– Мне это невыгодно, – так и ответила, ничуть не смущаясь.

Глядя на её зарвавшийся донельзя практический ум, я смиренно произнесла:

– Делай, как сочтёшь нужным.

И состоялся суд. На суде мать Макса со всем талантом красноречия дала характеристику моему сыну о его пагубном влиянии на её мальчика и требовала расправы.

Когда судья спросила меня как представителя несовершеннолетнего сына, то я в свою очередь приплела рассказ о велосипеде, не выдав организатора Макса в краже видика по настоятельной просьбе моего сына. Судья очень заинтересовалась этими событиями, переспросила о компенсации со стороны матери Макса за пропавший велосипед, и как-то всё обошлось, к великому огорчению матери Макса.

Начался учебный год и новые проблемы вытеснили старые, а значит, жизнь продолжала идти своим чередом. Школа, уроки, друзья. У Вовчика новый друг Саша. Его мама недавно вышла второй раз замуж, и они переехали в наш район. Саша не ладил с отчимом, выражал свой протест, уходя из дома, и всё хотел уехать к отцу, который жил в другом городе, кажется, в Нижнем Новгороде. На новом месте он быстро нашёл окружение среди таких же недолюбленных родителями подростков. Мальчик был умный, умел выразить свои мысли и легко манипулировал младшими. Разница в возрасте и особая озлобленность наделяли Сашу некой харизмой. В этом переходном возрасте мальчишки начинают протестовать против невидимой фальши, а Саша уже подмечал более других и проводил свою просветительную работу в новом кругу избранных. Язык у Саши был злой, глаз острый, себялюбие распухшее. Авторитет семейного протестанта быстро вызвал душевный отклик у ребят и у Вовки. Каких-то конфликтов у меня с Вовчиком особо не было. Возможно, он частенько упрямился и замыкался, а я списывала это на переходной возраст, а это росли секреты нового видения мира, мира, где нельзя делиться со мной о секретах друзей и их проделках. Тактично не лезла к нему в душу, а надо бы, и мне казалось, что мы неплохо ладим. Иногда перед сном мой сердобольный сынок делился со мной переживаниями за Сашину долю. Саше пришлось уйти из дома, где было ему невыносимо жить. Нашёл приют у Феди, одного из общих товарищей. Федина семья состояла из младшей сестры и матери, выросшей в детдоме. Папа с ними не жил и не очень помогал материально. Все ютились в одной комнате. Непонятно, как и выживали. Позже выяснилось, что Саша околачивался у Феди больше месяца, его жалели, он ел и спал, а напоследок, перед поездкой, чего-то спёр. И поехал Саша к своему отцу с другом Вовкой-Китайцем во время осенних каникул. Уж не знаю, чем я Володе насолила, только не думал обо мне, мал ещё. За Сашу переживал, пропитался его убеждениями и, не предупредив, исчез из дома на трое суток. Душевный порыв поддержать товарища и жажда приключений довели до Киева. Потом выяснилось, что на продолжение пути денег недостаточно. Паспортов у них не было, а билеты на то время выдавались по паспортам. Изобретательные мальчишки дали деньги на два билета какому-то работнику вокзала, возможно, уборщику в униформе, и ждали, это сработало во Львове, значит, и в Киеве так можно сделать. Чего-то наплели жалостного, и благородный уборщик принёс, но только один билет. Оставшуюся сумму взял за оплату своих хлопот, пользуясь беззащитностью подростков и, по-видимому, не догадываясь, что дети не местные, а может, ему было всё равно, что больше подходит к мировоззрению уборщика вокзала. Оказавшись без денег, Саша принял решение вернуться домой за деньгами одному, а товарищу, то есть Вовке, придётся подождать на вокзале. Преданный Китаец и прождал его двое суток. Мобилок тогда не было, то есть ни связи, ни поддержки, ни денег, ни еды, ни питья и вокруг ни одной знакомой души, только вокзал. И пока мой Вовчик выживает на Киевском вокзале, как в заколдованном сне я трясу его друзей и нахожу последнее звено – Андрея. Тот в курсе всего происходящего, но говорить отказывается, чтобы не нарушить слово «пацана». От напряжения, криков, угроз его бабушки у Андрея даже текут слёзы, но рот плотно сжат. Возможно, переживания и вспоминания всяких страшных случаев трогают партизана, и, пытаясь нас успокоить, произносит, что с ними (с Володей и Сашей) всё в порядке, он точно это знает, просто он не знает, где они, иначе бы сказал. Расследование продолжает его бабушка после моего ухода. По крупинкам, под страшным секретом просачивается информация, куда же делись Вова с Сашей. На третий день сумасшествия выясняется из того же источника, что Саша почему-то во Львове, но без Вовы. Бегаю, ищу Сашу, правда не знаю, куда бежать и где его искать. Вечером этого третьего дня раздаётся звонок городского телефона. И я слышу сладчайший в мире голос моего сыночка в телефонной трубке:

– Мама, я в Киеве на вокзале, не знаю, как приехать домой.

Сообразила научить его подойти к окошку информации и там ждать, пока не позвоню. Дедуля звонит старому приятелю полковнику в отставке, из круга давних друзей, проживающему в Киеве, и просит поискать внука на вокзале. Благодаря товарищу деда мой сынок доставлен во Львов, в сопровождении бригадира поезда. Уставший Вовка рад дому и родным, рад приключениям и больше всего рад, что приключения эти закончились. Когда у всех отлегло от сердца, накинулись с вопросами. Куда, зачем? Что ел и где спал?

Кто-то булочку оставил в кафе, так это и ел. А спал, сидя на стульях, возле тёток тулился, чтобы патрульные думали, что он при тётке. Караулил телефонный аппарат целый третий день, когда стало одиноко после утреннего поезда, на котором должен был приехать Саша, но не приехал. Повезло, один гражданин забыл карточку вытащить, так и позвонил домой, рассказывал Володя. Я слушала, счастливая, что ничего не случилось, что Вовчик мой дома, с замиранием сердца от жалости, какой ещё у меня маленький сын, и отгоняла, теперь ненужное, чувство страха, по-прежнему не зная, как защитить своего маленького сына.

Каникулы закончились, оставив в душе Володи горькое разочарование, о котором не говорил. В своём великодушии простил Сашу, не разрешая мне давать характеристики, вроде как ушёл в школьные уроки, только грустный.

История с Сашкой стала забываться, прошло время и начались зимние каникулы: ребятня покатилась с ледяной горки возле нашего дома. Вовчик ожил, активно радовался снегу и зимним забавам. В один из вечеров на этой нашей горке и появился Сашка с товарищами. Как негласно принято в примитивном мире, если ты не наказал обидчика, значит, ты слаб. Доброта и благородство души уродливо уплотняются в хищном глазу и рассматриваются как глупость и слабость. Сашкина гордыня направляла его за черту, где происходит возврат к звериному царству. Окружив себя ведомыми, поющими славу бездушию, принялся травить Вовку-Китайца. Во всеуслышание объявляя его «лохом» и перекручивая свой подлый поступок в событие, где он был на высоте, обманув доверчивого Китайца. Такого Китаец стерпеть не мог, прибежал домой, заскочил на кухню, в гневе выпалил мне всё, при этом топтался на кухне, заглядывал в ящички, как бы нервничая, побежал опять на горку. Мой сынок схватил малый нож для грибов, чего не увидела, надевая сапоги, и из соображений, что с Сашей встретиться давно пора, помчалась следом за Вовкой. Баталия уже была в разгаре. Вовка с Сашкой толкали друг друга стоя наверху ледяной горки. Пока взбиралась на горку по снегу, мальчишки уже вцепились один в другого и скользили мимо меня по льду в окружении детворы. Пришлось спускаться вниз, добралась до этой кучки в тот момент, когда Вовка угрожал ножом, только вот и увиденным мной. Мелькнуло, что не нервничал Володя на кухне, а пришёл именно за ножом. Сашку всё пуще разбирало, и, обзывая Китайца лохом, он начал высмеивать ножичек и дразнить, что Китаец этого не сможет сделать, что кишка тонка и вообще он «маменькин сыночек». Всё случилось мгновенно. Володя поднял на меня глаза, я не могла справиться со злобой на высокомерие, которая передалась моему сыну и довела его до этого преступления, произнесла правило преступников: