— Тогда позволь мне самой с ним разобраться.

И дальше мы молча шли сквозь застланную снежной стеной темноту.

Никогда не понимала, почему грифоньи конюшни назывались конюшнями. Почему не грифонюшни? Ну, или… грифонки? Хотя нет, это скорее слово для обозначение самки грифона. Ладно, согласна, «грифонья конюшня» — не худшее название.

Находились у нас эти приземистые длинные строения на территории Академии у самого леса, на вершине зелёного холма. Кони паслись на лугу между конюшнями и зданием Академии, а грифоны охотились рядом в лесу. Неподалёку стояли домики конюхов, одноэтажные избы, но увеличенные во все стороны: выше потолки, больше окна и двери, словно предназначены были для полувеликанов. Бывать на конюшнях мне пока не доводилось: практика у зоологов начинается только со второго полугодия, и если бы не подсказка доктора По, даже не подумала, что здесь обитают кентавры. Их вообще в стране мало. Не так, чтобы по пальцам пересчитать, но и встретить на улице непросто. Отец утверждает, что причиной тому как раз отсутствие жилья, соответствующего их габаритам.

— Эй, здесь есть кто-нибудь? — крикнула я в серую промозглую пустоту.

За сутки снег стаял, оставив после себя только лужи вязкой грязи, и пришлось идти по неровному настилу из деревянных досок, которые то проваливались под ногами, то подло ставили подножки, заставляя спотыкаться и всё-таки наступать высокими кожаными сапогами в коричневое месиво. Пока добралась до конюшен, десять раз пожалела, что не взяла с собой конные сапоги. Ну, или хотя бы резиновые, всё не так обидно было бы теперь.

На зов мне ответила только низко пролетающая в пасмурном небе птица, скрывшаяся в темном густом лесу. Я натянула перчатки, огляделась по сторонам и, засунув руки в карманы, пошла к конюшням: авось и найдётся кто-нибудь внутри.

Перепрыгнув через внушительную лужу на пороге, я неуверенно заглянула в первую из конюшен. В нос ударил запах соломенного навоза. Впрочем, он не был противен, скорее наоборот, вызывал ностальгию: когда-то мы всей семьёй, прихватив друзей, уезжали в конные походы по горам, и там этот запах сопровождал нас всю дорогу. Поэтому ассоциации были довольно приятными: покой, умиротворение, красивые рассветы, купание в водопадах и травяные чаи перед костром под звуки рукотворной музыки. Мама любила музыкальные инструменты, не разрешала папе сотворять музыку магически, и от этого возникало особенное ощущение нереальности происходящего.

В конюшне оказались только кони, даже не грифоны, так что я разочарованно вылезла обратно через низенькую дверь. Рядом располагались огромные ворота, наверняка через них и зверей выводили, и кентавры ими же пользовались. Но огромный замок намекал, что случайно проходящим мимо людям коня не вывести. Да и самим придётся залезать в конюшню, согнувшись в три погибели.

Интересно, если большие ворота предназначены для кентавров, то, быть может, маленькие предназначены для сатиров? Тоже копытные, тоже полулюди, только мелкие…

Прыжками и перебежками я добралась до второй конюшни. Несмотря на грязь и грядущие работы, обстановка настраивала романтически. Поэтому вторую и третью конюшню я рассматривала уже не без удовольствия. Но и там не нашла никого. Осталось ещё три, стоящие чуть поодаль, и я уже начала было прикидывать свой маршрут через кочки, в обилии виднеющиеся меж луж, как внимание моё привлекло движение за одним из зданий. Прямо по земле, поднимая целый фонтан грязных брызг, нервно бил хвостом… да, мне зрение не изменило: грифон. Перед тем как идти на конюшни, я нашла в учебнике по магической зоологии параграф про этих крылатых хищников и внимательно его изучила, так что ошибки быть не могло. Типичный длинный хвост с кисточкой, покрытый шерстью с золотистым отливом и редкими белыми перьями, случайно и хаотично вырастающими по всей задней части животного.

Я остановилась и прислушалась.

— Вот бар-ран! — раздался мужской голос, и хвост грифона, резко взметнувшись выше обычного, с такой силой хлопнул по луже, что я невольно отшатнулась, испугавшись, что сама оказалась в зоне поражения. — Хорош упираться, а ну пошёл!

Глубоко вдохнув и набравшись храбрости, я решительно запрыгала в сторону дрессировщика-недоучки.

— Кто ж так с грифонами разговаривает! Он не только тебя слушаться не будет, но и… — я сделала паузу, чтобы прыгнуть на очередную кочку, оказавшуюся довольно далеко. Выпрямившись, откинула со лба выбившиеся из хвоста и растрепавшиеся на лице волосы, подняла глаза на расшумевшихся человека с грифоном. — Но ещё и по роже лапой даст. Потом такие царапины глубокие остаются, даже магией шрамы не уберёшь. По крайней мере, с первого раза.

Недоделанный дрессировщик оказался весьма любопытным кадром. Светлые, почти белые волосы были длинными, но около трети из них, расположившихся с левой стороны, были выбриты, а оставшиеся в живых — перекинуты на левую сторону, прикрывая собой какую-то татуировку. Он был в чёрных джинсах, узких сапогах с высоким голенищем, в одном из которых сверкала рукоятка то ли кинжала, то ли ножа, сверху одет в короткую кожаную куртку, а на шею в несколько оборотов намотан белый тонкий шарф. С первого взгляда хотелось записать его в металлисты, но ни одного атрибута, кроме куртки, заметно не было. Хотя чувствовалось в нём что-то такое… словно принадлежность к какой-то субкультуре или группировке…Сколько ни присматривалась — так и не смогла разобрать, под кого же он косит.

— Тебе чего ваще? — бросил он, с усилием притягивая к себе грифона, который, упершись в землю передними лапами (что было не просто в промокшей насквозь почве), потихоньку пятился назад с явным намерением удрать. Парень одним резким движением дёрнул верёвку, и она, словно хлыст, ударила грифона по защищённой перьями, как бронежилетом, груди. — Слевитирую его — и дело с концом…

Левитация крупных объектов? Факультет общей магии, значит.

— Грифоны, вообще-то, магические животные с мощной защитой, и прекрасно блокируют чары вроде левитации.

— Надо было палку брать, — выдавил он в попытке перетянуть животное в сторону конюшни и тоже, в свою очередь, закопался ногами в грязь по самые щиколотки.

Я вздохнула, осматриваясь в поисках наиболее чистого пути к грифону.

— Отпусти его, — бросила несчастному дрессировщику.

— Ага, щас! — выдохнул он, оставив попытки утащить животное в здание. Надо сказать, сам факт того, что это он тащит грифона, а не наоборот, говорит о том, что физические способности у него развиты. Или о том, что животное воспитанное. Оно воспользовалось моментом и стало бочком сдвигаться к лесу. — Видишь, чё делает? Убежит мгновенно, только дай слабину!

Что ж, пришло время проверить, чего стоили несколько месяцев обучения на биологическом факультете магической академии имении Орфея Третьего… Добравшись до грифона, я замерла перед ним и жестом попросила парня отпустить повод. Тот не послушался. Пришлось рявкнуть:

— Отпусти, я сказала!

— Слышь, голос на меня не повышай! — прикрикнул он в ответ, но хватку ослабил.

Краем глаза я видела, что этот неуч скрестил руки на груди и демонстративно отвернулся, будто осматривает заливные луга. Заливные — в смысле, талым снегом залитые…

Ладно, боги с ним, не важно. Грифон, судя по размерам, был ещё ребёнком. Или, может, подростком, только что перешагнувшим порог в двадцать полных лет. Крупная голова, напоминающая орла, была ещё совсем белой, кое-где даже просматривались маленькие пушистые пёрышки, которые называют младенческими. У взрослого грифона должен проявиться рисунок из темных перьев, благодаря которым люди и способны отличать их друг от друга. А до того приходится помечать… Да, вот, пожалуйста: на передней лапе осматриваемого мной грифона была аккуратно повязана красно-белая в горошек тряпочка, которую теперь едва можно было разглядеть под слоем грязи.

— Здравствуй, друг, — сказала я, глядя в круглые чёрные глаза, — не знаю, как тебя зовут, но познакомиться мне с тобой приятно.