— Пошли на свидание. — ни с того ни с сего заявил Артур.

Я моргнула.

— С кем?

— Со мной, конечно же.

— Нет.

— Нет?

— Я не хожу на свидания, забыл? У меня детская моральная травма, отцы-геи, сестра-лесбиянка и пятнадцатилетний брат-шалопай, который прячет повсюду заначки с гашишем. С таким багажом мне уготовано только умереть в одиночестве.

— Именно поэтому ты должна отчаянно хвататься за любую возможность, которую тебе подбрасывает жизнь. Сходи на свидание, Тэдди. Со мной.

— Нет. — упрямилась я.

Он оттолкнулся от стены, чтобы подойти ко мне, но я предупредительно вытянула перед собой руки.

— Это не шутки, Даунтаун. Мы можем играть в «Вопрос-ответ», но все остальные игры для нас под запретом. У меня нет желания демонстрировать перед тобой полное отсутствие всяких манер и незнание этикета и опозориться перед тобой еще больше, чем уже есть. Давай оставим все как есть, ладно?

Артур улыбнулся улыбкой психопата. Словно сейчас подвесит меня на крюк и разделает, как свиную тушку.

— Прости, Тэдди.

Я вся напряглась, когда он окинул меня взглядом с головы до ног. В следующий момент он снова оказался неимоверноблизко. А я тем временем — сплошная пульсирующая кабельно-сосудистая система огромной бомбы. До взрыва — секунды, и я трачу их здесь, с Артуром.

Шепчущие губы склонились к моему уху.

— Боюсь, что «как есть» ничего уже не останется.

Он заправил мне за ухо торчащий в сторону локон, и тот покорно остался лежать там. Что за чертовщина?! Обычно с этими мелкими волосинками на подобие младенческих кудряшек не способно справиться ни одно косметическое средство на свете.

— Но почему? — спросила я.

Его взгляд стал жестче. Рука вместо легкого поглаживания зарылась в волосы у меня на затылке, привлекая к себе.

— Потому что я не хочу, чтобы кто-то еще касался тебя. Так же, как и ты не хочешь, чтобы кто-то касался меня. Не знаю, как ты, Тэдди, а я устал от игр.

— Я…

У меня не было слов. Он загнал меня в тупик. Официально.

— И кстати, я тебя заметил. Когда ты кормила кошек. — усмехнулся он. — Я всегда вижу тебя, Тэдди. И каким-то невероятным образом мне с каждым разом все больше нравится то, на что я смотрю.

Затем Артур ушёл, а я осталась восстанавливать дыхание и слушать, как в кабинке мужского туалета за стеной наизнанку выворачивается чей-то желудок, и мистер Обернатти у столика за углом кашляет так, что скоро выплюнет на пол кусочек своих бронхов.

И чертова картонная Ким Кардашьян все так и стоит со своими холодными закусками у входа, все ожидая когда на Рави подадут в суд за нарушение авторских прав.

. .

Со смены в тот день я ушла пораньше, Рави отпустил меня, когда понял, что единственным нашим посетителем всю вторую половину дня остаётся один лишь пьяный вдрызг Грэг. Когда я добралась до дома, солнце уже село. Пахло костром, зеленой листвой и сверчками. Я прислонила велосипед к торчащему из крыльца гвоздю и прошла к входной двери.

С самого порога я наткнулась ногой на одну из разбросанных повсюду игрушек Китти. Ее роботы-трансформеры, детская посуда и уродливая крыса на пульте управления раскуроченными минами усеяли весь пол.

На кухне меня ожидала удивительная картина. Босая, растрепанная Китти, задорно виляя ногами, чистила за столом вареное яйцо. Мой братец в это время составлял ей компанию, с заинтересованным видом сгорбившись над наполовину-собранным пазлом с изображением сцены из «Холодного сердца».

Едва уловив шорох игрушек, завалы которых мне приходилось отодвигать ногой, чтобы прочистить себе путь, Китти слезла со стула и тут же бросилась ко мне в объятия.

— Привет, малыш. — я поцеловала ее в щеку. — Привет, Чак.

Связанный Чак снова сидел на табуретке с микроволновкой на коленях и кляпом во рту. Он промычал что-то нечленораздельное мне в ответ.

— Пытаешься стать умнее пятилетки? — спросила я брата.

Джулиан посмотрел на меня с таким осуждением на лице, словно я отвлекла его от величайшей головоломки на свете. И он, на самом деле, решает проблему глобального потепления, а не ищет недостающий кусочек от платья Эльзы.

Хохотнув, я щелкнула брата по носу.

— Где Джек?

— Эм…где-то. — пожал плечами он, отвечая на мой самый глупый вопрос на свете.

Действительно. Это же Джек. Его вечно несет туда, куда дует ветер. Или где раздают бесплатную выпивку.

— А папа?

— Наверху. Отдыхает.

Мы с братом переглянулись. Спустив Китти с рук, я тут же скисла, когда поняла. Чарли снова было плохо.

— Дедушка весь день был моей лошадкой. Он отдыхает в стойле. — счастливо поделилась со мной Китти.

Я потрепала ее по макушке.

— Накорми ее и уложи спать, — сказала я Джулиану. — Пойду проведаю папу.

Неуклюже гремя чашками и тарелками, я все же умудрилась добраться до комнаты Чарли, не обронив на себя поднос.

Папа лежал поверх одеяла на своей половине их с Джеком кровати.

— Привет, детка. — устало проговорил он, с трудом поднимая голову.

Я застыла на пороге.

— Ты ужинал?

— Честно? Не помню. Ну и денёк сегодня выдался, ты бы меня видела.

— Да, Китти мне рассказала. Ты решил занять первое место на следующих лошадиных скачках?

— Через рвы и барьеры, детка. Я достоин первого места хотя бы за выслугу лет. Мои плечи пережили Джулиана, Китти, тебя и даже Мэгги.

— И пьяного Джека. — улыбнулась я.

— И рыдающую в истерике Мойру.

— Ты тот ещё жеребец, пап.

Он посмеялся.

— Что это у тебя там? Печенье с молоком?! Тащи сюда.

Чарли похлопал рукой по краю кровати у своего бедра. Он приподнялся, принимая сидячее положение. Голос у него уже был без усталой хрипотцы, и глаза не слипались от сна. Довольная его преображением, я уселась на кровать рядом с ним.

— И в каких кровавых побоищах ты это для меня достала? — спросил отец, откусывая кусочек печенья.

— В таких кровавых, что у Джулиана больше нет руки.

— Жаль, конечно. Руки-то были, что надо.

Чарли впихнул в себя всего лишь одну печеньку и сделал пару глотков молока. Сколько бы он ни изображал чувство голода, заговаривая мне зубы и вертя в руках шоколадный крекер, я прекрасно понимала, что съесть он его не сможет.

— Как ты, пап?

Чарли устало усмехнулся и отложил миску с печеньем на прикроватную тумбу.

— Пустяки, просто замотался. Я старею, Тэдди, пора это признать.

— Если честно, то я даже не помню, сколько тебе лет.

Папа рассмеялся.

— Это коммерческая тайна.

Для меня никогда не были важны эти условности вроде возраста, социального статуса или материального положения. Чарли — это всегда просто Чарли. Мой Чарли.

В каждый седой волосок на его висках была вмещена какая-нибудь великая мудрость человечества.

— Сверлить кору для кленового сока нужно в футе от земли, детка. И самое время для него — в конце марта.

— Спасибо, пап!

— Оттереть ржавчину с велосипедной цепи можно алюминиевой фольгой, пропитанной уксусом.

— Ты лучший, пап!

— После красных закатов начинаются сильные бури, детка. Надень завтра куртку.

— Хорошо, пап!

Мою вселенскую безграничную любовь к Чарли не описать словами простых смертных. Это что-то вне понимания, вне времени. Отдельное, живущее своей жизнью, обнимающее меня крепкими объятиями и отгоняющее ночные кошмары.

Он привёл меня в этот дом диким зверьком, шугающимся каждого постороннего звука. И посмотрите на меня сейчас. Здороваюсь с Чаком, связанным прямо посреди нашей кухни.

— Если тебе что-то нужно… что угодно— ты только скажи, пап.

— Кое что бы не помешало, ты права.

— Что? — воодушевилась я.

Папа улыбнулся.

— Я бы душу продал, чтобы сейчас послушать дружище Сантану.