С энтузиазмом прилипаю к драгоценному сыночку, клятвенно заверяю, со слов классной, что его не будут спрашивать и ему не придётся унижаться из-за этого, сейчас главное – присутствие, чтобы закончить школу. Даже предлагаю Вовке две гривны, он выторговывает четыре и соглашается. Идём вместе, ситуация непростая, чувствую, нужна поддержка. Прозвенел звонок, дети в классе, классная нас просит задержаться в коридоре. И начинает «сердечную» зазубренную, знакомую до оскомины лекцию с грузом чувства вины перед собой, перед родителями, перед одноклассниками. И этот груз, по стандартным неписанным правилам, душевная наша классная пытается прикрепить на Володину голову. Когда дыхание закончилось и зазубренный текст лекции, по-видимому, тоже, одухотворённая своей речью, педагог потащила нас к завучу по воспитательной работе, мотивируя тем, что завуч обеспокоена не меньше её по этому поводу и в связи с этим хочет нас видеть. Завуч как раз направлялась по просторному коридору навстречу к нам и, преисполненная чувством долга, повторила лекцию классной, прибавив обвинений. Теперь мой сынок был виноват ещё и перед остальными учителями, и перед нею, и перед школой. Закончила тираду классической репликой: «Так это продолжаться больше не может» и потащила нас к директору, так как директор обеспокоена происходящим не меньше всех остальных, желающих добра, и тоже хочет нас видеть по такому поводу.

На этом месте мой сынок вырвался вперёд, через плечо спокойно и тихо сказал: «Да пошли вы», – достал сигарету из кармана и летящей походкой удалился. Я осталась в одиночестве между училками, чей недоумённый взор обратился на меня. Наверное, выражение моего лица остановило поток возмущения. Завуч смогла сокрушенно вымолвить: «Хорошо, что не побил», после чего в коридоре восстановилась растерянная тишина и я направилась к директору без сына.

Директор, по-видимому, считала виновным моего сына перед всей системой образования в целом. Я зашла к ней в кабинет и попросила помощи, совета в обучении моего трудного ребёнка. Директор была настроена на визит «трудного» и почему-то решила, что я пришла «на ковёр» по её требованию. Едва удостоив меня взглядом, директор школы произнесла в ответ на просьбу о помощи, не скрывая цинизма:

– Мы можем только лишить вас материнства. И мы перевелись в вечернюю школу, где Володя закончит девять классов, а после попадёт в тюрьму, так и не выучив урока лицемерия, не умея применить его для себя и не видя всего разнообразия масок его у других.

Все мужские составные: смелость, мужество, заступничество присутствовали в моём мальчике, как и юмор. Похоже, с самого рождения всё это заложено, но внутреннюю работу по укреплению этих качеств мой сын проводил в течение жизни с завидным постоянством. Обнаруживая страхи, пытался побороть их в себе и пугал меня результатами. Как-то на летних каникулах у меня остановилась подруга с дочерью. Мои родители собирались на дачу и предложили забрать детей с собой. Нам с подругой захотелось пойти в гости, повидать ещё одних побратимов по заработкам в Польше. Зная, что наши дети на даче под опекой, посидели в гостях и вернулись домой в двенадцатом часу. Дома спал мой сынок. Не сразу его обнаружила, сначала увидела на подоконнике в комнате следы от маленьких кроссовок. Будить не стала, только прижала его спящего к себе и подержала в объятиях. Страх, уже никчёмный, не давал уснуть. Ничего ведь не случилось, просто мой ребёнок, будучи на даче, захотел домой к маме, ему же только одиннадцать. А мамы не было дома, и никого не было, и ключей не было. Родители ни за что не отправили бы ребёнка на пригородном автобусе домой, зная, что меня нет. Посадили Володю в автобус в уверенности, что будет под присмотром. Володя покрутился во дворе какое-то время. Когда вся детвора расползлась по домам, он принял решение побороть страх высоты и вылез по балконам, трубам и непонятно ещё по чему на наш балкон и через форточку попал в квартиру. А это четвёртый этаж. Володя рассказывал и гордился собой, поскольку ему удалось побороть страх высоты. Показывал, где он влез, за что держался, как ухватился там за газовую трубу, а потом уцепился за железные усы для ящиков с цветами на балконе. И тут ему стало не по себе, но отцепиться уже было нельзя, так как на перилах стоял на кончиках пальцев ног, пришлось подтягиваться и карабкаться дальше вверх. «А когда вылез уже на свой балкон и попал в дом, то только ноги немного тряслись», – рассказывал мой сынок жизнеутверждающе, со смешком. Потом ещё не раз я буду слышать этот его горделивый, победный смешок, и даже после окончания его жизни… Он гордился собой, и я гордилась сыночком, и боялась по-прежнему страха высоты, и боялась за своего ребёнка, который любил побеждать свои страхи. Это начался переходной возраст.

Нам удалось ещё разок побывать у моря. Уже в частном секторе.

На пляже толпа народу, Володе хотелось строить замки из песка, и он строил на захваченном клочке возле воды каждый день новый замок. Оторвать его от работы на обеденный перерыв было невозможно, и только кепка спасала от перегрева. Все создаваемые творения были великолепны. Замки поднимались в высоту, довольно приличную для мокрого песка, и углублялись ниже уровня моря, таким образом, были окружены рвом с водой. В строительстве применялись декоративные элементы разных размеров камней и ракушек, и всё это великолепие, вышедшее из-под его рук, имело очень пристойный вид. В какое-то утро, когда ещё не было прилива, в Володином таком замке проходила настоящая фотосессия. Желающие эффектно запечатлеть свой образ становились прямо в ров, ещё не заполненный водой. Замок при этом выглядел больше, во всяком случае, выше пояса. Когда поток желающих иссяк, а места для постройки нового замка, как обычно, не было, Володя хозяйскою рукою начал рушить замок. Ведь наступил новый день, значит, новый замок. Люди набросились на моего сыночка, уличая в непонимании красоты и вложенном труде, обозвали хулиганом и варваром. Мои и его возражения, что замок был построен им самим, вызывали удивление, а у не верящих – раздражение. С задних рядов, лежащих под тенью кустарника, вышел бледнокожий, абсолютно не загоревший представительный мужчина, свидетель происходившего, и вступился за моего сына. Тогда только, после заступничества, любители фотографироваться подвинули нескольких загорающих, неравнодушных к красоте, освободив место для нового творчества. Построенный замок остался служить украшением пляжа и местом для фотографий. Я поблагодарила мужчину. Он отдыхал с семьёй, приехал с Севера и отсиживался в тени, чтобы от непривычного невероятно большого количества солнца не обгореть.

– Вы знаете, – сказал он мне, – я всё время наблюдаю за вашим мальчиком. Он талантливый и необычный ребёнок. Я знаю толк в людях. Сам я руководитель… (Не помню точно, какой-то группы).

Мой талантливый архитектор был горд, слушая такой отзыв, но виду не подал, только ещё с большим увлечением продолжил строить свои прекрасные замки из песка.

Мы вернулись домой, и строительство захватило Вовчика. Осенью, зимой и летом он вдохновенно строил. Зимой – маленькие домики, если позволял снег. В этом домике было кресло, и стол, и полки. Только крыши не было. А так, можно было зайти, посидеть в холодном кресле и помечтать. В тёплые времена года строились шалаши и маленькие домики уже с крышей.

За домом перестраивалась или ремонтировалась церковь. Старое здание под готику из тёмного кирпича, служившее в довоенное время костелом, а во времена СССР складом для декораций оперного театра. С начала «перестройки» за владение зданием храма культурно спорили две конфессии христианства, пока дело не дошло до мордобоя. Победили греко-католики, и православной украинской униатской общине пришлось пристроить свой храм рядом. На захваченной территории победители складывали строительный материал и разобранные старые доски. Володя с товариществом обратились к батюшке, снующему по теперь церковному двору, выклянчили доски. Затеяли свою стройку.