Новичок не был просто глуп, он был озлоблен, возможно, на семью, на обстоятельства, но обстоятельства – это химера, иллюзия фона нашей жизни, зависящая от всех, а значит, и ни от кого. Но вымещать на ком то злобу надо, а проще всего добраться до слабых, тех, кого другие не поддержат, а наоборот, будут рады их унижению за то, что они, по их мнению, возомнили себя лучше других.

Унизить можно по-разному: сломать, заставив сделать что-то против себя, высмеять, уязвить, растоптать физически и нравственно, и все методы действенны, если ты к ним не готов. Ян не был готов к унижению. Не перед Лерой, этой новой Лерой, которая внушала ему робость и страх. И не сейчас, когда дружба, освящённая годами и преданностью вдруг стала на путь зарождения нечто иного, настолько хрупкого и эфемерного, что нельзя даже выразить словами. Ян, несмотря на то, что боялся этого чувства, ещё больше боялся его упустить, потерять, потому что понимал, если потеряет, то больше не вернёт, но и дружбы между ним и Лерой тоже не будет, потому что она осталась в прошлом. Это он прекрасно осознавал, как и угрозу, догоняющую их сзади.

Всё произошло мгновенно. Они шли под насыпью железнодорожных путей, как Ян только почувствовал, что падает, а затем услышал запоздалый вскрик Леры, которую оттаскивали от него чужие руки. Над ним, словно проклятие, раздался резкий неприятный гогот новичка, который искренне радовался и наслаждался падением другого. Этот смех и решил всё для Яна, которому показали его красную тряпку. Не слыша больше ничего, кроме этого лающего хохота, не видя ничего, кроме худой длинной нескладной фигуры с шапкой каштановых кудрей, Ян, кинулся на того, кто преждевременно праздновал свою победу, ускользнувшую от него с первым поднятием кулака как ему казалось поверженного врага. Ян наносил удар за ударом, одновременно отбиваясь от рук, вцепившихся в него, и пытающихся оттащить. Сила, в которую он сложил все обуревающие его переживания, все терзания и волнения стала несокрушимой, устрашающей, непреодолимой, именно потому, что Ян не просто отдался злости, он сам стал злостью, безумным гневом, впитавшим в себя всё, что было в нём, в его мыслях и душе.

Ян бил, наслаждаясь брызгами крови, видом рассеченной кожи и волос, перемазанных грязью. Сначала его пытались оттащить, но после того, как оба одноклассника также были опрокинуты на землю, они больше не решались подходить. Ян, слышал, словно издалека, их крики, смешавшиеся с криками Леры, которую он даже не видел, слышал храп и жалкий писк человеческого существа, безропотно лежащего на земле.

Всё это так же резко оборвалось, как и началось. Ян был вне времени, вне пространства, и сейчас две пары огромных рук вернули его в реальность, оглушительную своей умиротворенностью и привычностью. Леры уже не было. Его держали два огромных мужика, по форме которых Ян признал рабочих железнодорожников, а перед ним лежало не шевелящееся распростертое тело, жалкое, нелепое, способное вызвать лишь презрение, чем жалость. Два его одноклассника стояли в стороне что-то крича. У одного был разбит нос, у второго губа. Ян смотрел на дело своих рук и медленно приходил в себя.

Сидя под струёй воды, стекавшей с неё и смешивавшейся со слезами, Лера заткнула уши, чтобы не слышать крика матери, тарабанившей в дверь.

– Открой, что произошло? Он тебя изнасиловал? Открой, я говорю! Или я вызову милицию, серьезно!

– Отстань, ничего не произошло! – Крикнула в ответ Лера, испугавшись угрозы. Мать могла так сделать.

И имела на это полное право. Сегодня Лерина попытка отдаться потерпела феерическое, незабываемое фиаско, выведшее её из себя. Лера винила себя за несдержанность, неосторожность и за то, что дала свободу своей слабости, а та, вдруг почувствовав, что преграда воли снята, хлынула водопадом настоящей истерики, паники, захватившей её на какое-то время целиком и полностью, вытесняя рассудок и осмотрительность. Придя домой в слезах, с потекшей тушью, и размазанной по лицу помадой, в короткой юбке, от размера которой самой становилась неловко, в порванных по дороге колготках – она несколько раз спотыкалась и падала – и наткнувшись на пришедшую раньше времени мать, вместо того, чтобы незаметно пробраться в свою комнату, Лера предстала перед ней во всём своём «великолепии», сдобренном ещё и раздражением от непредвиденной встречи, предполагавшей впоследствии бесконечные расспросы и подробный отчет.

Теплая едва льющаяся струя воды из-под крана успокоительно, словно поглаживая лилась на её волосы, лицо и тело. Живот скручивало от страха, вызывая чувство тошноты, замешанное на опустошённости и обреченности. Эта обреченность всё крепла по мере того, как она прокручивала в голове, тяжелой, словно туда залили цемент, всё, что произошло. А вместе с ней и усиливался и ужас, всеобъемлющий, какой бывает, когда открываешь дверь в комнату и видишь то, от чего неосознанно бежал всю жизнь. И вот этот её личный монстр предстал пред ней, кровожадный, беспощадный.

Все мечты, все грёзы, в которых она жила, стали в один миг до несуразности смешны и неуместны. Она тратила себя на несуществующие иллюзии, питалась ими, жила, верила в них, неистово, даже одержимо, отдавая все свои силы и стремления. Она создала себе образ, несуществующий, наградила его чертами, характером, лишь наполовину одолженным у оригинала, а всё остальное додумала, дорисовала и полюбила его, как своё творение, как то, что произошло от неё. А сегодня этот образ, идол, разбился вдребезги, представ перед ней таким, какой он был на самом деле: зверь, с искаженным в уродливую гримасу, оскалившимся лицом, в котором пряталась безумная сила разрушения и самоуничтожения.

Лера боялась силы, физической, необузданной, деструктивной. Она сторонилась людей, выказывающих её и обнаруживающих в себе зачатки злобы, способной вылиться в насилие. Она не знала, откуда пошло это непринятие телесного контакта, может с детства, когда впервые испытала страх за свою жизнь, беззащитность, и боль не только поверхностную, но и внутреннюю, ту боль, неразрывно связанную с обидой и разочарованием близким человеком. Да, скорее всего с раннего детства, когда мать впервые ударила её, сильно, беспрекословно, выйдя из себя по сущему пустяку. А потом еще раз и ещё, пока Лера не научилась лавировать, уже бессознательно, даже не замечая опасности, по тонкому канату над бездонной пропастью, в которой бушевало, готовое уничтожить её, сломать, материнское безумие, дикое, неконтролируемое, но до поры до времени затаенное, не терпящее непослушания и возражений.

То, что мать безумна, Лера поняла лишь недавно. Раньше эти проблески помешанного разума были настолько мимолетны и редкостны, что выпадали из памяти, как что-то исключительное, как то, что больше не повторится, а потому и не требующее запоминания. Они затерялись в дорогих сердцу воспоминаниях счастливой, размеренной жизни, в которой Лера жила до некоторых пор. Тогда Лера даже не догадывалась о своём заблуждении относительно того спокойствия, окружавшего её, не ведала, что видимое благополучие всего лишь декорация, скрывающая нечто неприглядное и ужасающее.

И только после смерти Егора, снявшей крючок предохранителя, Лера увидела в полной мере слабость материнской психики, неуравновешенность и животность, всегда сопровождаемой жестокостью и низменностью. В то время ещё был жив отец, он был той сдерживающей тонкой струной, не позволяющей матери Леры полностью соприкоснуться с ней и заразить той болезнью, постепенно съедающий и разум и душу. Он брал все удары жены на себя, тем самым оставляя частично скрытый для обозрения дочери весь диагноз умопомешательства и разложения. Но все же Лера была не глупа и прекрасно понимала, что поведение матери отклоняется от нормы и никакое горе его уже не может оправдать.

Её брат умер от прививки, являвшейся профилактикой от пяти инфекций. Причиной была анафилаксия, как объяснили позже, не найдя нарушений в самой вакцине, в правдивости чего Лера в душе сомневалась. Для неё слово прививка теперь всегда будет ассоциироваться с возможностью смерти, с русской рулеткой, где летальный исход настолько вероятен, как снег зимой. Но именно прививка ее спасла. По терминологии прививка – это  введение в организм человека препарата, содержащего в малой дозе опасные микроорганизмы, которые способствуют выработке иммунитета к заболеванию. И именно постепенное – благодаря отцу, сдерживающему весь сокрушительный напор – введение в жизнь дочери помешательство матери и не дали Лере в свое время самой сойти с ума, сломаться, превратившись в безучастное ко всему набитое костями чучело без эмоций и желаний.