— Да, — кивнул Дионий, — вот только бить нас некому… Почти некому. Хочешь попробовать?

Чувствуя комок в горле и страшное жжение в груди, Энди подняла руку. Она сама не знала, чего она хочет: ударить? защититься? Но горячие слезы были готовы хлынуть из глаз, а гадкое и страшное внутри не унималось, а это, этот… Энди не могла подобрать слов — он еще и усмехался. Хотелось отомстить. За что? — она и сама не понимала. Боль и обида.

Что-то горячее и мокрое скатилось по щеке, и вдруг это ощущение хлынуло в руку: горячее и мокрое. Вот-вот рыдание прорвется наружу, но на ладони уже расцветало озерцо огня, которое надо было только слепить…

Зло всхлипнув, Энди с силой швырнула в Диония то, что было в ладони.

Огонек, не пролетев и половины пути, задохнулся и потух.

Наступила звенящая тишина, но рыдать Энди уже не хотелось, ее охватила страшная усталость и непонятная горечь. А еще страх. Оттого, что такие страшные действия можно сделать настолько легко. Оттого, что ты можешь даже не знать, даже не заметить, когда это произойдет с тобой. Любое неаккуратно брошенное слово — и все… Кажется, что ничего не изменилось, но внутри тебя уже пустота.

— Надо заниматься, — спокойно констатировал Дионий. — Я закрою глаза на твою выходку, но, надеюсь, ты понимаешь, что так делать больше не стоит.

И не успела Энди отдернуть руку, он схватил ее и перенес на обрывистый край над проливом. Энди вырвалась и отступила на шаг. Дионий посмотрел на нее отрешенно и высокомерно.

— Смотрю, действие коктейля выветрилось, и вместо спокойной идиотки мы получили истеричную девку. Но ты делаешь успехи. Так что, хочешь учиться у Игнатиуса?

Энди молчала, стиснув зубы, и смотрела на него с ненавистью.

— Ты будешь учиться? — с напором повторил он.

— Да! — крикнула Энди ему в лицо. — Буду!

— Что ж, — демон, прищурившись, разглядывал ее, — меня зовут Дионий. Никогда не забывай, кто я.

И с этими словами он исчез в пламени.

Энди стояла одна на высокой скале. Ветер дул ей в лицо и трепал волосы.

— Кто ты? — пробормотала она.

Но Энди уже знала ответ, и страшная ледяная пустота внутри не таяла.

Дионий вернул девушку примерно в полукилометре от дома Игнатиуса. Ему еще надо было сделать кое-какие дела.

— Подумай немного и возвращайся к дому, — сказал он перед тем, как исчезнуть.

Свежий ветер отрезвил и успокоил Энди: плакать больше не хотелось, и сосущая бездна в груди как будто съежилась.

Успокоившись, она огляделась. Мягкий воздух, склон холма, который заканчивался крутым, будто ножом отрезанным, отвесным обрывом. Жесткая серо-зеленая трава… Заброшенный дом Игнатиуса казался отсюда коричнево-серым коробком с провалившейся кое-где крышей.

Подталкиваемая любопытством, Энди опустилась на корточки и подползла к самому краешку пропасти, где трава доходила до приподнятого края скалы, как вода до стенки бассейна. Взявшись двумя руками за теплый ноздреватый камень, она осторожно посмотрела вниз. Пустынный серый пляж с желтыми разводами и бирюзовое мелководье — вот все, что она успела увидеть, прежде чем у нее закружилась голова, а к горлу подступила тошнота. Зажмурив глаза, Энди осторожно подалась назад и на всякий случай отползла подальше от края.

Она опустилась в горячую, приторно пахнущую траву, легла на склоне, вытянув руки и ноги. Близкий обрыв уже не пугал так сильно. Над головой величественно-равнодушно раскинулось необычно высокое небо. Солнце ласково светило, над незнакомыми розовыми цветами жужжал шмель. Энди сорвала желтоватую метелочку и сунула травинку в рот, как бы говоря: «Вот и все. Вот вам».

Голова отказывалась думать о случившемся пять минут назад. Ледяной комок в груди окончательно растаял под солнцем и соленым ветром. И Энди вдруг вспомнила, что еще вчера она была дома… В холодном северном городке, где до такой теплоты, как здесь, редко доходит и летом, что уж говорить о вечно дождливой и слякотной весне. Еще вчера она знать не знала ни Игнатиуса, ни Диония, а сейчас лежит и думает о том, как будет объяснять свое отсутствие на различных экскурсиях вместе с группой. Кто-то же по-любому заметит, что одного человека не хватает. А еще она так и не позвонила маме, та, наверное, с ума сходит…

Телефон остался в сумке, которая была неизвестно где. Энди смутно помнила, что сумка лежала на барной стойке в отеле, но совсем не помнила, переместилась ли она вместе с ней в полуразвалившийся дом Игнатиуса. Нет, надо срочно что-то придумать и позвонить маме.

Энди решительно села, но у нее снова закружилась голова, поэтому она отползла от края, встала и поднялась на вершину холма. Возле дома она увидела три фигурки: Диония, Игнатиуса и… Алексея. Алексей махал ей рукой и, видимо, что-то кричал.

Энди махнула рукой в ответ и… развернувшись, побежала прочь.

Сингапур, Юго-Восточная Азия. Настоящее время.

Юан Синг был китайцем. Никем другим он просто не мог быть — с его круглым лицом, широкими скулами и смуглой желтоватой кожей. Юан никогда не загорал, потому что считал: иметь темную кожу неприлично.

Он родился и вырос в Сингапуре. Один раз был на Сентосе, в парке развлечений. Ему не понравилось: искал что-то большее. Пытаясь найти себе занятие, записывался во всякие кружки, менял их, перескакивал со скалолазания на кулинарные курсы… Да, Юан Синг умел готовить. И в совершенстве знал английский, малайский, путунхуа и тамильский. Не ходил в школу — учился сам, стараясь узнать как можно больше. Дольше всего занимался боевыми искусствами. Одно время даже жил в храме, тренируясь. Но продолжал искать…

Сингапур — многорелигиозная страна. Конечно, больше всего там буддистов. А остальные…. Юан Сингу было семь лет, когда он задумался о выборе конфессии. Даосизм, конфуцианство, древний анимизм (вера в существование души и духов, в одушевленность всей природы), католичество, православие, методизм, пресвитерианство, «спасение через веру» с его проповедями, особенно воскресными. Юан целый год посещал их каждую неделю, но никого отклика не чувствовал. Не было ответа на самый главный вопрос: что за силами он владеет и зачем они ему даны? А силы эти были очень странными.

Сначала, года в четыре, Юан стал видеть «прозрачные сны». Он создавал яркие картинки и управлял своим сном, как художник управляет кистью. Маленькому Юану это нравилось. Он создавал себе драконов, чтобы летать на них, горы, покрытые снегом, и скрытые в этих горах древние города… Он представлял мир со своими правилами, бегал по замкам, купался в горячих источниках и всегда обязательно заводил себе новых друзей.

В реальной жизни друзей у Юан Синга не было. Родители считали его гением, а потому не позволяли маленькому Юану гулять во дворе, заставляя заниматься с репетиторами. Юан не ходил ни в садик, ни в школу.

Когда ему исполнилось семь, он впервые проник сначала в мамины, а потом и папины сны. Родители были измучены, им снились кошмары — и Юан понял, из-за чего они так часто ссорятся. Но он быстро исправил это. Он выгнал засевшие в сознании родителей страхи и подарил им красочный мир драконов, который давно создал в своей голове. В мире Юана, разросшимся за эти годы, было три живущих в согласии и процветании соседних царства, с кучей детей-наследников и постоянными праздниками, вроде Дня воздушных шариков или Праздника шоколада. Они прекрасно заменили родительские кошмары.

Но Юану не понравилось, о чем думают взрослые. Вскоре в сказочном мире высоких гор начались войны. Одно царство было полностью уничтожено, все дети, с каждым из которых Юан успел подружиться, погибли. Победившие судили и казнили побежденных.

Юан стал отдаляться от родителей. Ушел из дома, забрав только любимую игрушку — йо-йо. Силы его множились. Он подружился с Огнем — язычки пламени то и дело мелькали на нитке, когда Юан крутил йо-йо. В одной книге он прочитал, что пламя помогает тем, кто путешествует по чужим сознаниям. Он ночевал в саунах и дешевых отелях, проникая по ночам в сны людей, находящихся поблизости. Вскоре Юан уже мог путешествовать от одного сознания к другому, хитро переплетая их, заставляя людей видеть чужие сны и решать проблемы друг друга.