руками вытерла лицо, сбрасывая с него потоки воды, и откинула вымокшие волосы назад.

— Т-ты!

Зубы невольно застучали друг об дружку.

— Ну прости, — пробубнил Толль, садясь на кровать рядом. — Ты так орала, что я решил не медлить. Ещё не хватало, чтобы ты там застряла.

Слов по-прежнему не было. Я пялилась на него, как на инопланетянина, и пыталась сообразить, что происходит. Сириус тем временем взял меня за плечи и отвернулся. Из его рук потекло тепло, которое тут же разлилось по телу и стало быстро сушить одежду. Когда меня перестало трясти от холода, он опустил руки и, поджав ноги, изучающе оглядел.

— Линии силы в порядке. Резервуар пуст, но это ты как-нибудь переживёшь, наверное. Чего орала-то?

— Я орала?..

— Ещё как. Требовала кого-то остановиться, а потом ещё. Ты там что, смотрела как они трахались?

— Фу, как некрасиво, — сморщилась я.

— А что? — усмехнулся он и изобразил тонким голосом: — Стой! Стой! Ещё! Ещё! В общем, я понял, профессора ты там разглядела со всех сторон.

Я выдохнула и откинулась было назад, на матрас, но тут же подскочила, почувствовав насквозь промокшую ледяную ткань.