Тут Деррик заметил стол рядом со мной с разложенной шахматной доской. Его глаза загорелись, а в уголках губ заиграла улыбка.

— Я не хочу, чтобы у вас были неприятности, миледи, — сказал мой охранник, его добрые глаза умоляли меня прислушаться к голосу разума.

— Как бы мне ни хотелось провести с вами время, миледи, — сказал

Деррик, — я согласен с вашей охраной. Я не хочу, чтобы у вас были неприятности.

— Почему у меня должны быть неприятности? — Спросила я, игнорируя предупреждение аббата о том, что мой народ доверяет мне как твердому лидеру. — Никто не узнает.

Бартоломью изучал своего пленника в течение долгого времени.

— Пожалуйста, Бартоломью. — Кричало сердце. — Если кто-нибудь проснется, я разрешаю вам немедленно увести сэра Деррика.

— Но аббат Фрэнсис Майкл сказал, что с нас живьем сдерут кожу, если пленник сбежит.

Такая угроза аббата застала меня врасплох. Почему аббат сказал такое?

Он не может распоряжаться моими слугами.

— Конечно, он шутил, — начала я, хотя раньше никогда не замечала за ним такое.

— Если бы я хотел сбежать, я бы уже это сделал, — добавил Деррик. — Но если тебе от этого легче, почему бы тебе не приковать мои ноги вместо рук?

После наших заверений Бартоломью смягчился. И через несколько минут Деррик сидел напротив меня со связанными ногами, но свободными руками. Бартоломью стоял всего в нескольких футах, Труди устроилась в кресле рядом. Я присела на краешек стула, нервничая и радуясь возможности снова провести время с Дерриком. Пэп сидел рядом с ним с высунутым языком, и с обожанием смотрел на рыцаря. Я могла только улыбаться преданности собаки человеку:

— Я вижу, вы все еще претендуете на бессмертную привязанность Пэпа.

Деррик провел пальцами по густой белой шерсти собаки:

— Если бы я мог сказать, то же самое о вас.

Хотя это прозвучало шутливо, но что-то в глубине его глаз заставило сбиться мое дыхание. Под его пристальным взглядом я наклонила голову и указала на шахматную партию, разложенную между нами:

— Я решила, что должна сама убедиться, какой вы на самом деле шахматист.

— А, понятно. — С иронией сказал он. — Вы надеялись, что, пользуясь моим уязвимым положением, вам удастся раскрыть мои секреты успеха в этой игре.

— Правда, сэр? — Удивилась я. — Я думала, что это у меня есть секреты, касающиеся тактики в шахматах. И что это именно вы нуждаетесь в моей опеке?

Кривая усмешка тронула уголок его рта:

— Я думаю, мы еще посмотрим, кто в чьей опеке нуждается.

— Но я видела безрассудство вашей игры. — Я поддалась вперед. — И я не сомневаюсь, что вы нуждаетесь в моей помощи.

— В одном я не сомневаюсь, это точно. — Его голос звучал только для моих ушей. — Я, безусловно, нуждаюсь в вас.

Дрожь пробежала через все мое тело — от кончиков пальцев ног до кончиков пальцев рук. Я не осмелилась встретиться с ним взглядом, и сосредоточилась на шахматной доске, сделав шаг первой своей фигурой –

конем.

Что он имел в виду? Неужели он думает, что у нас есть надежда? Если учесть, что у нас осталось всего четыре дня, и мы можем рассчитывать только на тайные встречи, даже если мы любим друг друга, как мы сможем пожениться?

Он передвинул одну из своих пешек, затем откинулся на спинку стула и почесал собаку за ухом. Я изучала доску, пытаясь предугадать стратегию

Деррика и куда он может двинуться дальше. Тут я с благодарностью вспомнила о своем наставнике, который любил играть со мной в шахматы и научил всему, что знал. После анализа нескольких вариантов, я, наконец, шагнула пешкой. Деррик ответил, не задумываясь, передвинув коня на букву

«Л», и взял мою пешку.

— Это было слишком быстро.

Он усмехнулся в ответ и откинулся на спинку кресла. Я всматривалась в его фигуры, пытаясь понять, почему он взял мою пешку и какие ходы планировал дальше.

— У вас нет стратегии, сэр?

— В этом нет необходимости.

— Тогда можете проиграть тем, кто ею пользуется. — Я поставила другую пешку так, чтобы нельзя было избегнуть соблазна взять ее, тогда я смогла бы съесть его ладью. Он пал жертвой моей тактики, и я одарила его торжествующей улыбкой.

— Вы очень искусны, миледи.

— Спасибо. — Я положила его ладью перед собой. — Вместо того, чтобы просто реагировать, возможно, было бы мудрее потратить время на обдумывание каждого своего шага.

— Мне никогда не приходилось думать наперед. — Он снова передвинул фигуру наугад, а затем отвернулся к собаке, поглаживая ее.

— Никогда не поздно начать.

Почему-то мне казалось, что мы начали говорить не о шахматах. И

когда тепло его взгляда вернулось ко мне, я не смогла удержаться, чтобы не ответить на него.

— Что вы будете делать в будущим? — Спросила я с дерзостью, вызванной обстоятельствами. — То есть после того, как герцог вернется и освободит вас?

В свете единственной свечи, стоявшей на столе, его серые глаза стали серебряными:

— Значит, вы уверены, что он освободит меня?

— Я верю, что рано или поздно правда станет известна. — Я только хотела, чтобы герцог поскорее вернулся и все уладил, пока не стало слишком поздно. — Что вы будете делать, когда освободитесь? Куда вы пойдете?

Он пожал плечами:

— Я всегда думал, что буду какое-то время участвовать в турнирах, чтобы накопить состояние. И герцог, возможно, вознаградит меня землей за мою службу ему…

— Вы когда-нибудь думали о том, чтобы вернуть то, что когда-то принадлежало вашему отцу?

— Нет. Это невозможно. Земли, замок, богатство много раз переходили из рук в руки за эти годы. И сейчас, пойти и вернуть то, что когда-то принадлежало моей семье, означает лишить средств к существованию и домов невинных людей, которые теперь живут и работают там.

— Я уважаю ваше решение.

Морщины на его лице стали жестче:

— Теперь вы понимаете, почему у меня не было необходимости что-то планировать? У меня нет будущего — по крайней мере, достойного.

Из темноты, окутавшей его, я чувствовала, что снова уступаю его прошлому.

— Но у вас такие замечательные задатки хозяина. Я слышала, как вы разговаривали с дворянами. И все ваши идеи по улучшению очень стóящие.

На самом деле, я хотела бы знать о них подробнее тем более, что вы четко дали понять мне, что я могла бы помочь бедным на моей земле более эффективными способами.

Я почувствовала облегчение, когда его увлечение этой темой прогнало меланхолию. Шахматная партия была заброшена, и я оказалась вовлеченной в разговор о различных способах, которыми я могла бы способствовать процветанию и здоровью среди моего народа, о новых методах ведения сельского хозяйства, которые он предложил, о лучшем распределении помощи нуждающимся, о создании лучших рабочих мест, об оплате труда и о борьбе с болезнями.

Я так глубоко погрузилась в обсуждение, что вздрогнула, когда

Бартоломью подошел к столу:

— Уже почти рассвело, миледи. Нам нужно вернуть заключенного в камеру до того, как проснутся слуги.

Деррик неохотно отодвинулся от стола и встал. Пока Бартоломью перекладывал цепи с ног Деррика на руки, я подавила усталый, но удовлетворенный зевок.

— Мы не смогли закончить нашу шахматную партию, — сказала я с улыбкой. — Я предлагаю реванш следующей ночью.

— Да, я согласен, — подмигну он, — поскольку вам все еще нужна моя помощь в шахматах.

Я тихо рассмеялась. И когда Бартоломью увел его, мое сердце наполнилось счастьем, но и болезненной тоской, которую я не могла ни объяснить, ни заглушить.

Я нервничала весь день, мое нетерпение росло, и я не подумала, что просто лопну от желания увидеть его снова. Следующие два дня были такими же: ожиданием весь день, моим возрастающим нетерпением, и Труди стала говорить мне, что я невыносима. Единственный выход я видела в расследовании, которое проводила с помощью Джеймса, моего привратника.

Я послала его обыскать поместье шерифа и опросить каждого из его слуг. Я

не только надеялась получить ключ к личности истинного убийцы, но также надеялась найти некоторые доказательства, которые могли бы связать шерифа со вспышками, хотя я не знала, что именно ищу. Тем не менее, я не могла ни отдохнуть, ни освободиться от своих мыслей до глубокой ночи, пока Бартоломью не приводил Деррика в главный зал к столу перед камином, где мы разговаривали бесконечные часы вперемешку с игрой в шахматы, которая ограничивалась одним-двумя ходами.