Китаец стал хозяином подвала как главный организатор и строитель. Ключи были только у него. И теперь практически каждый вечер он пропадал в соседнем дворе, куда стекались подростки. Как-то к нам зашёл довольно взрослый парень лет 17-ти и о чём-то шептался с Вовкой. Просил ключ от подвала. Популярность подвала росла. Володя привыкал к статусу со всеми приложениями, в комплекте с завистью.

Жители дома недолго находились в неведении. Вызвали милицию из наилучших побуждений. Пока милиция пыталась проникнуть через бронированную дверь, детвора повылазила через замаскированную дыру в задней стене, заранее предусмотрев экстренное положение. Застрял пухлый Макс. Едва выдернули его. Потом долго смеялись, вспоминая, как вытягивали Макса. В итоге отремонтированный подвал после посещения милиции был тут же оккупирован жильцами дома. Милицию вызвали, посчитав мальчишек бандитами, и «спасибо» за ремонтные работы, понятное дело, «бандитам» никто не сказал. Несмотря на мелкие детали, приключение, как всегда, удалось.

Наступило четырнадцатое лето. Всякие стройки с последующими погромами прекратились. По району открылась сеть компьютерных клубов, куда стекалась молодёжь. Для посещения нужны деньги, пусть небольшие, но постоянные, чтобы не «выпадать из тусовки». Новое занятие накрыло весь город. Начались бум сбора металлолома и сдача его в пунктах приёма.

Увлекаемый бурным течением жизни, Вовка-Китаец с товарищами вынужден погрузиться в добычу денег для посещения компьютерных клубов. Занятие детворе нравилось, заставляло расширять кругозор в познаниях ценности металлов. А ещё напрягать мозги, где этот металл может находиться бесхозным и невостребованным. Результат такого невероятного напряжения мозга увенчался звонком из милиции:

– Ваш сын задержан на территории завода и передан нам…

Это был первый раз, когда мой сынок очутился в «обезьяннике» (камера, где находятся задержанные до 3-х суток). После чего был определён в приёмник-распределитель для малолетних преступников на тридцать дней. В приёмнике Вовка-Китаец обзавёлся новыми товарищами. Среди задержанных был мальчик двенадцати лет, который вовсе не умел читать, и Вовка со всем своим большим сердцем принялся обучать грамоте отставшего. Был ещё цыганский мальчик. Болтал без устали, пел песни, словом, пытался развлекаться, чем поддерживал дух свой, а заодно дух товарищей по воле судьбы. Цыганёнок, приняв важный вид, как потом расскажет дома Володя, поделился тайными знаниями об Иисусе из устных преданий. Передавались эти тайные знания неведомо с каких времён, искажались неведомо кем, дошли до рассказчика и были переданы Володе как близкой душе:

– А знаешь, Китаец, почему цыганам можно воровать? Когда Иисуса казнили, то должны были вбить в тело ещё один гвоздь, пятый. А цыгане его украли, за это им Бог «добро» дал.

Тем временем я хлопотала, чтобы уменьшить срок пребывания моего сына в этом жутком месте и поскорее увидеться с ним. И так случилось, что о попытке дать взятку начальнику отделения через доверенное лицо прознал начальник уголовного розыска по малолетним преступникам, который и запроторил моего Володю. По инициативе этого начальника Угро, именно так воспринявшего букву закона в нашем случае, Володя и находился в приёмнике-распределителе. Правда, как оказалось, буква эта не для того чтобы пресечь преступность и преступление, а чтобы самому вытрясти из меня деньги, манипулируя законом и моими терзаниями за сына. Как укоренилось среди многих работников милиции, он нагло намекал на сумму в триста долларов, которых у меня не было, а было только сто.

В это время «доверенный» – товарищ моего мужа, договорился с начальником нашего всего отделения, в котором и служил этот начальник уголовного розыска по малолетним преступникам. И Володю привезли из приёмника-распределителя к следователю по указанию теперь начальника этого самого нашего отделения. О чём, надо полагать, только вот и узнал нач. Угро по малолетним преступникам, жаждущий обогащения и теперь, оставшись ни с чем, мучимый той же жаждой обогащения, придумывал новый план, как всё же довести начатое или хотя бы отомстить, и сразу всем.

Мой сын – малолетний нарушитель закона, и я присутствую на даче показаний с ним как законный представитель. Перед тем, как зайти в кабинет следователя, в коридоре меня уже караулил нач. Угро по малолеткам и задушевно так поведал, что проблема наша жуть как велика и чтобы её решить, придётся две тысячи долларов заплатить. С тем я и зашла к следователю, где за столом уже сидел мой мальчик. Мы соскучились друг за другом, обрадовались долгожданной встрече, обнялись при всех сотрудниках и присели у стола следователя для беседы. Следователем оказался молодой парень, может, лет двадцати пяти. Он зачитал дело, состряпанное на показаниях, предоставленных «заводом». В заброшенном помещении, отведённом под склад, находилась дыра, через которую было вынесено с территории завода следующее (дальше следовал длинный список украденного в промежутке от последней ревизии до настоящего времени). В итоге сумма на сухом языке цифр выглядела немыслимых масштабов. Несунов на заводе, как обычно, хватало. И неплохо это всё свалить на вляпавшихся мальчишек, в данном случае на одного моего Вовку, который выгораживал кампанию, не признался в коллективном творчестве, и получилось, что взял на себя одного это расхищение, ведомый товарищеской святостью.

Размеры украденного государственного имущества позволяли держать под арестом моего сына, чем и воспользовался начальник Угро по малолетним преступникам. Следователь зачитывал вслух, чтобы не нарушать порядка ознакомления подозреваемого с обвинением. Зачитывание бесконечного списка украденного с завода прервал тот самый начальник Угро по малолеткам. Он ворвался в кабинет, подлетел к следователю, что-то прошептал на ухо и вышел. После чего выражение лица следователя стало более сосредоточенным. Возможно, сам Юлий Цезарь так сосредотачивался, когда делал несколько дел одновременно. Наш «Цезарь» продолжал зачитывать список украденного. При этом теперь ещё шевелил мозгами и по поводу информации от нач. Угро по малолеткам, надо полагать, речь шла о дележе обозначенной мне суммы. Дверь в кабинет снова отворилась, и появился ещё один служащий в штатском, похоже, от начальника всего милицейского отделения. Этот в штатском тоже сказал что-то на ухо нашему следователю и вышел. Наш «Цезарь» теперь потерял былую сосредоточенность, три дела сразу – ну точно многовато. Лицо его озарялось растерянностью. В таком вот состоянии следователь закончил чтение, объявил, что выпускает нас, но с подпиской о невыезде. Дал Володе бумаги на подпись. Бумаг было много, в том числе и подписка. Следователь напрягался, чтобы везде, где надо, стояла подпись подозреваемого, и, пребывая в давящем информационном потоке, забыл взять подписку о невыезде у меня как законного представителя и матери, под чью опеку законно попадал мой сын до суда.

Мы с Вовчиком помчались домой, радуясь свободе. Дома слушали повествования моего сыночка о житие в приёмнике-распределителе. Дедуля был на даче, и слушали рассказы только я и Володина бабуля. Рассказчик проглатывал еду, торопливо говорил в промежутках, и когда еда закончилась, закончился и рассказ. Володя рванул на улицу к друзьям-товарищам, как свободный человек, знающий цену этой самой свободе. А я продолжала рассказывать маме об ужасах и опасностях, которые нам угрожают. Раздумья о выходе из тяжёлой ситуации, в которой мы оказались, были прерваны телефонным звонком. Звонил начальник Угро по малолетним преступникам и так панибратски обронил:

– За твоего малого сам шеф хлопотал. Ты что, ему заплатила?

С языка сорвалось:

– Ещё нет.

– А когда будешь рассчитываться?

– Мне позвонят.

Не знаю, почему отвечала так правдиво, от неожиданности или от неведения закулисных интриг, которые увиделись позже, или ещё какой-то стресс, но почувствовала опасность доверительной вкрадчивости, только повесив трубку. После второго звонка с тем же вопросом появилось ощущение, что телефон прослушивается.